Не замечая взглядов и улыбок,
Шагая, давишь легкие цветы,
Мне объясняешь суть моих ошибок,
Твоей — во что бы то ни стало правоты.
А я молчу: согласна быть неправой.
Природа протестует за меня.
Луга налево и река направо
В сиянье неприкрашенного дня.
Октябрь. Что делать, коль тебе на горе
Деревья не желтеют. Их вина!
В принципиальном, нудном разговоре
Какая осмотрительность видна!
Взгляни ж вокруг: меж темной бронзой сосен
Не гаснет лета вьющаяся нить.
Не осуждай меня за то, что осень
Никак не может наступить!
С мужем я все-таки разошлась. Так и не смогла простить ему предательства. Дочь моя выросла, вышла замуж, уехала. Тоскуя по родным местам, каждое лето приезжала в Магнитогорск. Родителей моих уже не было в живых, но оставалось в этом городе много старых друзей, которые были рады встретиться со мной.
В 2001 году, по приглашению декана кафедры литературы XX века Магнитогорского педагогического университета Заманской В.В. (фамилия подлинная), которой понравился мой роман-исповедь "Изъято при обыске" (не знаю, кто давал ей почитать эту книгу, лично я не давала) я участвовала в межвузовской научной конференции. Очень многие из выступающих делали доклады о творчестве Ивана Семеновича. Все хвалили его, что мне было приятно слышать. И поражалась я, недоумевала, как я могла оттолкнуть человека, такого значительного, которым все восхищаются?
Когда чтения закончились, я подошла к одному из лекторов, посвятившему свой научный труд творчеству Ненашева, и дала посмотреть ксерокопии фотографий, сделанных моими учениками той школы, в которой побывал, по моему приглашению, Иван Семенович. С 1965 года по настоящее время, я, кочуя из города в город, с этими фотографиями не расстаюсь.
Исследователь творчества Ивана Семеновича так и вцепился (в буквальном смысле этого слова) в листочки с изображением Ненашева и принялся меня умолять:
— Подарите! Подарите мне эти снимки! Они же у Вас не в одном экземпляре, наверное…
Я подарила поклоннику Ненашева то, что он просил. При этом сказала такие слова:
— В молодости я любила Ивана Семеновича, но не призналась ему в этом.
— Почему? — с искренним удивлением в голосе воскликнул мой собеседник.
— Потому что у него… жена.
Это было не совсем так. Но не могла же я совершенно незнакомому человеку поведать о том, что между мной и Ненашевым произошло, что я самым глупым образом приревновала его к другой женщине. Я очень надеялась, что этот научный работник какого-то из вузов страны лично знаком с Иваном Семеновичем, который в то время был еще жив (конференция состоялась летом 2001 года, Ненашева не стало осенью того же года) и, встретившись с ним, передаст ему не только копии фотографий, но и мои слова, запоздалое признание в любви. Мне очень хотелось, чтобы это было так, чтобы узнал он наконец, как на самом деле я к нему относилась в то время, когда между нами произошла размолвка, и как нужно мне, чтобы он перестал на меня сердиться. А он сердится, конечно, я это чувствовала. И настал момент, когда я в этом убедилась.
Читая роман Ненашева, который сделал его имя известным за рубежом, наткнулась я на такие строки: "Круглолиценькое существо… с недоуменно оттопыренными губками, с кудряшками, небрежно раскудлатившимися… — именно так выглядела я в молодости". И поразилась: да это же мой портрет! Мою внешность он "приписал" одной из героинь своей главной книги. Это была, разумеется, не я. Действие происходит во время войны. Изображенная Ненашевым мадам взрослая. А я в то время была еще ребенком и ни в войне не участвовала и даже в оккупации не была. Наградил он ее также не лучшими чертами характера, которые, по мнению моего, теперь уже бывшего мужа, были свойственны мне; утрировав их, повторил то, что болтал обо мне Михаил, стараясь опорочить и тем самым настроить Ненашева против меня. Сомневаться не приходилось: Иван Семенович нарочно так поступил. Он знал, что я, интересуясь литературой, буду читать его книгу, а прочитав, призадумаюсь, и станет мне ясно, что он гневается на меня всю свою жизнь. И за что?
За что же он мог так на меня сетовать? Только за то, что я, по глупости своей собственными руками разрушила все хорошее, что нас с ним связывало. Да, именно за это. Других неприятностей я ему, вроде бы, не причиняла. А это доказывает, что он когда-то был неравнодушен ко мне, что он "хотел меня любить" (фраза взята из одной его статьи).
Но если это так, если его, что называется, тянуло ко мне, почему он не сказал мне этого? Почему не обнял, не поцеловал, когда мы стояли на железнодорожном мосту (вот тогда бы я его не оттолкнула), а вместо этого проявил интерес к другой, развратной, по мнению многих, женщине, обидев меня тем самым? Почему? Почему он так странно вел себя? Этого я, сколько не думала, не понимала. Сколько лет прошло с тех пор, как мы виделись с ним в последний раз, а он все злится. А может быть, уже перестал? Роман-газету, в которой было опубликовано его "главное" произведение, я читала в 1994 году. А сейчас, слава Богу, уже 2001. Роман вышел отдельной книгой. А может, в этом издании уже нет тех слов, читать которые мне было очень неприятно?
