Ник отправился на избирательный участок рано утром, на машине, взяв с собой Кэтрин. Она встала в шесть, чтобы посмотреть на Джеральда в программе «Доброе утро, Англия». Весь долгий месяц избирательной кампании Кэтрин отказывалась смотреть телевизор, но теперь, когда Джеральд и Рэйчел уехали в Барвик, не отходила от экрана.
— Ну как он? — спросил Ник.
— Да показали всего минуту или две. Сказал, тори победили безработицу.
— Чересчур сильно сказано, по-моему.
— Я сразу вспомнила леди Типпер. Помнишь, она говорила, что восьмидесятые — прекрасное десятилетие для служащих?
— Что ж, скоро все закончится.
— Что? А, да, выборы. — Кэтрин смотрела в окно, где моросил мелкий дождь. — А восьмидесятые, мне кажется, будут длиться вечно.
Они ехали по Холланд-Парк-авеню: слабый свет пасмурного утра почти не проникал под шатер древесных ветвей, и летнее утро казалось осенним вечером.
Такой вот хмурой погоды в день выборов больше всего опасаются организаторы.
— Джеральд ведь не может не пройти, правда? — спросил Ник. За весь месяц никто на Кенсингтон-Парк-Гарденс не осмеливался задать вслух этот простой вопрос.
Кэтрин перевела на него мрачный взгляд.
— Знаешь, если он не пройдет, это будет просто чудо.
На избирательном участке им вручили бюллетени: женщина за стойкой покраснела и заулыбалась, увидев фамилию «Федден» и адрес. Нику ее реакция показалась назойливой и излишней. В восемьдесят третьем Кэтрин свой бюллетень испортила, а на этот раз пообещала проголосовать за партию вегетарианцев-визионеров. Стоя в оклеенной фанерой кабинке, Ник вертел в руках толстый восьмигранный карандаш. При голосовании он всегда испытывал пьянящее чувство безответственности, словно школьник, прогуливающий уроки (хоть сегодня и был выходной). Пусть голосование обставлено сотней разных законов и правил — в кабинке он предоставлен самому себе, и то, что он здесь сделает, навсегда останется тайной. Он занес карандаш над кандидатом от лейбористов и Альянса, затем нахмурился и решительно поставил крестик напротив кандидата от «зеленых». В конце концов, консерваторы все равно пройдут.
Конечно, в некоторых районах имелись сомнения — кампания лейбористов прошла весьма успешно. Нику и самому казалось, что реклама у них куда остроумнее, чем у тори. «В Британии бедные становятся все беднее, а богатые… богатые становятся консерваторами!» — над этим рассмеялся даже Джеральд. В общем, Джеральд полагал, что организаторы перегнули палку: чересчур утомительная и надоедливая, кампания способна скорее отпугнуть избирателей, чем их привлечь.
— Знаешь, лучшее, что мне следовало бы сделать одиннадцатого мая, — говорил он Кэтрин, — это свалить куда-нибудь в отпуск этак на месяц. Лучше всего — на сафари.
Кэтрин называла нынешние выборы «голосованием за рожи в ящике», и Джеральда это раздражало.
— Не понимаю, почему ты придаешь этому такое значение, киска, — говорил он, прихорашиваясь перед зеркалом в ожидании фотосессии для местных новостей. — Выборы без участия телевидения вообще невозможны. Да оно и к лучшему. Это значит, что не нужно мотаться и встречаться с избирателями самому. В сущности, если начнешь выступать перед ними лично, они просто со скуки умрут, потому что все это уже слышали по телевизору.
— Может быть, не только поэтому? — добавила Кэтрин.
