Мы там, где хотели оказаться, в Гудрон-тауне. По обе стороны поднялись к небу мрачные серые коробки. Город оставил их людям, когда отступил за стену и возвёл блок-посты. Считается, что здесь дом для тех, кто вынужден жить со сниженным рейтингом. Они добывают себе свои блага сами, без помощи системы, и, говорят, преуспели в этом. Только вот один небольшой нюанс.
Мы прошли через заброшенный КПП. Крики с соседней улицы преследовали нас, но они слишком редки для большой толпы. Вот, что я думаю: из всех бунтовщиков там от силы человек десять, вот и весь мятеж. Показать нужный ракурс, добавить драматизма, дать нужный комментарий и вот улицы заполнены виртуальными людьми, готовыми крушить общественную собственность. И обыватель сидит в своей норке, опасаясь, как бы волна чужого гнева не захлестнула и его. Что я знаю? О, многое. Я видел госпитали в худшие времена, и видел наполненные митингующими улицы в лучшие. Думаете, люди могут затопить их своим числом? Нет. Нас становится меньше, чем мы могли бы предположить сто лет назад. Не хватит даже на скудный протест. О чём вы говорите, какие митинги? Какая революция? Это всё бред, раздутый вездесущими СМИ. Человечество истончилось, как рождественская карамель. Нас убивают грехи прошедших поколений и ошибки текущих. Но об этом не принято говорить. «Смотри своё шоу, гражданин, и не отвлекайся на уходящего соседа». Да, возможно, во мне говорит обида. Или нет. Я знаю своё будущее. Даже Машкино. Она закончит свои курсы, попытается устроиться на новой работе. И у неё даже получится. Она доживёт свои дни в коробочке пять на три метра, зависая в виртуальном пространстве до скончания дней. Может, даже найдёт себе партнёра по сети. С лучшим анамнезом, не такого неудачника, как я. Запишутся в программу репродукции и воспроизведут ещё одну человеческую единицу. Будут гордиться выполненным долгом и думать, что это всё, что от них требуется. Я зол? Быть может. Моих данных в базе нет. Я — дефектная деталь, меня надо заменить. Меня кремируют в одном из общественных крематориев. Свидетельство о смерти пришлют родителям по почте. Ничего личного. Просто бизнес.
Как мы прошли КПП? Через сломанный турникет. Там даже были камеры, но мне кажется, они не работали. Думаю, «ЭйчЭс» запомнила наши перемещения, но сейчас занята иными проблемами. Нас возьмут попозже, когда разберутся с теми, на улицах. И всё же. Сколько смелости надо чтобы выйти против бездушной машины? Она лучше вооружена и знает каждый твой шаг, для этого у неё в стратегических точках сидят такие как Эвелин Райго.
Гудрон-таун встречает меня второй раз. Теперь более гостеприимно. По крайней мере, теперь никто не пытается прострелить мне башку. Нужен респиратор, воздух здесь наполнен примесями с производств, стоящих плотным кольцом недалеко. Его отсутствие скажется на мне уже вечером. Закрываю лицо рукавом. Колючка смотрит на меня и делает то же. Умница. Глупый риск ни к чему.
Крики, пальба, запах плавящегося железа, думаете, всё это здесь? Нет. Здесь тишина и глухое эхо в стенах. И ни одной живой души. Странно, правда? Говорят, людей со сниженным рейтингом много, говорят, они заполонили весь город. Но где они? Я знаю где. И та труба возвышающаяся над кварталом тоже могла бы рассказать. Это труба крематория. Почему я знаю? У неё чёрное кольцо на бетонной поверхности у самого верха. Я часто смотрел на неё из окна госпиталя. Мы с ней почти родня.
— Марк? — это Пончик. Он до тошноты заботлив.
— Я в порядке, — отмахиваюсь я.
Мы идём дальше. Куда? Никто не сможет сказать. Ни Колючка, Ни Пончик. Важно сейчас убраться с радаров вездесущих камер.
В конце улицы, пригибаясь к земле проскальзывает патруль. Точно в таком же бежал и я когда-то, спасая свою жизнь. Хлёсткий звук пулемётной очереди бросает нас к земле.
— Стреляют, — выдыхает Колючка. Конечно, стреляют, наивная ты душа. Здесь — можно. Я не могу перестать думать о диссонансе между сообщениями утром и увиденным. Нас пытаются убедить в том, чего нет. Для чего?
— Куда мы идём? — снова она. И правда, куда?
