— М-да… — ответила Розмари с некоторым сарказмом, и Ник сообразил, что разговоры о «счастье» сейчас, пожалуй, неуместны.
— Я хочу сказать, ему ведь отвечали сотни людей.
— Да, ответов было много.
Она снова полезла в сумочку и достала пачку писем, перехваченных толстой резинкой.
— О-о, — сказал Ник.
Розмари стянула резинку и надела себе на руку, чтобы не потерять. Действовала она быстро и уверенно, точь-в-точь как следует секретарше врача. И снова Ника поразило ее сходство с Лео.
— Я подумала, возможно, кто-то из этих людей вам знаком?
— Ну, не знаю…
— Мы хотим им всем сообщить.
— Ты думаешь, он с ними со всеми… — начала Джемма и не договорила.
Розмари аккуратно разложила письма в две стопки.
— Не хотелось бы беспокоить родственников тех, кто уже умер, — объяснила она.
Джемма кивнула.
— Вряд ли я кого-то узнаю, — признался Ник. — Очень маловероятно… — Он еще не освоился с вестью о смерти Лео, и меньше всего ему сейчас хотелось возиться с письмами.
Все конверты были надписаны одной рукой, теми же зелеными, иногда — красными чернилами, словно Лео засыпал письмами какой-то безумный воздыхатель. Снова и снова Нику бросалось в глаза имя: Лео, Лео, Лео. На некоторых конвертах он заметил армейские штампы.
— Вы не удивлялись, что ему приходит столько писем? — спросил он.
— Он говорил, это как-то связано с мотоциклом, с мотоциклетным клубом, — объяснила Розмари.
— Да, в свой мотоцикл он был просто влюблен, — подтвердил Ник, с горечью подумав, что это не просто фигура речи. — Неплохо придумано.
— Вот с этими, перечеркнутыми, он, насколько я понимаю, не встречался.
— Ему даже одна женщина написала, — заметила Джемма.
И Ник принялся просматривать письма — зная, что это бесполезно, лишь из уважения к Розмари, словно подчиняясь какой-то неприятной, но необходимой медицинской процедуре. Читать их было необязательно, однако первые два или три он прочел внимательно и со странным интересом — послания из прошлого от неведомых соперников, пытавшихся отнять у него Лео. Он вглядывался в рукописные строки, хмурясь и покачивая головой, чтобы скрыть свой интерес. Объявление Лео он до сих пор помнил наизусть, в том числе и широкие возрастные рамки: «от 18 до 40». «Привет! — писал Сэнди из Энфилда. — Мне немного за сорок, но я тут увидал твое объявление и подумал: а почему бы не попытать счастья старой канцелярской крысе вроде меня?» Розовой пластмассовой скрепкой к письму была прикреплена фотография плотного мужчины лет пятидесяти. Лео написал на полях: «Дом/машина. Старый?» И позже, видимо, после свидания: «Совсем неумелый». Гленн, «немного за двадцать», из Бэронс-Корта, турагент, сфотографировал себя «полароидом» в собственной квартире и в облегающих плавках. Он писал: «Обожаю развлекаться, особенно в постели! (Или на полу! Или на лестнице! Или… где угодно!)» «Не слишком ли?» — изумился Лео, а, встретившись с Гленном, сделал неутешительный вывод: «Члена под микроскопом не видать». «Дорогой друг, — писал темнокожий, с серьезным лицом, Эмброуз из Форест-Хилла, — мне понравилось твое объявление. Быть может, ты и есть тот, с кем я хотел бы разделить свою любовь». Восклицательные знаки, которыми щедро усеивали свои послания прочие кандидаты, Эмброуз приберег на конечное: «Мира и счастья тебе!» На полях Лео черкнул: «Полная жопа. Зануда страшный» — однако Нику Эмброуз понравился, и он постарался украдкой запомнить адрес.
