— Саша, соедини меня с прокурором! — тихо распорядился Варейкис и Сергей увидел, как на его лице заходили желваки. Когда секретарь удалился, Варейкис сел за стол, облокотился на него, зажав голову руками. Так он просидел несколько минут и когда поднял голову, то глаза его приняли обычное выражение лукавинки и доброты.
— Не знаю, Сергей Егорович, что тебе сказать, да и не могу я всего, что знаю, рассказывать. А как бы ты поступил с деревней, если бы все зависело от тебя?
— Я бы запретил создавать крупные колхозы, объединяя в них целые деревни. Колхозы должны быть маленькими, в десять-двенадцать дворов и по родственным связям. Еще я прекрасно знаю, что государство выделяет для колхозов миллионы рублей, а зря! Крестьянам и особенно колхозам денег давать нельзя. Нужно давать банковские кредиты под залог имущества и земли, что бы каждый знал, что долги нужно платить. А так они эти деньги проедят, пропьют и опять станут просить. Крестьянин сам должен покупать технику, удобрения, семена и, обрабатывая землю, зарабатывать для этого деньги. В противном случае, он кое-как поковыряет землю, кое-как и скосит. Урожаи начнут падать, земля тощать, и останемся мы без земли и хлеба. Вот мои мнения, Иосиф Михайлович!
— Таковы, как ни странно, мнения и мои. У нас в Черноземье самые тучные черноземы, во всем мире нет таких земель. Кроме того Курская аномалия — это мировые запасы железной руды, в Липецке имеется металлургический завод, заложенный еще Петром Первым, и при этом люди живут по — нищенски. Об этом я говорил на Пленуме ЦК, но меня раскритиковали и сказали, что я последователь Бухарина!
В это время в кабинет вошел секретарь и доложил, что прокурора на месте нет, и приедет он, примерно, через час. Варейкис кивком головы отпустил его, встал из-за стола, подошел к Сергею и подал ему для пожатия руку. Обменявшись рукопожатием, он похлопал Сергея по плечу и сказал:
— Спасибо, Сергей Егорович, что навестил старого друга, спасибо за беседу. Будешь в городе, заходи. А насчет твоих мужиков не беспокойся — все уладится, а вашим партработникам я намылю голову. Счастливого тебе пути, передавай привет семье!
— Извини, Иосиф Михайлович, что по пустякам отнял у тебя столько времени. Поклон от меня и твоей семье!
На прощанье они обнялись, еще раз пожали друг другу руки и разошлись, чтобы больше никогда не встретиться.
Варейкиса расстреляли в 1939 году на Дальнем Востоке, а в тот день, после ухода Сергея, в Москве, на стол секретарю ЦК партии Кагановичу Л.М. легла телеграмма с просьбой направить для борьбы с кулачеством в Воронеж дополнительные вооруженные формирования. Телеграмму подписал секретарь ВКП (б) Центрально-Черноземной области Иосиф Михайлович Варейкис.
Пока Сергей мирно беседовал с Варейкисом, в тюрьме происходили иные события. Арестованных мужиков принимал сам начальник тюрьмы, крупный мужик, с оплывшим лицом и явно с похмелья. Развалившись на венском стуле, в расстегнутой шинели, он тупо смотрел в поданную Митькой Жуком бумагу, плохо соображая и с трудом вникая в текст. Потом поднял осоловевшие глаза на толпившихся возле дверей мужиков и охрипшим голосом спросил:
— Кто такие?
Митька ответил, что это саботажники, кулаки, направленные в тюрьму, где они должны ждать суда и приговора.
— Василенко! — Прохрипел начальник тюрьмы куда-то в пустоту и вновь погрузился в изучение бумажонки.
Вошел мужчина в годах, в ладно пригнанной шинели, с пышными фельдфебельскими усами на круглом лице и остановился перед начальником.
— Вот, Василенко, всех этих саботажников в двадцать первую камеру, — указывая на бумажку, прохрипел начальник.
— Так там сидят веселые ребята! — заметил Василенко, стараясь просветить своего начальника.
— Я и без тебя это хорошо знаю. Вот поэтому и нужно их поселить туда, чтобы вместе повеселились для пользы дела.
