— Мы лгали все эти девять лет, — невозмутимо парировал тот. — Если нужно, будем лгать еще столько же…
— Кому нужно?!
— Нам нужно! Нам! Делу! Человечеству! — неожиданно закричал Василий. — И прекратите Вашу демагогию и глупые вопросы! Мы перед этим щенком не для того девять лет выкаблучивались, чтобы он потом по крышам лазил и хвосты котам крутил!..
Сергей некоторое время молча смотрел на полковника, потом отвернулся к окну и спокойно сказал:
— Мне неприятен Ваш образ мыслей, но спорить я не стану. У Вас все равно ничего не выйдет — он ушел. Совсем ушел… — он показал на записку на столе.
— Никуда он не денется — поймаем и поставим на место, — усмехнулся полковник. — Не писать стихов совсем он не сможет, это Поэт от рождения. А как только начнет сочинять — получится "я помню чудное мгновенье…"
— Может, он будет писать прозой?
— Отлично. У Пушкина полно прозы, пусть пишет! — Василий расхохотался. — Даже если порисовать захочет — все равно получатся рисунки Александра Сергеича…
Сергей посмотрел на полковника с каким-то странным выражением лица — смесь ненависти и брезгливости — и опять отвернулся к окну.
— Саша ушел совсем, — упрямо повторил он.
— Чепуха, — качнул головой полковник, — он ушел всего пару часов назад и не мог уйти далеко, это же совсем ребенок. Я уже поднял своих людей, через полчаса он будет дома…
— Да я вовсе не об этом, — усмехнулся Сергей, — он ушел _совсем_! Вышел из-под контроля, понимаете? Вылез в окно, хотя его всю жизнь учили ходить в дверь… И загнать его обратно на прокрустово ложе Вам не удастся, как ни старайтесь — именно потому, что он гений!.. — он помолчал, торжествующе поглядывая на Василия, потом вдруг широко улыбнулся и добавил:
— Черт возьми, я восхищен этим парнишкой! В девять лет сбежать из дому, а! Каково?!
Полковник неожиданно разозлился.
— Пошел ты к черту! — процедил он сквозь зубы и вышел из комнаты. Из-за полуоткрытой двери послышался его приглушенный голос:
— Третий, третий, я первый! Доложите обстановку!..
*Данила Гамлет,
Москва, февраль
март 1999 года.*
Обстановка в комнате удивительным образом напоминала бутафорию для съемок сентиментального фильма. Светло-зеленые стены со встроенными шкафами, широкая двуспальная кровать на мозаичном полу, резной, красного дерева стул, увешанный пестрой одеждой и безвкусная бронзовая статуэтка какого-то древнего божества, одиноко стоящая в углу. Неплотно задернутые темно-коричневые шторы, скрывали низко плывущие грозовые облака.
Человек, лежащий на кровати, с наголо обритой головой, широко посаженными голубовато-серыми глазами, прямым носом и квадратным раздвоенным подбородком напоминал киногероя. Он не так давно проснулся и его, подернутые сонной поволокой глаза, отрешенно смотрели в потолок.
Вскоре человек протянул руку к прикроватной тумбочке и, вытряхнув из пачки сигарету, чиркнул зажигалкой. Глубоко затянувшись, он выпустил длинную струйку дыма и перевел взгляд на стену. Часы на стене показывали двенадцать с четвертью, а это значит, что осенний воскресный день уже был в разгаре. Крепкая сигарета быстро вернула привычные ощущения реальной действительности. Однако сон крепко застрял у него в голове. Лицо! Бледное, худое, с мелкими чертами лицо, явившееся ему во сне, имело странное напряженное выражение, которое еще более подчеркивали запавшие щеки и маленький, плотно сжатый рот. Это лицо было до боли знакомо.
Но кто он? Человек никак не мог вспомнить, хотя память на лица всегда была предметом его гордости. Ночное видение, словно маска застыло в сознании, но всякий раз ускользало, когда казалось, что память вот-вот настигнет его. И как это часто бывает в таких случаях, грубые вибрации неудовлетворенности вызвали состояние дискомфорта, преодолеть которое можно было лишь одним способом — вспомнить. Человек медленно опустил веки и сосредоточился. Где он раньше видел это лицо или лицо, очень похожее на это? Пока он безуспешно искал ответ на свой вопрос, негромкое жужжание телефона нарушило покой комнаты. Отыскав рукой телефон, он подумал секунду — другую, и снял трубку.