Ник просматривал письма и передавал их Розмари, а та складывала их в стопку, лицевой стороной вниз, возле кофейной чашки. Чувство новой игры быстро сменилось неприятным ощущением, что в этой игре он проигрывает. Однако от мысли, что всем этим мужчинам Лео предпочел его, Нику становилось чуть легче. Многие письма были нагловаты и развязны, но во всех чувствовалась уязвимость: эти люди умоляли незнакомца проникнуться к ним симпатией, возжелать их, не разочароваться в них при личной встрече. Одного человека он узнал по фотографии и пробормотал: «А-а!», но тут же пожал плечами и сделал вид, что просто прочищает горло. Это был испанец, красивой темной нитью вплетенный в гобелен ранних опытов Ника в гимнастических клубах и ночных барах, ставший для него почти символом лондонского гей-сообщества. Теперь он, должно быть, уже в могиле — Ник видел его на Прудах около года назад, он исходил молчаливым страхом и внушал страх всем окружающим. Теперь Ник узнал, что его звали Хавьер. Тридцати четырех лет. Работал в строительной компании, жил в Уэст-Хэмпшире. Скупые строчки любовного письма превратились в некролог.
Ник отложил письмо и поднес к губам чашку кофе.
— Долго он болел? — спросил он.
— В прошлом ноябре подхватил воспаление легких и едва не умер, но выкарабкался. А нынешней весной все стало… ну, стало совсем плохо. В конце концов он попал в больницу. Десять дней там пролежал, а потом…
— Знаете, он ведь под конец ослеп, — проговорила Джемма как-то неловко, словно из чувства долга напоминая Розмари о том, с чем та так и не смогла свыкнуться.
— Бедный Лео, — пробормотал Ник, радуясь, что этого не видел, и жалея о том, что Лео не захотел повидаться с ним перед смертью.
— Ты принесла снимки? — спросила Джемма.
— Если вы хотите посмотреть… — помолчав, сказала Розмари.
— Не знаю, — смутившись, ответил Ник. Он не знал, стоит ли принимать этот вызов, и в то же время понимал, что отказаться не сможет.
Розмари достала из сумочки фотоальбом «Кодак». Ник взял его, взглянул на пару фотографий и отдал обратно.
— Если хотите, могу одну отдать вам, — сказала Розмари.
— Нет, — сказал Ник, — спасибо.
И, с окаменевшим лицом, снова потянулся к своему кофе.
Некоторое время все молчали. Потом Джемма сказала:
— Кофе у вас замечательный.
— Вам нравится? — торопливо подхватил Ник. — Да, отличный кофе, кенийский, средней прожарки… Это из магазина Майерса на Кенсингтон-Черч-стрит. У них собственный импорт. Дорого, конечно, но он того стоит.
— Отличный кофе, такой чудный вкус! — сказала Джемма.
— Думаю, не стоит мне сейчас смотреть остальные письма, — сказал Ник.
Розмари кивнула.
— Ладно, — сказала она, словно радуясь, что с этим делом покончено, и готовясь перейти к следующему пункту программы. — Если хотите, могу их вам оставить…
— Нет, пожалуйста, не надо, — ответил Ник. Ему казалось, что кто-то ставит жестокий эксперимент над его чувствами.
Джемма отправилась в туалет: не сразу его нашла, наконец пробормотала что-то радостное, словно встретилась со старым другом, и исчезла за дверью. Ник и Розмари молчали, не глядя друг на друга. Трагический повод извинял любую невежливость, однако Нику больно было сознавать, что Розмари, кажется, относится к нему неприязненно. Сам он смотрел на сестру своего возлюбленного как на близкого человека, почти как на родственницу, с симпатией и готовностью к дружбе — однако сама Розмари, по-видимому, это воспринимала иначе. И до чего же она похожа на Лео! Легко представить, что это на самого Лео Ник бросает украдкой робкие взгляды, молчаливо моля о примирении.
— Значит, вы с ним год или два не виделись? — спросила она наконец.
— Да, где-то так…
Она взглянула на него с некоторой опаской, словно готовясь пуститься в плавание по неизвестным водам.
— И вы по нему скучали?
— Да… да, конечно, очень скучал.
— Помните вашу последнюю встречу?