— Бог мой! — наконец выдавила из себя мать, — что со всем этим делать? Это же целое состояние!
— Значит, ты теперь сможешь не работать? Да, ма?
— Не работать? — голова Лючии все еще плохо соображала, — ну, конечно, конечно! А ты сможешь учиться. Иди ко мне, мое золото, она протянула руки к сыну, и когда тот подошел, обняла, и через несколько секунд Фабио ощутил, как задрожали ее плечи и что-то капнуло ему на макушку. Он прижался к ней еще сильнее и сказал:
— Не плачь, ма. Ты же сама говорила, что все будет хорошо, помнишь?
— Да, да, конечно, — всхлипывая, ответила мать, — теперь все будет хорошо.
Они молчали некоторое время, пока бремя прежних забот сменялось внутри их радужными мечтами. Малыш Фабио ликовал!
Теперь он был волшебником и мог помочь кому угодно. Выросший среди постоянных лишений, исключая разве что полноту родительской любви, в своем сердце он не носил зла, потому что на себе испытал его власть. И он не желал этого зла никому, он хотел жить в мире добра и любви. И ведь как приятно делать добро: как хорошо теперь будет его маме. Славный малыш Фабио, неискушенный знанием мира, в котором жил.
— Я сейчас же пойду к господину Макфинли, — решительно встала Лючия, — и попрошу его продать все это.
— Ма! — испуганно глянул на нее малыш, — зачем?
— Какая польза от драгоценностей, если нам с тобой нужны деньги!
— Деньги? — теперь заторможено соображал Фабио, — ах, конечно, но может поехать прямо в город и самим продать шкатулку?
— Ну, что ты, Фа, — Лючия погладила сына по голове, — меня сочтут воровкой, отберут клад и посадят в тюрьму.
— Но ведь ты нашла его у себя в саду! — Фабио очень не хотел, чтобы кто-нибудь в долине узнал про клад сейчас.
— Кто мне поверит?
Фабио не было, что ответить. Он не знал, что делать. Если бы он предполагал такие сложности с реализацией клада, он попросил бы у «Демиурга» денег, а не драгоценностей, но не выбрасывать же всю эту красоту в реку. Да и матери пришлось бы объяснять тогда все остальное. А значит, нужно было идти к Макфинли.
Пока он обо всем этом размышлял, мать уже переоделась и уложила шкатулку в сумку. Она была очень взволнована, когда давала сыну последние наставления, которых он не слышал уже давно:
— Не балуй тут и жди меня! Я скоро приду.
И малыш снова принялся ждать…
Вилла Макфинли с бассейном и белыми мраморными колоннами занимала немалую часть долины вместе с приусадебным хозяйством и парком. Это был трехэтажный особняк, смешавший в своей архитектуре основательность средних веков и просторность современных построек: мрамор и много стекла.
Лючия перебросилась парой фраз с охранником у ворот, не сообщая ему о цели своего визита, и тот пропустил ее так как знал, что она здесь работает. Длинная аллея, ведущая к особняку, окончательно вымотала нервы женщине.
Эрхард Макфинли — богатый землевладелец — был собственником не только этой долины, но и прилегающих пастбищ с тысячами голов скота на них и разбросанными в округе деревушками пастухов и ферм. Он был четвертым наследником этого хозяйства и получил вместе с воспитанием соответствующие черты характера и мировоззрение, о которых Лючия знала понаслышке от личной прислуги хозяина, что лишь увеличивало ее волнение.
Войдя в дом через черный ход, она обратилась к аскетичному старику, выполнявшего работу дворецкого:
— Оливер, не могли бы вы доложить господину Макфинли, что у меня к нему срочное дело.
Проницательный дворецкий доброжелательно осведомился:
— Ты чем-то взволнована, Лючия? Что-нибудь случилось?
— Честно говоря, да, Оливер, но что именно я не могу вам сказать. Это слишком серьезно для меня.
— Как знаешь, — не выдал своего разочарования вышколенный старик, — но ты слишком взволнована, чтобы говорить сейчас с хозяином.
— Это правда! Я очень волнуюсь, — женщина поежилась, — но дело, по которому я пришла не терпит отлагательств.
— Хм! — лицо дворецкого все же выразило недоумение, — ты меня заинтриговала, но это не мое дело. Я доложу о тебе.
Старик вышел и вернулся меньше, чем через минуту со словами:
— Хозяин просил подождать. Он сейчас занят делами с управляющим пастбищами.
— Надолго? — нервно вскинулась Лючия.
— Не могу знать, — сухо ответил тот, но потом смягчился, — налить тебе чего-нибудь выпить, чтобы снять напряжение?
— Пожалуй, — Лючия хотела попросить ликер, но подумала, что ей понадобится ясная голова, и потому закончила, — нет, спасибо.
— Как угодно. Жди здесь. Я приглашу тебя, когда хозяин освободится.
По прошествии двух часов нервное напряжение Лючии внезапно прошло, она была настолько вымотана, что ей было абсолютно безразлично все, что будет дальше, и именно тогда появился Оливер.
— Ты можешь пройти, — он указал ей на дверь, ведущую в кабинет Макфинли.
Лючия направилась к двери, когда дворецкий остановил ее словами:
— Сумку ты можешь оставить здесь.
Женщина смутилась, но потом быстро нашлась:
— Но в ней именно то, ради чего я пришла.
Старик пытливо посмотрел на нее, а потом усмехнулся своим мыслям и, освободив дорогу, сказал:
— Надеюсь, это не бомба.
Лючия оторопела от этих слов, но потом, уже взявшись за ручку двери, в тон ему парировала:
— Нет, это — ядерная боеголовка.
Эрхард Макфинли сидел за огромным столом в чуть меньшем по размерам кресле, и сам он был чуть меньше этого кресла. Его апоплексическое лицо было все еще красным после общения с управляющим, который в итоге был уволен. Это был уже девятый за последние пять лет. Эрхард не выносил даже тени воровства, когда такая тень ложилась на подчиненных. С другой стороны его совсем не угнетало то, что тысячи людей работают на его карман за нищенскую плату.
И теперь этот высокий и грузный мужчина безразлично рассматривал стоявшую перед ним женщину, понимая, что она достаточно красива, но никаких эмоций это обстоятельство у него не вызывало, ибо люди были для него машинами по извлечению денег. Они интересовали его только, как части этого сложного процесса, а что означала в этом процессе особь, стоявшая перед ним. Наверняка она явилась сюда с какой-нибудь ничтожной просьбой. Это и бесило Макфинли: эти людишки даже просят всегда настолько мало, что ему лень руку поднять для выполнения их потребностей.
— Ну, что там у вас? Сын заболел?
— Н-нет, — переминалась с ноги на ногу Лючия, — я… как вам сказать.