К некоторому удивлению Джеральда, его не приглашали в ток-шоу и на телеконференции, где неустанно блистала сама леди. Сам же он появился лишь во «Времени вопросов» на Би-би-си-1, где должен был заменять внезапно заболевшего министра внутренних дел, но в основном гнул свою линию. Там он обменивался тонкими остротами с Робином Дэем, которого встречал в обществе, и с раздражительным лейбористом, требовавшим ядерного разоружения. Ник и Рэйчел смотрели эту передачу дома. Джеральд в собственном кабинете на экране телевизора казался каким-то чужим: камера сделала его толще и одновременно заострила черты лица. Пока выступали его оппоненты, он мрачно вертел в руках перьевую ручку, и платок в его нагрудном кармане пылал, словно пламя факела. Защищая Европу, он упомянул, что владеет домом во Франции и отдыхает там каждое лето. Еще сказал, что в стране существуют десятки тысяч рабочих мест — безработным надо только встать с дивана и оглядеться вокруг (тут в зрительном зале раздался свист и крики: «Позор!») Вообще программа была довольно примитивна, рассчитана «на простых людей» — сложных вопросов и долгих споров ведущий явно старался избегать. Рэйчел раз или два качала головой и неодобрительно посмеивалась. Обаяние Джеральда камера тоже огрубила: легкость и непринужденность исчезли, остался лишь грубый напор. Какой-то человек из зала, очень похожий на Сесила, барвикского зануду-социалиста, поднялся и сказал, что такой богатый человек, как Джеральд, едва ли способен позаботиться о нуждах бедняков: Джеральд начал яростно отбиваться, однако по лицу его и слепой мог бы заметить, что бедняки в самом деле очень мало его интересуют.
В Барвик Джеральд в эту кампанию не ездил. Вместо этого запросил результаты опросов, и выяснилось, что позиции тори очень сильны во всем Нортхэмптоншире, даже в Корби, где недавно закрыли сталелитейный завод.
— Даже безработные понимают, что с нами лучше, — говорил Джеральд. — Теперь на биржах труда есть компьютеры, и если эти ребята разберутся, как ими пользоваться, то смогут забрасывать нерешительных работодателей спамом.
— Каким? — спросила Кэтрин.
— Ну, например, моими фотографиями! — ответил Джеральд.
Ник спрашивал себя, что означает этот шутливый тон — может ли быть, что Джеральд готовится к возможному поражению? В последнюю неделю перед выборами произошло то, чему потом дали название «страшного четверга», — опросы показали, что лейбористы резко вырвались вперед, и все в Центральном комитете запаниковали. Тоби заметил, что и его отец выглядит неуверенно.
— Нужно, — ответил Джеральд, — развивать в себе качество, которое господин Миттеран назвал величайшей добродетелью политика, добавив при этом, что у нашего премьер-министра эта добродетель есть.
— И что же это за качество? — спросил Тоби.
— Безразличие, — помолчав, негромко ответил Джеральд.
— Хм… — сказал Тоби и, подумав, добавил: — Я думал, она стремится к победе.
— Разумеется, стремится! Что за ерунда, почему бы ей не стремиться к победе?
— Похоже на игру в слова, — заметила Кэтрин. — Что делать? «Стремиться к победе». Как? «Безразлично».
Джеральд снисходительно улыбнулся дочери и отправился диктовать свой дневник.
На работе Ник просмотрел почту и принялся диктовать Мелани письма. В отсутствие Уани он пристрастился к диктовке: с наслаждением импровизировал длинные сложносочиненные и сложноподчиненные предложения, мысленно сравнивая себя с пожилым Генри Джеймсом, который вот так же, расхаживая по кабинету, диктовал машинистке последние и самые сложные свои романы. Мелани, привыкшая к скупым запискам Уани и уже вполне способная составить деловое письмо своими словами, язык высовывала от усердия, занося в блокнот старомодные периоды Ника. Сегодня надо было ответить на письмо двоих гомосексуалов из США, владельцев кинокомпании — судя по всему, такой же виртуальной, как и «Линия S», — проявивших интерес к проекту «Трофеи Пойнтона», однако считавших нужным сильно изменить сюжет. Они полагали, что в сценарии не хватает эротики — «девок и стрельбы», как говаривал лорд Уради. Сами они носили имена, вполне подходящие для порнозвезд — Трит Раш и Брэд Крафт.
