Наш крайне интересный разговор прервался по очень необычной причине. Невдалеке приятный баритон красиво пел, как сказали бы в моем времени авторскую песню:
Крейзер от услышанного запунцовел от удовольствие. А кому не будет приятно от такого?
— Уважают и любят тебя люди Яков Григорьевич!
Но он на мои слова обратил мало внимания, и подозвав своего адъютанта что-то ему сказал. Через несколько минут тот вернулся и после кивка Крейзера доложил:
— Немцы сбросили листовки о сдаче в плен, а красноармеец Свинкин и младший командир Рыкалин в ответ написали песню, которая сразу стала популярной в прибывших уже подразделениях.
— Уважаю тебя красноармейцы и командиры товарищ Крейзер… — произнес я невольно улыбнувшись при этом.
— Не скрою, очень приятно! — Едва не зардевшись ответил Яков Григорьевич.
Мы еще совсем немного успели поговорить, как явился Маркони и отозвал меня в сторону. Тема его доклада и впрямь была очень деликатной — отправленная ранее нами в штаб фронта группа для обеспечения скрытной и защищенной радиосвязи с 13-й армией, вызвала восхищение командования. И вот пришел приказ оснастить все армии Западного фронта такими комплектами.
— Как будешь исполнять?
— Даже не знаю, если с «железом» особых проблем нет, то с персоналом — полная жопа. Где мне людей взять?
— У тебя же есть связь с штабом фронта? — Он кивнул. — Вот и сообщи им, что для этого тебе надо столько-то и таких-то людей. Своих возможностей изыскать персонал не имею, точка! И да… Пусть больше охраны выделят, это дело очень серьезное. У тебя все?
— К нам выехала какая-то важная птица из штаба фронта.
— Что за птица?
— Не знаю, сказали что все подробности тут на месте.
— Ясно, тогда ждем эту птицу. Свободен!
Загадочная «птица» не заставила себя ждать. С подъехавшей полуторки, из кузова спрыгнул капитан в пропыленной гимнастерки, а вместе с ним два крепыша с ППД в руках. Что было очень характерно, свое оружие они держали на изготовку, и в любой момент могли открыть огонь.
— Здравствуйте. Мне нужен полковник Волков.
— Представьтесь капитан!
— Капитан Флеров, командир батареи.
— Полковник Волков.
— Меня к вам направил штаб фронта, для помощи.
— Чем располагает ваша батарея капитан?
— Девять боевых машин и одно сто пятидесяти двух миллиметров орудие. Плюс двойной боекомплект.
— Где техника батареи?
— Укрыта в лесу, в двенадцати километрах отсюда.
— Связь с ней у вас есть?
— Да, в кузове радист с переносной радиостанцией.
— Ну что же, прошу за мной капитан.
Увидев в ситуационном центре обстановку, Флеров не сдержался и произнес:
— Вот это да!..
— Мы ожидаем активности противника вот на этом участке, — я показал специально сделанной именно для таких случаев указкой на протяженную дамбу, через широкую болотную пойму, протянувшуюся от Мурово на западном берегу Березины до острова рядом с нашим восточным берегом, уже с которого был перекинут мост шириной восемь метров и приличной для этого времени грузоподъемностью девять тонн. — Какой эллипс рассеивания у ваших боевых машин?
— Вы что-то знаете о новом оружии товарищ полковник?
— Логика… простая логика. Если у командира «пушечки» в петлицах, его подразделение называется «батарея», то это что-то стреляющее. А раз стреляющее, то и эллипс должен присутствовать.
— Да присутствует.
— Сейчас ваша задача, выбрать такую позицию и боевой порядок для вашей батареи, что бы с минимальным рассеиванием накрыть вот именно эту дамбу, в тот момент когда по ней пойдет колонна немецких танков — основная ударная сила противника.
Капитан выбрал позицию вдоль опушки, около отдельного здания чего-то мукомольного возле дороги. Опушка леса была на одной оси с дорожным полотном дамбы, а расстояние до огневой позиции батареи гарантировало минимальный разброс. Флеров уверил что девяносто пять процентов попаданий будет в полотно.