Чем дольше слушал он своего невидимого собеседника, тем озабоченнее становился его взгляд. Спустя какое-то время он приоткрыл рот, как бы намереваясь возразить, но тут же снова сжал губы и вопросительно взглянув на часы, короткой фразой — "буду через час" решительно завершил разговор. Судя по тому, как он с треском бросил трубку и раздраженно нахмурился, чувство досады за очередной потерянный выходной глубоко овладело им. Надо было ехать. Его ждали дела.
Человек выскользнул из постели и потянулся к висящей на стуле одежде. Он все еще не мог отделаться от мысли о том, где, черт возьми, он прежде видел это лицо?
Спустя полчаса он был уже в пути. Мелко накрапывал дождь, небо впереди затягивали черные грозовые тучи. Окаймленная лесополосой четырехполосная автострада летела под колеса прямая как жердь и темная, как погасший экран.
Человек выжимал сто двадцать километров в час, обгоняя с невозмутимым видом редкие попутные машины. Безусловно, он понимал, что скорость велика для такой мокрой и скользкой дороги, но человек был явно уверен в себе, в своих силах и в своей машине. Тихо и ровно работал мотор, еле слышно шелестели на влажном асфальте шины. За окнами автомобиля мягкими, словно приглушенными дождем красками, сверкала и переливалась осень. Бесхитростная мелодия негромко лилась из радиоприемника, тоскливо повествуя хриплым голосом о пронзительной обыденности жизни.
Мелкий, моросящий дождь между тем усилился. Водитель переключил дворники в непрерывный режим и плавно заложил руль влево для очередного обгона. Все остальное произошло в считанные секунды. Еще не совсем понимая что случилось, он почувствовал как машина вдруг вышла из повиновения. Ее встряхнуло и юзом понесло через разделительную разметку на встречную полосу. Человек растерялся лишь на какое-то мгновение, но сразу же взял себя в руки. "Только удержаться на шоссе" — мелькнула мысль. Сбросив газ, он крутанул руль вправо, потом сразу влево. Автомобиль накренился, водителя отбросило к двери, он вновь отчаянно рванул руль вправо, затем влево, но уже не так резко, и — о, чудо! — колеса вошли в зацепление с дорогой. Но прежде чем человек успел перевести дух, прямо перед ним, из пелены дождя возник встречный многотонный грузовик.
Предпринимать что-либо было уже поздно. Все что он успел сделать, так это вдавить до отказа педаль тормоза. Шины пронзительно взвыли, человек инстинктивно уперся вытянутыми руками в руль и откинулся всем телом на спинку сиденья, пока его автомобиль с заблокированными колесами несло навстречу судьбе.
Неожиданно он почувствовал, как где-то в груди сделалось горячогорячо, и это приятное тепло быстро распространилось по всему телу. Сознание вдруг стало ясным, все происходящее увиделось четко и в мельчайших деталях. К его великому удивлению, мысль оказалась такой тяжелой и неповоротливой, что просто не успевала за ходом событий. Она была бесполезна, на нее у человека не осталось времени. У него вообще уже не осталось времени. Взамен явилось безмолвное созерцание происходящего, осознанного контроля над которым, по-видимому, уже не было, как и не было никакого желания что-либо менять. Все больше погружаясь в неведомое ранее блаженное чувство безмятежного созерцания, теряя ощущение собственного «я», человек, словно завороженный, смотрел как дрожат в напряжении его руки, как покрылся холодной испариной его лоб, как замерла неподвижно на отметке 120 стрелка спидометра и как, заслоняя небо и поглощая весь горизонт, на него надвигается серая стена из стекла и металла.
В самое последнее мгновение «дворники» грузовика широким размашистым движением очистили от потоков воды его огромное лобовое стекло и человек ясно увидел лицо водителя.
Бледное, худое, с мелкими чертами лицо, имело напряженное выражение, которое еще более подчеркивали запавшие щеки и маленький, плотно сжатый рот. Это было последнее лицо из всех, когда-либо виденных им в этом мире. На него вдруг снизошло странное успокоение. То, что следовало вспомнить, он вспомнил, а стало быть, освободился от наваждения. Впереди уже ждала новая жизнь.