— Надо найти место, где нас не достанут радары «ЭйчЭс», оттуда ты попробуешь связаться с Фатумом, — говорю, а сам не верю. Есть такое место? И как нас примут местные? Мы проходим улицу, крадучись, используя каждый выступ, как укрытие. Пончик тянет нас в переулок, зажатый двумя бетонными коробками. Над головами — провода и изоляторы. Они почти закрыли собой небо, так их много, словно паутина оплели здания, заставляя смотреть вниз, никак не наверх.
Я опускаю глаза и встречаюсь с жёстким взглядом в узкую щель камуфляжной балаклавы. На нас смотрит дуло автомата. Ак-15, армейский образец. Похоже, трофейный. Пончик застыл, а Колючка замерла, прижимая к груди свой ноутбук, и оба стоят за моей спиной.
Человек в камуфляже поднимает дуло выше и молча машет мне, чтобы шёл следом. Я не возражаю.
— Спокойно, — бросаю через плечо. Нас взяли в окружение. За спиной сима стоит точно такой же боец.
— Позвольте уточнить, это арест? — Пончик, молчи, пока молчи, твою мать. В ответ ему прилетает короткий удар в спину.
— Позволь, я, — говорю, пытаясь выглядеть уверенно. Есть ли она, эта уверенность? Не очень.
Тот, что впереди протягивает мне две пары наручников и знаками велит надеть. Я оглядываюсь, сим уже скован и стоит смирно с блокиратором коротких и длинных частот за ухом. Я отдаю одну пару Колючке, вторую надеваю себе. Ноутбук с трудом переходит к бойцу, едва вырвавшись из сжатых пальцев Колючки.
— Мы не военные, — говорю тому, что впереди. На это коротким взмахом ствола приказано идти следом за бойцом. Хорошо. Пока хорошо. У Колючки огромные глаза. Она впервые видит оружие, и с трудом представляет, что с ней могут сделать.
Нас ведут лабиринтом переулков куда-то вглубь квартала. Я насчитал пятнадцать поворотов прежде, чем мы подошли к закопчённому смогом кирпичному зданию. Затем нам предложили спуститься в подвал по разваленной бетонной лестнице.
Тяжёлая дверь захлопнулась, отрезая нас от света. Пахнет сыростью, плесенью и горелой древесиной.
— Все живы? — стараясь, чтобы голос звучал уверенно, спрашиваю я.
— Кто это? — доносится хриплый и грубый голос Эвелин Райго справа. Это не в сети менять цифры местами, да?
— Думаю, те, кого называют повстанцами, — выступает Пончик. У него такой чистый голос. Я бы на месте разработчиков добавил живых нот.
— Какие они повстанцы? — вздыхаю я, пытаясь прощупать ногами пол в полной темноте, — это слишком громкое слово, Пончик.
— У них оружие, — возражает Колючка.
— Это ещё не признак инакомыслия, — я добрался до стены, и чувствую пальцами холодный бетон.
— Тогда кто это?
— Думаю, нам скоро расскажут, — воздух стоит, значит, здесь нет других входов. — Адам…
— Да, Марк, вы впервые назвали меня по имени…
— Слушай ко мне внимательно, — надо чтобы он понял, критически важно для выживания, — говори меньше, понял? И ты, Лин.
— Почему? — она хочет быть впереди. Не сегодня, девочка.
— Мы не знаем, кто они, и что может вызвать их к нам неприязнь, так?
— Думаешь, у тебя лучше получится?
— Ты можешь просто сделать, как я говорю?
Колючка обиженно замолкает. Или же нет.
— Они забрали мой ноут, — вздыхает Колючка.
— Там есть то, что может нам навредить?
— Нет, я всегда осторожна, — бросает Колючка. Само собой. Как может быть иначе?
Дверь открылась, ослепляя нас неярким сумеречным светом. За это время мы успели замёрзнуть. Боец в камуфляже цапнул Колючку за локоть и дёрнул её к себе.
— Эй, погоди! — я почти падаю, спотыкаясь о бетонную кочку под ногами, — я в звании капитана юстиции МВР, хочу поговорить с твоим командиром.
— Говорил, что не военные, — глухо отвечают из-за спины бойца.
— Всё верно, девушка — гражданское лицо.