— Пристрелку орудием ведите аккуратно, что бы противник ничего не заподозрил.
— Сделаем так, что комар носа… — тут я его прервал.
— Как будете уходить, по дороге или по просеке?
— Еще не знаю. Определюсь на месте.
— Добро. Берите своих топиков и разведчиков и проведите рекогносцировку. Инженерную разведку путей выхода на позиции и отхода произвести особенно тщательно.
— Все понял товарищ полковник, разрешите идти?
— Нет. Зайдите на наш узел связи и получите позывные и частоты для связи. Вам надлежит быть постоянно на связи с моим штабом. Познакомитесь заодно с майором Климовским, моим НШ.
— Разрешите идти?
— Свободен капитан.
Вот уж не думал, что судьба сведет еще с одной легендой нашей армии. Хотя если честно, как однажды мне рассказал в академии один ветеран с кафедры артвооружения, на начало войны в составе РККА было несколько батарей реактивных минометов. Они были разного состава, так как опытным путем устанавливали оптимальную штатную организацию частей с новым видом вооружения. Если мне не изменяет память, то Флерову досталась самая большая батарея, почти дивизион.
— Яков Григорьевич, может пока спокойно, проедемся на учебное поле, посмотрим как проходит «обкатка» пехоты трофейными танками и подготовка ПТОшников?
— Согласен.
Прибыв на место, мы увидели как мой «трофейный» батальон идет в атаку в соответствии с немецкой тактикой — двойным клином, даже тройным. За танками по мере их продвижения, поднимались мишени. Сейчас по ним азартно палила засевшая в сплошных траншеях наша пехота. Надо сказать, что действовала она грамотно, не суетясь выбивала чуть ли не залпами командиров и пулеметчиков, а между их появлениями остальную пехоту.
Мне было интересно как она себя поведет, когда до линии окопов дойдут танки. Не смотря на мое волнение, я не усмотрел даже нервозности. И что меня больше всего удивило — никто из окопов не высовывался, а имитация разрывов регулярно происходила как только танк пересекал траншею.
После завершения учебной атаки, мы подошли к командиру, который руководил занятием.
— Ловко батальон отбил атаку танковой роты, только я не заметил гранатометчиков и «бутылочников», а взрывпакеты исправно хлопали. Как так?
— Старшина Крючков придумал хитрую штуку.
— Какую, доложите!
— Тогда прошу со мной, товарищи полковники.
Он привел нас к недалеко расположенному пункту боепитания, на котором в отдельной нише были сложены использованные цинки от патронов. К ним были приделаны крюки, по форме напоминающие проволочные плечики, только сам крючок был развернут на девяносто градусов. Покрутив в руках это приспособление, поднял взгляд на командира.
— Красноармеец находясь в окопе или траншее, в момент, когда танк противника проезжает
над ним, вот этим крюком цепляет цинк за гусеницу, которая и затягивает его на верх. Происходит взрыв, танк обездвижен и дальше по обстановке — или ПТОшники добивают, или «бутылочники».
— Да просто и со вкусом. Старшину поощрить и доложить об этом. И еще один вопрос: как происходит инициация подрыва?
— Используется натяжной взрыватель от противопехотки, который приводит в действие боец находясь в укрытии использую кусок бечевки.
Выйдя из окопчика, приказал срочно найти Нечаева.
— Что задумал Александр Андреевич? — обратился ко мне Крейзер.
— Есть одна мыслишка… Надо с Нечаевым проконсультироваться…
Дед Павел появился через несколько минут. Не дав ему раскрыть рот, сунул ему в руки самопальный заряд.
— Смотри что один старшина придумал…
— Ничего такого…
— Да просто и со вкусом! Заметь, что бойцу не надо высовываться из укрытия и метать связку гранат или бутылку. И самое главное… Надо чтобы в этом цинке был не просто заряд, а кумулятивный. Сроку тебе на это полдня!
— Не дурак понял… — вторую часть фразы дед Павел не произнес, а молча развернулся и ушел.
