Не сказать об этом — погрешить против истины.
Остается признать гипотезу и метод антинаучными и "канувшими в Лету". Если покажусь слишком грубым — прости. Нормальные отношения с тобой, разумеется, должны были предопределять близость. Ну, конечно, если бы я не был полный идиот, я бы трахнул тебя в первый же вечер — не сомневайся, ты не была бы исключением! Но рассуждать теперь о возможности успеха при условии шаблонного отношения к тебе — все равно, что дискутировать на 18-ом съезде партии.
Короче говоря, вопрос об ошибочности решен однозначно, как беременность.
Я не «выбрал» поражение. Я просто констатирую статускво. Ценить мою ненастойчивость — это не для тебя. Мне же представлялось настолько трудноразрешимым и, я бы сказал, трудоемким, ломать наши «дружеские» отношения, что я предпочел непоследовательную тактику выжидания. Чего выжидания? Вероятно, у моря погоды. Помимо этого, боязнь разочарования пугала не меньше, так как привязанность и элементарная логика уступили бы место раздражению и досаде.
Короче говоря, более менее меня все устраивало. Потерять я, в принципе, ничего не мог, хотя бы потому, что ничего не имел.
Но все это до поры до времени.
Сегодня чаша терпения лопнула и из нее вылилась желтозеленая горечь — "на губах страсти — полынь", как поется в старой песне.
Я никогда не испытывал от тебя чувства боли. Но мне достаточно того, что ты склонна к тому, чтобы любезно предоставить мне возможность испытать подобное ощущение.
Ты предашь меня.
Мои эмоции уже достаточно притулены. Я очень ценю и берегу свое внутреннее спокойствие. Черт возьми! Так зачем же мне совершенно сознательно себя травмировать? Не для того ли, чтобы доказать себе полное безразличие к самоистязанию?!
Несмотря на мое терпимое отношение к лицемерию, лжи, так называемой дипломатичности, полуправде, тенденциозности, с женщинами все же я был всегда достаточно честен. Что есть — то есть; чего нет — не обессудьте!
Слава Богу, что я еще не влюблен в тебя! Я легко переношу наши разлуки и вспоминаю тебя лишь изредка. Ты уже погубила то, что еще не родилось.
Меня бесит, с какой легкостью я расстался бы с тобой.
Меня раздражает отсутствие даже той легкой грусти, которая всегда сопровождает обоюдный разрыв. Мне не жаль проведенного с тобой времени хотя бы потому, что я не считаю его потерянным. Время, проведенное с женщиной — впрочем, я повторяю Моруа.
Прости, но я не могу даже заставить себя написать, что запомню тебя. Вряд ли.
А может быть, когда-нибудь то, что называется памятью, и раскроет передо мной образ милой танцовщицы, превратившейся в гимназистку. Но это сбудет лишь в том случае, если я увижу цирк.
У меня хватило ума не отправить письмо.
В эту ночь все рабочие моей смены поставили под сомнение мою либеральность. В эту ночь мы, как никогда, перевыполнили план, и к утру у меня стало исчезать желание взорвать родное предприятие.
???
После восьми экзаменов Катя оказалась на вечернем факультете МТИ. Ее поступление и все, что с этим связано, — основное и, наверное, единственное связующее звено между нами. Год назад я перестал появляться в Техноложке из-за боязни некоторых контактов. Катя вернула меня на Лесную, и я болезненно стал ощущать невосполнимую потерю прошедших шести лет. Я в МТИ, как чужеродное тело в здоровом организме Теперь каждого сотрудника, каждого студента института я стал рассматривать через мутную Катину призму.
Октябрь 1984-го. В этом месяце меня приютил Зайцевский манекенщик Пьер, живущий один в двухкомнатной квартире в Бескудниково. Я сразу же постарался сделать его телефон знакомым для большинства женского населения столицы. Были даже некоторые успехи. В частности, Сашенька Бенуа-Корсакова, подружка Хановской жены, которой я «сдал» квартиру ничего не подозревающего Пьера (после чего она сто раз повторила фразу "Ох, какой ты жук!"), была настолько очаровательным созданием, что я даже на день или два забыл о Кате. Но не больше.