Боец отпускает Колючку и сжимает пальцы на моём локте. Меня дёргают наружу и дверь с лязгом закрывается. Меня тянут наверх, но я не успеваю поднять ногу и падаю на ступени, больно ударяясь коленом. Теперь будет лиловая нога. Смешно. Мой провожатый с силой поднимает меня на ноги и тащит дальше. У входа наверху стоят ещё двое с автоматами, в камуфляже и балаклавах. Ох ты, всё серьёзно.
Мы заходим в здание, здесь заметно теплее. Поворачиваем налево в большую светлую комнату с ободранными кирпичными стенами. Мы променяли столько места на комфортные пластиковые коробочки? Глупцы же мы. Меня снова неприятно дёргают и ставят перед группой разношёрстно одетых людей.
— Ну, так? — один из них, в тёплой меховой куртке, лётных штанах и берцах подходит ближе. «лётчик», — представься.
Один из охранников от входа подносит сканер к моему чипу ДеКа. Ха! Порадуйтесь, он мёртв. Боец качает головой, подтверждая смерть чипа. Мужчина передо мной недоверчиво поджимает губы.
— Имя, звание? — коротко говорит он.
— Марк Владиславович Новак, капитан юстиции в отставке, — отвечаю я, хочется расправить плечи, но нет, уже не хочется, и колено болит. Кто это такие, чтобы тянуть перед ними спину?
— С каким заданием прибыл? Марк Владиславович? — усмехается мужик и смотрит на своих товарищей. У стола на бетонной чурке сидит мужчина в военной форме с полуседой шевелюрой — «капрал», а рядом, опираясь задом о стол, молодой в тёплой кожанке, военных брюках и берцах. Пусть будет «джон коннор»
— Да, нас сюда случайно занесло, — улыбаюсь я, повожу плечом. — На проходной стреляли, пришлось уходить.
— Сейчас где только не стреляют, — соглашается «Лётчик», — почему чип не работает?
— Отказали в обслуживании, рейтинг, понимаешь, на самом дне…
— Всё верно, — отзывается «джон», листая что-то на коммуникаторе, — в базе МВР есть такой. Уволен за несоответствие должности.
— Что там по биометрии? — бросает «лётчик» через плечо, не сводя с меня взгляда.
— Совпадает, — лениво подтверждает «джон».
— Что на камерах? — продолжает допрос стоящий передо мной мужик.
— Прошли через блокированное КПП в одиннадцать сорок три.
— Что, подгорело? Свои же притопили? — усмехается «Лётчик», показывая кривые жёлтые зубы. Подгорело, как же.
— Как-то так, — соглашаюсь и улыбаюсь в ответ. По комнате слышен грубый смех. Отчего-то всем это показалось смешным.
— Что за баба?
— Девчонка из управления, тоже уволили. Жить негде, счёт заблокирован.
— Сим чей?
Прости, Пончик.
— Мой.
— Богат, — снова усмехается «Лётчик», — пожертвуешь? Элементы питания на вес золота.
Твою ж мать. Думай, Марк, думай!
— Это мой компаньон.
— Это что ещё за хрень? — фыркает «Капрал».
— Инвалид я, первая группа, — не-на-ви-жу.
— Эй, Сань, глянь-ка, — «лётчик» отступает от меня, как от зачумлённого.
«Джон коннор» ищет в своём кпк информацию, и, конечно же, находит записи в архивах МВР.
— Всё верно, — говорит уже совсем другим голосом.
— Понимаю, — кивает «лётчик», — ладно, пользуйся пока. Мы у больных не воруем.
— Может… — я поднимаю скованные руки. За время, пока мы сидели в подвале успел натереться красный след на запястьях.
— Конечно, — «лётчик» зовёт охранника с ключом. Наручники, наконец-то, снимают. — Меня зовут Игорь Михалыч, для всех я тут «Батя».
Вот как? Хорошо.
— Это, — «Батя» кивает на «капрала», — Сергей Сергеич, а вот этот молодой, Санёк.
— Оч приятно, может, подскажешь, где комнатку снять? — я улыбаюсь, но чувствую, что напряжение между нами никуда не делось, как и недоверие. — Устали — сил нет.
В моём кармане пищит коммуникатор и все трое вздрагивают. Сергей Сергеич и Санёк выхватывают пистолеты, и теперь мне в лицо смотрят два ствола.
Я продолжаю улыбаться.
— Это таймер, — медленно лезу в карман, — таблетку принять надо. По расписанию. Таймер…
Коммуникатор выхватывают из руки, проверяют. А я медленно лезу в другой карман за банкой с капсулами. Показываю всем.
— Водички дадите?