Дальше мы с Крейзером прошли на огневые противотанкистов. С их позиций доносился непрерывный треск винтовочных выстрелов. Там во всю шла тренировка на время поражения целей. Для ПТОшников основным упражнением было отражении массированной танковой атаки, когда одно орудие вынуждено противостоять четырем-пяти боевым машинам противника. На первом этапе подготовки расчеты стреляли по щитам из прикрепленныхк стволам орудий немецких карабинов, от которых шла обычная проволочная тяга к наводчику.
Мы подошли к ближайшему расчету, изготовившемуся к стрельбе, и я задал вопрос наводчику:
— Как будете стрелять товарищ младший сержант?
— Точно и метко, товарищ полковник! — не растерялся красноармеец и насмешливо посмотрел мне в глаза.
— Ну, если вы товарищ наводчик не растерялись перед двумя полковниками, то есть надежда, что и перед настоящими немецкими танками не сплохуете?
Команда «огонь» прервала наш разговор. До этого мирно стоявшие за орудием упряжки лошадей, потянули самодельными стальными тросами установленные на полозья макеты танков. Кое-кто из орудийных номеров орудия занервничал, но курносый наводчик спокойно выжидал приближения ближайшего к нему макета к красному флажку, и потом очень быстро одну за другой поразил пять целей. После того как осмотрели макеты, подсчитали пробоины, полковник Крейзер снова спросил наводчика:
— Какие результаты?
— Младший сержант Тарханов выполнил упражнение. Из пяти танков три подбиты, оставшиеся два орудие уничтожили!
— Разрешите доложить, товарищ полковник, — вмешался командир руководящий подготовкой, — младший сержант неправильно сказал. Его результаты — из пяти выстрелов пять попаданий!
Мы все вместе осмотрели макеты: в каждом из них было попадание.
— Так почему же вы уменьшаете количество пораженных целей младший сержант?
— Товарищ полковник, — твердо и уверенно докладывал Тарханов, — два макета поражены в самой верхней части, а, как известно, там броня имеет наклон и вызывает рикошетирование снарядов.
— Откуда это вам известно сержант?
— Об этом нам рассказали танкисты из трофейного батальона, которые были с вами под Минском.
— Как думаете что надо предпринять чтобы не допустить в реальном бою уничтожение орудия и его расчета?
— Пехотное прикрытие с «цеплялками» товарищ полковник! Хотябы отделение на орудие.
Я с уважением взглянул на краснощекого девятнадцатилетнего парня, — ведь, пожалуй, следует внести в учебный план поправку. Правда, поправка несколько усложнит обучение, но зато будет осуществляться более тщательная и осмысленная подготовка личного состава для действийв боевой обстановке.
— Капитан, — обратился я к рядом стоящему командиру, — перед каждым орудием вырыть траншею и посадить туда пехотное отделение!
— Разрешите доложить?
— Давай.
— Когда расчет уверенно начинает выполнять этот норматив, его переводят на другое учебное место, где орудие реально атакуют трофейные танки. На третьем учебном месте реальные атаки происходят на батарею ПТО, которая действует из засады. Там и есть пехотное прикрытие. Таким образом в неравный бой вступают подразделения наиболее полно подготовленные в тактическом, и самое главное психологическом плане.
После противотанкистов мы посмотрели как группа разведчиков и связистов укладывают полевой трофейный телефонный кабель через небольшую речушку, пока еще в нашем тылу. Крейзер впервые наблюдал за тем как я готовлю театр для боевых действий.
— Яков Григорьевич, ты спрашивал как данные об обстановке в тылу противника поступают в мой ситуационный центр?
— В таким образом, — я кивнул на солдат укладывающих кабель. — Через водные преграды кидают трофейный, он намного более водонепроницаемый чем наш. Ну а там где посуше используют наш.
— Ловко ты придумал, и ведь не запеленгуют!!! Да-а-а… — он восхищенно глянул на меня. — Но немцы не дураки, быстро сложат два и два, поймут, что радиограмм нет и начнут искать… И найдут. Что тогда?