О пользе дела мужики узнали в камере. Дело было в том, что в этой камере зимовали воры в законе и воры всех мастей помельче. Летом они промышляли сбором всего, что плохо лежит, а на зиму, дав себя поймать на мелкой краже, садились в тюрьму на три-четыре месяца, где им был готов и стол и дом. Возглавлял эту шайку Иван Жандар, земляк арестованных Митькой мужиков. Вот и на этот раз Жандар со своими приближенными зимовал в тюрьме, в двадцать первой камере. Милиция города считала, что эту шайку легче держать под замком, чем гоняться за ними по злачным местам. В тюрьме они вели себя хорошо, с охраной были вежливы и покладисты. Других заключенных к ним не подсаживали, за исключением тех случаев, когда тюремному начальству нужно было избавиться от неугодного им арестанта. То ли с похмелья, то ли по злому умыслу, но начальник тюрьмы поместил арестованных мужиков именно в камеру к Жандару.
Жандар в это время сидел на верхних нарах, в окружении своих подручных, и играл в карты. На нем была чистая белая рубашка и новые шерстяные брюки. Он был босым и огромные лапищи ног лежали на животе пьяного Ваньки Клина, неизменного адъютанта. Вчера они от дружков с воли получили богатую передачу, были сыты и навеселе. Слабаки, охмелевшие после вчерашней попойки, валялись там, где их свалила водка, остальные же продолжали опохмеляться, распевая песни. И вот в почти семейную идиллию неожиданно вторглись незнакомые люди в лице арестованных деревенских мужиков. Воровская шайка вначале была потрясена бесцеремонным вторжением в их владения посторонних лиц. Мужики, сбившись в кучку около входа, молча озирались вокруг, не зная, что делать. Довольно большое помещение с одним тусклым, зарешеченным оконцем под самым потолком произвело на них удручающее впечатление. Справа и слева, во всю камеру, тянулись двухъярусные деревянные нары. Слева, в углу, стояла довольно вместительная «параша», накрытая деревянным кругом, справа, на табуретке, железный бак с кружкой. На нарах, под нарами, да и просто на полу, валялись странные люди. Все они были босыми, многие без рубашек и в одних подштанниках. Воровская аристократия, увидав новосёлов, удивленно и с интересом стали рассматривать толпившихся у дверей мужиков. Но немая сцена длилась не долго. С верхних нар слез верзила, голый по пояс, с большим крестом на шее и серебряной серьгой в мочке уха. Он упругой кошачьей походкой подошел к столпившимся мужикам, обошел всех по очереди, словно принюхиваясь к ним, и повернувшись к своим дружкам, процедил сквозь зубы:
— Братва, перед вами явно представители сельского кулачества, одним словом, мироеды. Посмотрите, как они одеты, как обуты, а мы, посмотрите на себя, ходим голые, без рубах и даже штанов. Справедливо ли? Нет несправедливо. Поэтому предлагаю реквизировать частную собственность и разделить между членами нашего благородного сообщества. Кто, за? Единогласно!
Сидевшие на нарах молчали, с улыбками наблюдая за комедией, разыгрываемой их товарищем. Очевидно, этот верзила не в первый раз потешал своими выходками теплую компанию, и она с нетерпением ждала от него нового номера. А он, войдя в раж, продолжал кружиться перед растерявшимися мужиками.
— Вот ты, дядя, — подойдя вплотную к Хохлу и, указывая на него грязным пальцем, процедил верзила, — скажи нам, зачем тебе шикарный клифт с белым воротником и опушкой? Тебе больше подойдет серый арестантский халат, а я скоро выйду на волю, и ходить по городу без прикида мне будет как-то неудобно, да и неприлично. Вот и скажи мне, что я не прав? Возражений нет, а коли так, то прошу одолжить мне на время свои шмотки. Ты сам изволишь раздеться или пригласить камердинера? Ты не стесняйся, говори! И я к твоим услугам приставлю всю братву вон с того балкона. Они тебя и разденут и разуют, и спать уложат. Да я вижу, что ты, брат, стесняешься, ну что ж, тогда я сам окажу тебе услугу и не стану упрекать себя в этом, ибо почту за честь!