Из октябрьских images я помню, что однажды случайно помог Кате купить билеты на Г. Гродберга, и мы вчетвером слушали орган: Катя, Ира — ее сестра, Маша — ее подруга и я, Дима — ее поклонник. Мне почему-то запомнилось, как Гродберг оригинально вскарабкивался на свое сиденье. Можно было бы что-нибудь придумать для облегчения ему этой задачи. Гарри сыграл "Токкату и фугу ре минор". За это ему спасибо. Я ждал, что он, может быть, сыграет хоральную прелюдию D-mol, но Гарри решил, что его почтут и без прелюдии.
Иногда мы гуляли. Говорил в основном я. И как-то раз, у «Жемчуга», рассказывая Кате «Фаворит» Д. Френсиса, я вдруг резко повернул ее к себе и задал самый дурацкий вопрос, который только можно себе представить:
— У тебя были мужчины?
Я всегда поражался ее умению уходить от ответов. Как, впрочем, и полному неумению выражать свои мысли. Неудивительно кто ясно мыслит, тот ясно излагает.
Как впоследствии происходило не раз, платоническое влечение к Кате Мороз перебивало самые яркие сексуальные впечатления от любых девушек, с которыми я встречался. Но в то же время разнообразие партнерш не вызывало у меня эмоций отторжения (состояние, когда тебя утром выворачивает наизнанку), что неизменно происходило бы в случае наличия между нами близких отношений.
На самом деле я моногамен. Если бы я спал с Катей и в какой-нибудь момент с ней поссорился, то не дай мне Бог попытаться трахнуть кого-то в первые дни после конфликта. Короче говоря, если вы поссорились с любимой, я вам советую пару недель повременить и не "бросать в койку" кого попало для успокоения. (Если вы не хотите, конечно, чтобы вас стошнило прямо на партнершу, да простит меня Д. Сэлинджер).
???
Ноябрь. Первый раз я сорвался 7-го ноября у Хана. Хан еще не раз будет упоминаться здесь, поэтому я хочу сказать о нем пару слов.
Я знаю Хана лет пять и не стану скрывать, что некоторое время чувствовал на себе его влияние. Когда я с ним познакомился, это был типичный пример стопроцентного фраера. Высокий, симпатичный, пользующийся успехом у женщин, Хан присовокупил ко всему этому неимоверные каждодневные траты и еврейское бахвальство. В радиусе пятидесяти метров вся атмосфера была пропитана Хановским обаянием. Хан был жуткий барахольщик, менял чуть ли не каждый день шмотки и ходил по МТИ, как В. Леонтьев по эстраде. Хан никогда в жизни ни с кем не ссорился, лицемерил направо налево, был сторонником компромиссов и отвергал решительные действия как волюнтаристские. Хан высказывал свое мнение по всем возникающим вопросам, совершенно не ставя это в зависимость от своей компетентности, любил во всем внешние эффекты, хотя кто-кто, а он-то уж наверняка знал, что не все золото, что блестит. Хан быстро увлекался и быстро терял интерес, знал все понемножку и ничего толком. Таких проходимцев мир не видывал. Он попадал всюду, куда не пускали — в театры, кино, бары и на экзамены без допусков. Мне кажется, что Хану даже было в кайф, что попасть куда-либо было трудно и надо проявить свое умение договориться.
— Сейчас договоримся, — говорил Хан, и через несколько минут все гуськом за ним заходили в какой-нибудь фешенебельный кабак.
Даже, когда все было нормально, без сложностей, Хан все равно создавал иллюзию трудностей, которые для него преодолеть, мол, все равно, что "два пальца обоссать". А если Хан все-таки просасывал где-нибудь, он тут же выкладывал пять тысяч аргументов об абсолютной невозможности достичь "положительного эффекта". Дескать, это не реально даже, если папа у вас зав. отделом ЦК.