— Ну… что бы этого не допустить, придумали мы одну хитрость…
— Расскажешь?
— Легко… От тебя у меня секретов нет.
— Интересно, чувствую что опять будет интересный и неожиданный ход.
— Это уже тебе судить. А идея такая… В самый неудобный для нас момент, когда мы или не успеваем перегруппироваться или еще по какой причине, выходит в эфир некая радиостанция и открытым текстом начинает передавать реально вскрытые данные о силах и средствах противника. Вот ты бы что сделал на месте немецкого генерала?
— Во первых, скорее всего отменил бы операцию, так как мой замысел и группировка раскрыты. А во-вторых отправил бы роту… пожалуй даже пару рот на захват разведгруппы, и обязательно живыми, сам понимаешь для чего…
— Правильно. А теперь представь, что место с которого велась радиопередача окружено минным полем и заранее пристреляно несколькими дивизионами дальнобойной артиллерии?
— Представил… полный амбец ротам выделенным для захвата. Я так и думал, что ты что такое учудишь. Только подумай, один выход в эфир и все планы коту под хвост! — После этих слов он не надолго задумался, а потом спросил:
— Погоди, погоди… А что с разведчиками? Их же, рано или поздно захватят!
— А не будет никаких разведчиков! — произнес я с нескрываемой насмешкой.
— Как не будет? А кто же тогда…
— Рация используется удаленно. В километре или даже дальше сидит человек с телефоном или ключом и передает данные. А под рацией стоит мощный фугас, который взрывается в нужный момент. Дублирование подрыва трехкратное…
— Ну ты могёшь Александр Андреич!
— Да, я такой! — решил поддержать его шутку. — А не продолжить ли нам Яков Григорьевич диспут на тему «История создания мотострелковых соединений РККА»?
— Можно, на чем мы в прошлый раз остановились?
— На том, что немцы по итогам французской компании, несмотря на свою блестящую победу, отказались от той своей прежней структуры танковой дивизии. Поскольку со снабжением у них наверняка имелись большие проблемы, даже на столь ограниченном театре, с меньшим количеством танковых групп и отличными европейскими дорогами и приемлемым климатом.
— Да, именно на этом мы и прервались. Кроме моторизованных дивизий, Павлов одновременно выдвинул идею формирования отдельных танковых бригад поддержки пехоты. Если бы сейчас, в самом начале войны, те наши стрелковые корпуса, что находились на стратегических направлениях, имели в качестве поддержки собственные танковые бригады — немцам было бы намного сложнее прорывать нашу оборону!
«А ведь задумка была очень правильной! Что получилось на самом деле? Формально, поддержку пехоте должны были оказывать те самые механизированные корпуса. И они её ОКАЗЫВАЛИ! По сути именно на этой поддержке мехкорпусов, какое-то время и держалась вся наша оборона. Но, тут произошло страшное — директива №3 НКО и ГШ ультимативно потребовала ВЫВЕСТИ все мехкорпуса из оборонительных боев и бросить их в удары по флангам прорвавшихся немецких танковых групп! Без знания обстановки, эти удары по большей части пришлись в никуда, в пустые операционные районы. К тому же организация самих контрударов была из рук вон плохой.Необходимая в таких операциях артиллерийская и воздушная поддержка отсутствовали. Получается Генеральный Штаб своими руками сжег все механизированные резервы армий, оборона которых, лишившись танковых частей, просто посыпалась. По-другому и быть не могло, если на каждую нашу приграничную стрелковую дивизию пришелся удар целого полевого корпуса немцев и наши танковые части, к тому времени уже раздерганные на отдельные дивизии были, по сути, гвоздями, на которых ещё как-то держалась наша оборона и пехота имела возможность планомерно и организованно отступать. ГШ своими действиями просто вырвал те „гвозди“, обрушив всё и ввергнув войска в хаос и катастрофу. Именно поэтому, формирование отдельных танковых бригад поддержки пехоты, которые никакой ГШ не смог бы сжечь в своих авантюрах, было очень даже правильным решением!»