— Что?! Вообще нет?
— И вообще и в частности.
— Вот, блин! Что делать то будем?
— Ты что? Первый день как родился? — усмехнулся Андрюша. — Для таких случаев и строят лестничные площадки. Пойдем, Митя. Бычар пошукаем.
Я не очень понял о чем он. Но промолчал, чтобы не быть в дураках. К тому же в голове завывает, как метель в вьюжную ночь.
— Иди один, — нехотя отозвался Митя.
— Ты чего? Курить не хочешь?
— Хочу.
— Ну тогда пойдем.
Идут к входной двери. Одевают ботинки на носки с грязными пятками от пролитого вина и раздавленного зеленого горошка.
— Катрин! Иди сделай, чтобы дверь не закрывалась. Мы сейчас придем.
— Когда вернетесь — тогда позвоните.
— Ну и хрен с тобой. Пойдем! — уже обращаясь к Мити.
Уходят.
Я лежу и смотрю в потолок. Он как старый снег. Спекшийся и грязный.
— Экш! У тебя глаза ввалились. Как ты себя чувствуешь? — Мила смотрит на меня, склонив голову немного на бок.
— Дерьвомо. Ну неужели это не заметно? — вспылил я. Всегда раздражаюсь из-за пустяков.
— Тебе плохо, да? — Катя.
— Я же сказал — не плохо, а дерьмово.
— Тебе не надо было пить вчера так много.
— Я и не пил … много.
Мила что-то хотела сказать, но осеклась. Осеклась, словно побоялось обжечься… Я же такой вспыльчивый, когда мне плохо (дерьмово).
Они уплыли и оставили меня одного. Теперь стало еще хуже. Закрыл глаза и стал считать до десяти. Раз, два, три… Эй, Экш, наливай! Четыре, пять… Да ты тут самый трезвый!.. шесть, семь, восемь… Смотри не проблюйся! Смотри! Ты слышишь меня? Ты! Рой голосов в голове взорвал мое терпение. Я встал и подошел к стеклянной балконной двери. Несколько кирпичных домов и густой туман. Такой густой, что не видно телебашню, которая совсем рядом. Только тень. Может быть просто рябит в глазах. Покурить бы сейчас.
Звонок в дверь. Катя прибежала из кухни и открыла. Ввалились веселые кладоискатели.
— Да, сегодня с бычками ну просто облом. Едва отыскали два. Зато королевских. Экш, курить будешь?
— Буду.
— Я оставлю тебе добить.
— Окей.
Он открывает дверь и выходит на балкон. В его руке полураздавленный окурок, на котором явно проступают протекторы чей-то подошвы. Прикуривает и сладко затягивается, словно это "PALL MALL".
— А что, лучше ни чего не было?
— Иди и поищи. Эти то за радость.
— Тогда я не курю.
— Тебя ни кто не заставляет. Нам больше достанется, — Это Митя. Уже тянет своего уродца, так, что дым чуть ли не из ушей. Я стою и смотрю на них, как дурак. Потом подхожу к дивану и опять ложусь
— Смотри не помри, — с балкона.
— Иди к черту!
В комнату возвращаются Катя с Милой. Всего нас в квартире пятеро. Остальные ушли. Уехали. Расползлись. Растаяли, как краски под сильным дождем. Остался только грифель карандаша. И тот скоро кончится. Чем буду дальше рисовать?..
— Андрюша прикрой дверь, а то холодно.
— Да ладно тебе! Смотри. Видишь, какая Москва кругом. Ленивая…
Мила подходит к окну.
— Действительно! Ленивая… как не выспавшийся ребенок, под пушистым одеялом… он не хочет из под него вылезать.
— Ты меня понимаешь. Люблю такую Москву. Так бы вот сидел здесь, на балконе, и, не отрываясь, смотрел бы на город.
Я лежу и смотрю на них. Вот так! Все просто! Ленивая Москва… Сказал легко. Случайно. Между прочим. Запросто. Не надо напрягаться, переживать, вынашивать, как ребенка, мысль, а потом в муках рождать. Не надо. Достаточно вот так просто кинуть пару слов… Вот она — самородная красота. Наивысшей пробы… Я так не могу.
Раз, два, три… Эй! Эй, ты! Ты! ТЫ!
Надо меньше пить.
Надо меньше пить.
Надо меньше пить.
— Знаешь, она еще спит. Ее не разбудили, — Андрюша.
— Забыли разбудить, — Мила.
— Да, забыли, — Андрюша бросает докуренную сигарету и входит в комнату. За ним молчаливый Митя.