3 февраля 1984 года Хан связал себя узами Гименея со студенткой института иностранных языков Родионовой Ариной (Картиной), о которой я могу сказать лишь то, что она производит впечатление, подобное Маяковскому, — может либо явно нравиться, либо явно нет, но равнодушной не оставляет. Прошел год со дня лишения Хана холостяцкой свободы, а он уже поставил во главу угла своей жизненной позиции воинствующий консерватизм и стабильность. Типичный пример американца-южанина добропорядочный семьянин, консерватор и патриот.
Помимо этого, постоянным кредо моего друга был яркий прагматизм. Понимание истины с точки зрения ее полезности стало для Хана чем-то вроде классовой борьбы для марксистов.
Но, вообщем-то, Хан был не дурак, а это главное. И не явная скотина, как все остальные.
7-го ноября Хан последний раз рискнул фраернуться. Накупив вместе с майором Пятницей на его крутой цековской базе ликеров рублей на триста, Хан занялся приготовлением коктейлей. Кровавая Мэри с пивом и Амаретто с коньяком. Хан, вероятно, вспомнив, как учил в школе комбинаторику, перепробовал все возможные сочетания, добавив в качестве еще одного ингредиента какой-то очень вкусный бельгийский мандариновый ликер. Приехал Забор с женой, и мы напились до чертиков~ Вдруг я ощутил приступ гипоглекимии, которым страдала Наташа из ремарковских "Теней в раю", когда она стояла ночью голая у холодильника, пожирая все припасы. Я тоже умял все, что нашел съестного на хановских сковородках и в его «Розенлеве». Любящая, но пока еще не имеющая детей Катя возилась с ребенком, а мы вспоминали нашу бурную молодость. В конце концов я не выдержал и обозвал Шкатулку скотиной за то, что она видит, как я люблю ее, и не ценит этого. После чего добавил: "С-с-обака!" Все смеялись, вероятно, оценив самобытную простоту моего признания. В глубине души я, конечно, понимал, что она меня простит, хотя бы потому, что я ведь на самом деле ее люблю. Но мне было не до смеха.
Я провожал ее по такому знакомому маршруту, что если меня разбудить ночью и спросить, я буду, как рефрен, повторять: "Здесь нет левого поворота, поэтому чуть дальше Марьинского нужно будет развернуться в обратную сторону и въехать в переулок направо. Да, да, вот здесь. Теперь налево и еще раз направо. Вот здесь у подъезда прижмите."
Я еще раз десять повторил, что люблю ее, на что она ответила, что ей очень приятно слышать это. Вот дура! Мне, например, было бы совсем неприятно, если бы мне о своей любви говорила какая-нибудь пьяная идиотка, которую я не люблю.
???
На следующий день я уехал в Минск, а оттуда во Львов и Моршин. Пять дней я сочинял Шкатулке письмо, обложившись Уайльдом, Моруа и путеводителем по Западной Украине.
24 ноября, вечер. Уезжаю из Львова, чтобы через Коростень попасть в Жлобин, на Белорусский металлургический завод — символ советско-австрийского сотрудничества.
Обычно я беру в дорогу одну сумку, которую можно повесить через плечо. Спортивного типа. И всегда, когда куда-нибудь приезжаю, и у меня есть несколько часов свободного времени, я оставляю ее в камере хранения. Терпеть не могу таскаться с вещами и уж тем более сидеть с ними на грязном вокзале. Оставалось несколько минут до отхода, я быстро набрал в ячейке привычный код (он связан с моей первой любовью и первой самостоятельной поездкой в Крым), забрал сумку и пошел к поезду. На мне была синяя дутая куртка, свитер (подарок моей Анечки), очки американской фирмы Rayban вьетнамского происхождения и кепка Levis. Только я собирался войти в вагон, как меня остановил патруль, 4 человека.
— Ваши документы? — голос лейтенанта звучал так, будто он репетирует роль Холтоффа из "Семнадцати мгновений весны" на украинской сцене.
Я показал.
— Куда едете?
Я ответил.
— Это Ваша сумка? Что у Вас в ней?
Тут мне показалось, что любознательность полицейского зашла слишком далеко, и я спросил, какого черта.
— Вы очень похожи на одного преступника, которого мы ищем, Полиция тупо смотрела на меня.