— Уважаемые Трит и Брэд, — начал Ник. — С немалым интересом мы ознакомились с вашими последними предложениями, запятая, в которых встретились со столь неожиданным, скобки открываются, и, запятая, стоит заметить, запятая, поразительным для нас, скобки закрываются, взглядом на, кавычки, сексуальную сторону, кавычки закрываются, «Трофеев» — трофеи в кавычках и с большой буквы Т…
За дверью послышался какой-то шорох, она приотворилась, и в щели показалась голова Саймона. Мелани опустила блокнот и устремилась к дверям. Дверь приотворилась шире, и за спиной Саймона Ник увидел двух женщин: одна — негритянка с короткой стрижкой, и рядом с ней — белая с крашеными волосами и в футболке… должно быть, какая-то ошибка. Что они здесь делают? В офисе «Линии S» не продаются ни компакт-диски, ни дешевые плееры.
Вернулась Мелани.
— Ник, прошу прощения, там… э-э… Розмари Чарльз хочет вас видеть, — сообщила она, гордо расправив плечи, полусоболезнующим, полуобвиняющим тоном — Мелани на свой лад была страшной снобкой.
Розмари Чарльз! Эти два слова словно преобразили женщину в приемной — теперь Ник не понимал, как мог ее не узнать. Смущенный и подавленный дурным предчувствием, он встал и вышел ей навстречу, остро сознавая, что другая, незнакомая женщина стала свидетельницей его растерянности. Улыбнулся им обеим, как надеялся дружелюбно и гостеприимно, в глубине души уже догадываясь, зачем они пришли, и чувствуя стыд за то, что притворяется ничего не подозревающим. Пожал Розмари руку, с любопытством вглядываясь в ее лицо: четыре года назад она была юной девушкой с пушистыми кудряшками и лукавыми блестящими глазами — теперь стала зрелой женщиной, статной и красивой; на пышных волосах ее блестели седые капельки дождя, а плотно сжатые губы чуть кривились в той же невольной и неохотной улыбке, с которой однажды вошел в жизнь Ника Лео.
— Добрый день, — сказала она. Нику показалось, что голос ее звучит враждебно, но, возможно, никакой враждебности не было — лишь решимость исполнить намеченное дело. Она тоже смотрела на него с любопытством — должно быть, как и он, припоминала первую встречу и оценивала, сильно ли он изменился. — Это Джемма.
— Привет, — дружелюбно сказал Ник. — Ник.
— Надеюсь, вы не возражаете, — сказала Розмари. — Мы были у вас дома. Там нам сказали, что вас надо искать здесь.
— Очень рад вас видеть! — с излишним, пожалуй, энтузиазмом сообщил Ник. Две женщины, стоящие плечом к плечу, словно солдаты в строю, наводили на него страх: он все яснее понимал, что его ждет. — Входите, входите!
Джемма огляделась.
— Может быть, мы можем где-нибудь поговорить наедине? — спросила она. Она была постарше Розмари, с голубыми глазами и йоркширским выговором, в черной футболке, черных джинсах и тяжелых ботинках «Доктор Мартенс», и волосы ее были выкрашены в чернильно-черный цвет.
— Конечно, — сказал Ник. — Пойдемте наверх.
Он снова вывел их на улицу и повел по лестнице в квартиру. Внутри ему пришлось закусить губы, чтобы дружелюбная улыбка не превратилась в дурацкую ухмылку — Ник до сих пор гордился своими китчевыми апартаментами и всякий раз, когда здесь бывали гости, словно смотрел на них новыми глазами.
Они сели за стол в «неогеоргианской» библиотеке.
— Сколько книг… — сказала Джемма.
На низком столе, словно в читальном зале, были разложены газеты. «ВРЕМЯ КОНСЕРВАТОРОВ ПРОШЛО!» — вопила «Миррор». «ПОБЕДА КОНСЕРВАТОРОВ ОБЕСПЕЧЕНА!» — возражала «Сан».
— Мы пришли из-за Лео, — сказала Розмари.