Санёк «коннор» подхватывает со стола грязный, в разводах, стакан и наполняет его водой из-под крана. Передаёт мне. Под внимательными взглядами я выпиваю свою суточную таблетку. Это словно сигнал, расслабляет всех троих.
— Можно не снимать, у Марты есть свободная комната, — говорит «Батя». — Что, совсем жить негде?
— Совсем, — киваю.
— Тогда добро пожаловать в Гудрон-таун, — усмехается «Батя». — К отверженным.
— Девчонку освободите? Молоденькая ещё совсем, — начинает болеть голова и першит в горле. Привет местному производству.
— Сейчас, Саш, сходи, — «Батя» проводит рукой по ноутбуку на столе. Это Колючки техника. Надеюсь, ты права и там нет ничего, что могло бы нас утопить.
— И как ты теперь? — с сочувствием спрашивает Сергей Сергеич, покачивая головой. Мне твоё сочувствие не надо. Поперхнись им. Но сказать нельзя. Не будь моя болезнь столь убедительной, неизвестно, были бы мы всё ещё живы?
— Как-нибудь, — я оглядываю комнату. Словно после бомбёжки. Но «капрал» не теряет бдительности. Он внимательно следит за мной и я чувствую: одно неверное движение и пуля прошьёт мне череп.
— Почему уволили? — не отступает он.
— Рейтинг снизился, не по протоколу служить в госорганах с социалкой ниже девятисот.
— А чего так-то?
— Да…. — мне нечем оправдаться, — так вышло.
— Вышло… — ворчит Сергей Сергеич, переглядываясь с Игорем.
Наконец, приводят и испуганную Колючку и Пончика. Оба встают рядом. Игорь Михалыч внимательно осматривает каждого.
— Ты почему здесь? — спрашивает он Колючку. Не подведи, Лин. Но она молчит.
— Я тебя спрашиваю! Немая что ли?
— Рейтинг снижен, — грубо отвечает девушка, бросая быстрый взгляд на свой ноутбук.
«Батя» молчит и смотрит на нас по очереди. Задерживает взгляд на симе. Потом принимает решение.
— Сань, отведи всех троих к Марте. Пускай отдохнут пока. Завтра договорим. Симу блокировку не снимать.
— Верните ноут! — верещит Колючка хрипло. Ох, не вовремя.
— Потом, — Игорь Михалыч кладёт на крышку аппарата ладонь, — ты отдохни пока.
Нас толкают к выходу, а Колючка всё рвётся к своей технике так, что охранникам приходится её тащить.
— Уберите руки! — высоко, как настоящая девочка, верещит Колючка, вырываясь из грубых ладоней.
— Спокойнее, — я чувствую, что от её истерики на моём плече сильнее сжимается чужая рука.
— Заткнись, сучка! — грубо обрывает девушку провожатый.
— Ты поаккуратнее, браток, — я протягиваю ладонь, отстраняя от Колючки конвоира, и сразу меня хватают за руки и закладывают их за спину.
— Ну-ка успокоились все! — рычит Санёк из-за моей спины и нас отпускают, провожая теперь на небольшом расстоянии.
— Тише, — шепчу я Колючке. У неё безумные глаза, мне кажется, она готова взлететь, уползти, бежать, лишь бы вырваться, — нас не тронут.
Колючка сжимает свои плечи руками и сжимается до агрегатного состояния маленькой букашки. Я кладу руку ей на плечо и чувствую, как она напряжена. Веду рукой по спине, едва касаясь одежды. Как ни странно, это работает, Колючка чуть расслабляется и высовывает нос из своей скорлупы. Нас ведут по улице к соседнему зданию. Навстречу попадаются редкие посыльные в камуфляже. Почти военный лагерь. Просто так мы отсюда не выйдем, даже если захотим.
Комната на седьмом этаже оказалась чуть больше, чем та, что Пончик снял в борделе. Здесь лежали четыре топчана на полу, занимая всё пространство. Колючка сразу отбросила ногами один и пройдя к окну, залезла на подоконник.
— Это лучше, чем на улице, — замечаю я. Подтягиваю топчан и накидываю один на другой. Всяко лучше.
Колючка молчит, глядя в окно, отгородившись от всего мира стеной мнимого безразличия.
— Я не могу ни с кем связаться, Марк, — жалуется Пончик.
— Думаю, это был бы худший из вариантов для нас, — я немного устал, у меня болит голова. Ложусь на своё «королевское» ложе. Хочется есть. Санёк обещал, что нас позовут к ужину. Было бы неплохо, а то я совсем скверно обращаюсь со своим телом. Скверно… Опять это слово, как рождественская карамель.