… Лежащий на кровати человек вновь медленно опустил веки и сосредоточился. Где он раньше видел это лицо, или лицо очень похожее на это? Пока он безуспешно искал ответ на свой вопрос, негромкое жужжание телефона нарушило покой спальни. Отыскав рукой телефон он подумал секунду — другую и, не поднимая трубку, решительным движением выдернул шнур из розетки.
Сегодня был выходной. Человек имел на него полное право и намеревался распорядиться им по собственному усмотрению. Ему вдруг нестерпимо захотелось побыть одному, хоть на день уехать прочь от всей этой мирской суеты куда-нибудь за город, в лес, на природу, туда, где дождь, где падают листья, где нет места делам, словам и проблемам. Желание было столь сильным, что даже бронзовое божество, молчаливо стоящее в углу, казалось слегка кивнуло ему головой в знак согласия.
Человек выскользнул из постели и потянулся к висящей на стуле одежде. Он все еще не мог отделаться от мысли о том, где, черт возьми, он прежде видел это лицо?
Спустя полчаса он был уже в пути. Мелко накрапывал дождь, небо впереди затягивали черные грозовые тучи. Окаймленная лесополосой четырехполосная автострада летела под колеса прямая как жердь и темная, как…
Пролог
Вставало солнце
Ах, лучше б оно не вставало
Слишком длинна эта история, чтобы рассказывать ее, да нет уже больше сил нести в себе этот тяжкий камень
Еще до рождения путь мой был известен. Возможно, это и есть результат, предсказанный Ариадлом: то, что дало тебе силу — убьет тебя.
До восемнадцати лет я жил достаточно спокойно, чтобы рассказывать об этом. Было мне два или три знамения, но я только впоследствии сумел их распознать. А начиналась эта история довольно банально. С тех пор как стал носить я крестик, не зная ни силы его, ни предназначения, почему-то мне стало казаться, что жизнь здесь не для меня. То мне казалось, что я когда- то жил, обладая огромной властью, был справедлив и милосерден, то будто я порожденье Тьмы и питаюсь ее силами.
Так уж повелось, что крестик в религии моего народа — святой символ, и я купил его просто, чтобы почувствовать какое-то единение с чем-то, не знаю с чем, но, несомненно, с чем-то очень добрым и светлым. Когда я носил его уже три года, мне стало казаться, что я уже разобрался в своих ощущениях, мне хотелось чувствовать горячего коня под ногами, меч в руке, шум битвы, скачущих бок о бок со мной всадников, но чаще мне просто хотелось скакать по земле. Но всегда в моих желаниях были конь, один или несколько друзей, меч и простор.
Постепенно я начал осознавать себя, то есть другого себя и это рассказ о нем, о том, что гложет меня, к чему не могу я вернуться. Ах, почему я пошел на это, почему сменил простор Иэрла, Ариадла, Стимпла и маленького Гальприэндорла — моих верных друзей, моего Быстронога, верного Шлиттера и Илэрру на этот душный и тесный мирок? Почему?.. — Глава 1. Иэрл-
Это было давно, так давно, когда мир был еще юн, когда тысячелетняя мудрость наших отцов еще не коснулась его девственной чистоты, когда он был еще свободным миром, и каждый из нас мог легко проникать сквозь еще тонкие стенки его измерений.
Яркооранжевое солнце величаво всходило над все еще дремлющим Иэрлом. Засеребрились капельки росы в траве. В густом лесу внезапно закричал пробудник — и тут же словно ожил лес. Заверещали птицы, заколыхалась трава, и затрепетала равнина перед новым днем.
Я спал, сидя между двумя здоровенными корнями и прислонившись к стволу могучего дерева. Мое тело неожиданно стало заваливаться набок и мне пришлось выставить руку, чтобы не упасть. Это усилие разогнало сон, и я открыл глаза
Наверное, будет все-таки лучше, если я буду вести повествование, как будто видел все это со стороны. Итак
Лориэлл, мягко спружинив рукой о землю, открыл глаза. Над ним стоял, уперев руки в бока, Ариадл, глядя смеющимися черными глазами на его заспанное лицо.