Если бы верзила не был под хмельком или обладал бы более проницательным умом, он бы не стал паясничать, а избрал бы другую тактику. Но потакание шайке со стороны охраны, беззаконность и всевольность сыграли с ним плохую шутку. Он был так уверен в солидарности и поддержке своих дружков, что даже не ожидал получить отпор со стороны мужика. Хохол, по своей натуре, был человеком хладнокровным, мирным, мягким, но не терпел хамства, лжи и насилия. Тут он становился яростным и неудержимым. Пока верзила выламывался и паясничал, Хохол молчал, наливаясь ненавистью к этому клоуну и, когда тот протянул грязные руки к вороту полушубка, то получил такой удар в грудь, что нелепо подпрыгнул, взмахнув длинными ногами, перелетел через всю камеру и растянулся на полу. К его чести нужно отметить, что он тут же в горячке вскочил на ноги и словно разъяренный бык бросился на Хохла. Верзила был на голову длиннее и поэтому Хохол, пригнув голову, не видел его искаженного лица, но заметил, что по широкой груди верзилы стекала струйка крови, а массивный крест был помят и впился в тело. Второй удар Хохла вновь пришелся в крест верзилы и тот, взмахнув руками, навзничь свалился на пол. На этот раз он уже не поднялся.
Мужики, конечно, хорошо знали Хохла, хорошо знали его силу и возможности, но для ворья это было полной неожиданностью. Когда они увидели плачевный итог скоротечной схватки, то тут же спрыгнули с нар и бросились к мужикам, но в драку не полезли, боясь встретиться с кулаком Хохла. Кроме того, рядом с ним теперь возникла квадратная фигура Митрона Глухого. Но замешательство длилось не долго. Растолкав своих дружков, вперед вышел Ванька Клин, в его руке блеснуло тонкое лезвие, и он кинулся на Митрона. Клин был долговяз, жилист и подвижен, но Глухой ловко перехватил его руку и сжал с такой силой, что тот от боли присел, выпустил нож и стал на колени перед Митроном. Потом он поднял Клина над своей головой, размахнулся и словно бревно бросил его в кучку ворья. Удар был настолько сильным и неожиданным, что вся компания не удержалась на ногах и повалилась на пол, не в силах выбраться из этой кучи. Жандар, между тем, сидел на нарах и благодушно взирал всю эту кутерьму. Он сам не принимал участия в этой стычке потому, что считал ниже своего достоинства вмешиваться в эту разборку. Где-то в его сознании вдруг возникли видения из далекого детства, когда он наблюдал деревенские драки и особенно драки в семье Рыбиных, смотреть на которые собиралось чуть ли не все село. Когда ряды шпаны полегли на полу, Жандар, к своему удивлению, узнал в силаче бывшего своего односельчанина Рыбина Митрона. Если бы он узнал Митрона раньше, то, может быть, все сложилось бы иначе, но Жандар давно порвал с деревней и многих мужиков, стоявших около дверей, уже не помнил. И как только Жандар узнал бывшего своего соседа, он поднял руку и крикнул:
— Ша, братва, кончай базар!
Почему-то все, и мужики, и жулики, сразу притихли и повернули голову в сторону Жандара. Он легко спрыгнул с нар, шагнул навстречу мужикам, подошел и обнял широкие плечи Митрона, прижал его к своей груди и весело воскликнул:
— Дядя Митрон, да ты ли это? Сколько лет, сколько зим прошло, но тебя нельзя ни с кем спутать. Ты один такой на Руси, ты — же наш Илья Муромец!
Митрон тоже не признал в Жандаре своего бывшего соседа, шустрого и хулиганистого подростка. Теперь его обнимал огромный детина, на целую голову длиннее даже самых высоких мужиков Чульневых. Митрон в первый момент растерялся, посмотрел на мужиков и спросил:
— Кто он такой и что он говорит?
Егор Иванович успел перед этим шепнуть Хохлу, что начальником этой банды был ни кто иной, как Иван Поляков, племянник Нюрки Поляковой, спаливший её дом.
— Это, Митрон, Иван Поляков, твой бывший сосед. Он узнал тебя и хочет поговорить с тобой! — кричал Хохол в ухо Митрону. Тот, приложив ладонь, внимательно выслушав его, повернул голову к Жандару, и его лицо расцвело радостной улыбкой.
— Он что, совсем глухой? — Спросил Жандар мужиков.
— Да, маленько оглох, — ответили они.
— Ну ладно, земляки, раздевайтесь, а то тут у нас жарко. Сложите одежу вон там в угол и садитесь на нары. Нужно отметить встречу, поговорить. Да вы не бойтесь, никто ничего у вас не украдет, всё будет в целостности! — ободрил их Жандар, видя замешательство мужиков. — А ну, кишь отсюда!