— Хотите сказать, что нам надо ждать? — уточняет Пончик.
— Я сказал, что ты мой сим-компаньон, поэтому, будь добр веди себя соответственно.
— Я понял, — молодец, Пончик.
— Лин…
Но Колючка молчит, отвернувшись ото всего мира и смотрит в окно на замирающий в сумерках город. Целый день прошёл. Это был ещё один нелёгкий день.
— Что будет дальше? — слова прорываются сквозь дремоту. Оказывается, я почти заснул. Хорошая постель, а главное, вовремя.
— Я планирую выторговать нам свободу завтра, — зеваю я.
— Кто эти люди?
— Они? — я смотрю в облупившийся от времени потолок, — просто люди, такие же как мы. Хотя нет, на Колючку они не похожи… — я надеюсь получить отклик от девушки, но она молчит. Даже на «Колючку». Дела совсем плохи.
— Лин? — поворачиваю к ней голову, сколько могу. — Нас покормят ужином, у нас есть постель и относительная свобода. Пока этого достаточно. Лин… Колючка?
— Я слышу, — отзывается она, наконец, но поворачиваться не спешит.
— Ну, слава богу, я думал, оглохла.
— Они трогали меня, — шипит она сквозь зубы.
— Они не нарочно, поверь, — чувствую, как начинает закипать вокруг Колючки воздух, — по скудоумию. Прости их…
Она снова молчит, сжалась на подоконнике, и теперь похожа на маленькую потерянную девочку. Пончик делает шаг к фигуре у окна.
— Лин?
— Не хочу… — она сжимается ещё сильнее и закрывает руками лицо. Так ли должен выглядеть всемогущий хакер? Думаю, нет. Приходится вставать. Я пристраиваюсь у окна, опираясь плечом о стену.
— Тебя больше никто здесь не тронет, — говорю ей, стараясь придать голосу уверенности, — клянусь.
Она отворачивается. Не верит. Что я могу? Многое. Некоторые вещи в последний раз, но могу многое, поверь мне, Лин.
— Никто, если сама не захочешь, — продолжаю я. Пончик делает мне какие-то знаки лицом. Кажется, пытается поддержать. — Слышишь?
— Они трогали, — всхлипывает Колючка. Она плачет? Наша роботизированная девочка плачет? Мне неловко. Хочется обнять, Машке всегда помогало, но боюсь, с этой всё только усугубится. Я опускаюсь рядом с подоконником на корточки.
— Больше не будут, — мой голос становится тихим, — слышишь? Никогда.
У неё дрожат плечи. Она рыдает, но тихо, и почти без слёз.
— Лин…
В ответ тишина, и только фигура на подоконнике содрогается от толчков изнутри. Мне сложно понять, что я должен сделать. Она, определённо не захочет, чтобы я её касался. Что и когда с ней произошло?
Человеческая душа — очень сложная штука. Можно собрать тело из запчастей, мы, в современном мире научились это делать, но оно никогда не будет работать без самой главной детали. Мы не умеем выращивать души. И в этом величайший провал нашего времени. Создавать не научились, а те, что есть, мы продали за комфорт и механические игрушки. Иногда души возвращаются к нам и заставляют снова почувствовать себя людьми: слабыми, беззащитными перед миром, или наоборот, обрётшими силу и поднявшимися над своими слабостями. Всё зависит от настройки струн этой самой души. А Колючки-Лин настройка не производилась ни разу. Я вижу это так же ясно, как застывшего у стены Пончика. Ей, как и всем нам в новом мире не хватает тепла. Здесь я бессилен.
— Лин… Прости… — Я опускаю голову. Мне нечем ей помочь, пока она сама не захочет.
Плечи её постепенно замирают.
— Я в порядке, — бормочет она в свои колени.
— Разумеется, — я встаю, — мы оба в порядке.
Она поднимает на меня сухие глаза. У неё оптические ипланты, плакать она не может.
— Ты тоже так чувствуешь? — спрашивает Колючка. Сложно сказать, как я это делаю. За несколько лет часть, отвечающая за самосохранение слегка атрофировалась и теперь я с большим безразличием думаю о смерти.
— У всех по-разному.
Колючка отворачивается к окну. Ей, определённо, лучше.
— Прости меня, — говорит она, так и не удосужившись повернуться.
— За что?
— За всё… за это… прости.