Находясь в Магнитогорске, я пошла в читальный зал библиотеки металлургов, которая размещается в современном, построенном специально для этого культурного учреждения здании, взяла нужный мне том (а в нем не много, не мало — 800 страниц) и принялась перечитывать их, отыскивая строки, где говорится о женщине, которая, проводив мужа на фронт, изменила ему. Много времени ушло у меня на этот просмотр романа, но того, что искала в нем, я не нашла. И решила (мне очень хотелось, чтобы это было так), что Иван Семенович выбросил из текста тот абзац, в котором идет речь об изменнице. А это значило, как мне казалось, Ненашев перестал на меня серчать. ОТ такой мысли сразу легче мне стало. Но ненадолго. Захотелось удостовериться, что все действительно так.
Вернувшись в тот город, где постоянно живу, взяла я в одной из библиотек нужную мне книгу на дом и прочитала очень внимательно всю, от корки до корки. И что же выяснила?
Строки, в которой говорится о той непутевой красотке, и содержится намек на мое якобы плохое поведение, как и в роман-газете, стоят на своем месте. Ни одно слово, оскорбляющее мое женское достоинство, не упущено. Более того, одно словечко добавлено, вернее, одно необидное для меня слово заменено обидным.
В первом варианте, описывая мою внешность, он использовал словечко "раскудлатившись". В молодости я всегда была слегка лохматой. Такие уж у меня волосы: сколько ни причесывай, ни приглаживай их, торчат во все стороны. Во втором варианте вместо этого слова, к которому можно отнестись спокойно, появилось другое: "раскудахтавшись". Разве это синоним слова "раскудлатившись"? И как оно попало в текст, где идет описание внешности человека? С помощью этого словечка можно характеризовать поведение, повадки персонажа, но никак не внешность. И Ненашев, признанный в стране лучшим стилистом, этого не знает? Как бы не так! Прекрасно знал. Решив, что это опечатка, я, возвращая книгу, указала на недочет библиотекарю. Работница абонемента согласилась со мной, что это слово в данном контексте "ни к селу, ни к городу", "вовсе не из той оперы". Я посоветовала ей этот отрывок из нового издания сверить с первым вариантом, и с роман-газетой, в тексте которого неуместного словечка нет, и устранить опечатку. Но библиотекарша возразила мне, заявив:
— Мы, библиотекари, не имеем права вносить изменения в текст книг.
И тут меня осенило: это словечко "раскудахтавшись" неслучайно, не по вине типографских служащих появилось на одной из страниц нашумевшего в стране романа. Это автор, сделав меня (не спросив на то моего согласия) прототипом отрицательной героини, чтобы поиздеваться надо мной, над моим стремлением стать писателем, злясь на меня за то, что во время обсуждения сборника произведений молодых писателей мой рассказ, а не его был признан лучшим, умышленно, но как бы по ошибке, вставил это слово, по смыслу не связанное с другими, соседствующими с ним. Он был уверен: кроме меня, никто из читателей не придаст значения этой неувязке. А меня его хулиганская выходка возмутит до глубины души и надолго испортит мне настроение. Ему очень хотелось отравить мне жизнь. И он добился своего. Надо признаться, я негодовала.
"Мечтанье с глаз долой, и спала пелена".
Чего он только ни приписал этой своей героине, давая мне понять, что имеет в виду меня. Что "был" (у меня) у нее тот и другой и третий, пятый и десятый, что "кружила она любовь" с преподавателем вуза и от него родила ребенка, а потом "приползла" к парню, которого держала "про запас", которому вскружила голову "еще на первом курсе". И это писал "лучший в стране стилист"? Это писал сплетник! И как могли выступающие во время научной конференции студенты и преподаватели вузов всей страны восхищаться его творчеством? Как они читали эту его книгу? Так же, наверное, как я в первый раз, с пятого на десятое, находясь под впечатлением от ранее написанных им рассказов и повестей, которые действительно заслуживают похвалы. Да, писал он прежде неплохо. И расписался, и докатился наконец до пошлятины, вообразив себя непогрешимым. Как он посмел использовать художественное произведение, которое будут читать миллионы (у него уже было имя, и он надеялся, что его роман прочтет каждый грамотный, интересующийся литературой человек), которое будет издано на народные средства, для того, чтобы отомстить женщине, посмевшей отвергнуть его?! Такого талантливого, подающего большие надежды. Распоясался, в общем.
Что он хотел мне сказать, притянув слово "раскудахтавшись"? Я так его поняла: "Вот предлагал я тебе, курица ты мокрая, свою помощь, не притворяйся, что это тогда до тебя не дошло, а ты принять ее не согласилась. И как я тебе предсказывал, не добилась ничего в смысле творчества".
Чего может добиться слабая женщина без помощи сильного мужчины? В одиночку! Да ничего. А при его поддержке — чего угодно. Первое доказал он на моем примере. Второе — на примере своей жены, которая в шестидесятилетнем возрасте, или даже позднее, заделалась вдруг писательницей. И не побывав начинающей, сразу же "маститой" именоваться стала.
Когда я с нею познакомилась (ей было сорок четыре года), она вообще была далека от литературы, во всяком случае помалкивала, когда за столом у них, у Ненашевых, обсуждались произведения известных в стране писателей.
Конечно, была она недовольна, что Иван Семенович растет, а о ее росте не заботится. Перепечатывая его книги на машинке, вообразила она, что писать совсем не трудно. А уж так писать, как Ненашев, очень просто, тем более…
И стала привязываться к нему с упреками:
— Вот ты писатель, а я никто. Ты писатель, а я никто.
— Садись и пиши, — отмахивался он от нее, — раз тебе этого хочется.
— Ну да, а кто будет мыть, варить, стирать?
— Находи время.
— Ага!..
— Живи одна и пиши!
— Одна… Еще не хватало!