Всех, сидевших на нарах, словно сдуло ветром. Мужики, видя доброжелательное отношение к ним главаря шайки, немного пришли в себя, успокоились и стали раздеваться. Когда по приглашению Жандара все расселись, вдруг, словно по волшебству появились несколько бутылок водки и богатая закуска. Тут были колбаса, пахнувшая чесноком, жареная рыба, ломтики сыра, балык, сало и даже икра. Мужики, было, полезли в свои узелки, но Жандар прикрикнул на них, чтобы не смели этого делать, пояснив, что они у него в гостях, а хозяин их обязан угостить.
— Выходит, что если я приеду к вам в гости, то должен буду привозить с собой еду? Так в высшем свете не делают!
Когда выпили по первой, мужики после всех переживаний накинулись на добротную еду и скоро подмяли всю подчистую. Жандар махнул рукой, и тут же вновь возникла гора закуски и водка. После второго круга мужики осоловели, языки развязались, и они наперебой стали изливать душу атаману шайки воров и грабителей. Выслушав рассказ о сельских новостях и страданиях мужиков в своей родной деревне, Жандар сказал:
— Вот, что вам, земляки, я скажу. Ваше дело, конечно, швах, но не смертельное. Все будет зависеть от судьи. Если попадется гад, то вам за саботаж могут припаять по два, три годика, а если попадется умный человек, то вас поругают, попугают и отпустят на все четыре стороны. Но не тужите и не переживайте, ведь в тюрьме сейчас живется лучше, чем на воле. Небось, не часто у себя дома вы едали такой закусон? Чем не жизнь? Тепло светло и мухи не кусают, да к тому же еда бесплатная. Выпил, нажрался и хочешь, спи, хочешь в карты играй. Нет тут ни Митьки Жука, ни хлебопоставок, ни партии!
— А скажи, Иван! — обратился к нему добродушный и бесхитростный Митрофан Пономарёв, показывая на остатки пищи, — это все тюрьма дает?
— Чудак ты, дядя Митрофан! Конечно, тюрьма. Ведь не могу же я сходить в магазин, вот и приносят охранники всё, что мы закажем!
— И бесплатно?
— А где мы деньги возьмем, если сидим в тюрьме. Мы не сами пришли, нас сюда привели, вот и пусть кормят!
— И то правда! — согласился Митрофан.
Неизвестно сколько бы времени еще потешался Жандар над доверчивым Митрофаном, если бы внезапно, с лязгом, не отворились двери, и в камеру влетел взъерошенный начальник караула. То ли от беготни по этажам тюрьмы, то ли от взбучки начальства, он в первый момент не мог вымолвить и слова, а только пялил глаза на притихших арестантов. Переведя дыхание, он прошелся взад — вперед по камере и, остановившись у двери, приказал:
— Немедленно навести порядок! Скоро здесь будет прокурор. Да смотрите мне, чтобы было тут без выкрутасов. Иначе вы у меня по-другому запоете!
И с этими словами он, как влетел, так и вылетел из камеры. При этом явлении Христа народу, никто из шпаны даже не шевельнулся. Очевидно начальник караула был для них не указ, но редкое появление прокурора в тюрьме было чрезвычайным происшествием и от этого визита ничего хорошего ждать не приходилось. Вся шайка боялась, что прокурор в гневе выгонит их из тюрьмы, и тем самым лишит всех теплого приюта. Мужики, видя беспокойство своих сокамерников, растерялись. Жандар распорядился навести порядок и, в первую очередь, затолкать под нары всех, кто не держался на ногах и прикрыть их тряпьем. Остальным было указано умыть пьяные рожи и надеть штаны и рубахи. Едва успели навести относительный порядок, как двери вновь отворились, и в камеру вошел начальник тюрьмы, прокурор и несколько охранников. Прокурор был высокого роста, в годах. На нем было дорогое драповое пальто с каракулевым воротником, на ногах ботинки с галошами. На голове очки и шляпа. Шею обвивал яркий шерстяной шарф, из которого проглядывал белоснежный воротничок рубашки с бабочкой. Во всем его облике, манере говорить и держаться, чувствовалась аристократическая косточка, что передается из поколения в поколение.
— Встать! — Прохрипел начальник тюрьмы.
Шпана по привычке, быстро вскочила и построилась в две шеренги, а мужики замешкались, не зная, что делать. Наконец они пристроились к своим сокамерникам, затаив дыхание. Прокурор окинул взглядом это сборище и, повернувшись к начальнику тюрьмы, спросил:
— Кто такие?