«…мы не встречались с примером положительных мутаций».
А как же полиплоидия — кратное изменение числа хромосом? Растения и животные — полиплоиды более мощные, жизнеспособные и крупные, нежели исходные виды. Полагают, что около трети всех видов растений образовалось за счёт мутации полиплоидии.
А вот пример положительной мутации у животных. Аквариумисты наверняка хорошо знают суматранского барбуса Barbus (Puntius) tetrasona. В 1976 году в Европу из Сингапура были завезены мутанты данного вида, отличающиеся от обычной полосатой формы чёрно-зеленоватым одноцветным корпусом. Эти рыбы оказались очень устойчивы к некоторым неблагоприятным изменениям аквариумной среды:
«Однажды около полусотни тех и других [мутантных и полосатых „диких“] мальков одного помёта были помещены в маленькую ёмкость, где кислородный режим поддерживался благодаря постоянной аэрации. Случилось так, что ночью отсоединилась воздуховодная трубка компрессора, и в аквариуме произошёл „замор“. К утру уцелели почти все чёрно-зелёные и только три полосатых. Полузадохнувшиеся рыбы лежали на плавучих растениях. После включения интенсивной аэрации их удалось спасти».
Говорить о большей физической силе чёрно-зелёных мутантов, «вытолкнувших с листьев полосатых сородичей» не стоит — автор той заметки отметил некоторое отставание в росте мутантов по сравнению с обычными особями. Но в отношении требований к содержанию в воде кислорода мутантные барбусы оказались менее капризны, чем дикая форма. Вообще, животные-меланисты, согласно многим источникам, отличаются от нормальных представителей своего вида более высокой жизнестойкостью.
Страница 26:
«Причины, по которым мутации не могут подтверждать утверждения эволюционистов, можно изложить в трех основных пунктах:
Мутация всегда вредна: будучи стихийной, мутация почти всегда наносит вред живому организму. Бессознательное вмешательство в устойчивую структуру живого организма приводит к его разрушению. А „положительных мутаций“ никогда и нигде не наблюдалось. В результате мутации, к ДНК не может прибавиться новая информация: Части, ответственные за генетическую информацию, изменят свое месторасположение в ДНК, будут повреждены, или же просто утеряны. Однако мутация не может создать в живом организме новый орган или способствовать приобретению новых свойств. Она может стать лишь причиной аномальных явлений, к примеру, роста ноги со спины или уха из живота. Для того, чтобы мутация передавалась следующим поколениям, необходимо ее осуществление именно в половых клетках: всевозможные изменения в остальных клетках или органе, не передаются следующим поколениям. Например, глаз человека, подвергнувшийся мутации в результате радиации или же других факторов, может изменить свою форму. Но это никак не передастся следующему поколению».
К 1-му утверждению: хорошее выражение — «почти всегда». Согласен: множество мутаций вредно и даже опасно, но не все. Есть и нейтральные мутации, которые при изменении условий жизни организма могут стать полезными. Не забывайте также о полиплоидии и меланизме. А структура живого организма не столь устойчива — многие гены имеют по несколько вариаций (аллелей), и число их сочетаний очень велико. Соответственно, велико количество вариаций (в пределах одного вида!). Ведь даже китайцы вопреки расхожей шутке — не на одно лицо.
Ко 2-му утверждению: отрицательная информация — тоже информация. К тому же, нельзя на 100 % быть уверенным в пользе или вреде мутации. Пример: в экваториальной Африке распространено наследственное заболевание — серповидноклеточная анемия. При этом особый мутантный ген меняет форму эритроцитов человека с круглой сплюснутой на серповидную. Это проявляется, если человек гомозиготен по данному признаку (то есть, получил по одному мутантному гену от мамы и от папы). Такие люди живут недолго и гибнут в детстве. Вред? Несомненно. Но люди, гетерозиготные по данному признаку (получившие только один мутантный ген от кого-либо из родителей), обладают ценным качеством — наследственной устойчивости к паразиту крови — малярийному плазмодию. Польза? Несомненная. А природа этих явлений одна — один и тот же мутантный ген.
А вот ещё пример — мутация полидактилии. При этом на конечности появляются избыточные пальцы. Уродство? Для многих видов — несомненно. Но у ихтиозавров (например, Ichthyosaurus, Ophthalmosaurus) мы можем насчитать до 8 — 9 пальцев в скелете плавника. Это приспособление сделало плавник более совершенным органом плавания. И эта мутация (а предки ихтиозавров были, несомненно, пятипалыми животными) была подхвачена естественным отбором и закрепилась как полезная. Что же это — уродство или полезный признак?
Хочется сказать также о формировании органов. Новый орган не появляется внезапно и в готовом виде. Если вдуматься, практически все сложные органы — сильно изменившиеся части исходных, очень простых органов. Например, лёгкие и печень — выросты пищеварительного тракта. Мелкие выросты кишки предка позвоночных в процессе эволюции усложнялись с изменением образа жизни. Молочные железы млекопитающих — сильно усложнённые потомки мелких трубчатых кожных желёз.
Накопление мутаций ведёт не только к постепенному формированию нового органа, но и к изменению связанных с ним органов. Например, при превращении плавательного пузыря в дополнительный орган дыхания постепенно развивалась сеть кровеносных сосудов в его стенках, а также сосуды, несущие к сердцу от пузыря обогащённую кислородом кровь, то есть параллельно развивался второй круг кровообращения.
За одно поколение новый орган не вырабатывается — готовый орган на несколько порядков сложнее того, что даёт единичная мутация, даже полезная. В случае уродства меняется форма или количество органов, но их отношения с другими органами не меняются. Пусть нога растёт из спины (внешне так может казаться), но она связана с позвоночником, имеет кости, связки, мускулы и кожу.
А новые свойства организм всё же приобретает при мутации, даже если они связаны с утерей части генетической информации. Например, при переходе к паразитическому образу жизни черви постепенно теряют пищеварительную систему. Если у сосальщиков (Trematoda) она ещё развита, то у цепней (Cestoda) её практически нет — они всасывают пищевые вещества всей поверхностью тела. Паразитический рачок Dendrogaster из желудка морских звёзд утратил вообще все признаки ракообразных, превратившись в кустовидную аморфную массу. Его отнесли к ракообразным только на основе строения личинки! Так что утеря генетической информации не всегда вредна. Хуже, если она не сопровождается приобретением новой, в иных деталях строения.
К 3-му утверждению: вспомним растения. Наверняка Х. Я. хорошо знает, что у ряда растений имеются пестролистные формы, например, у плюща (Hedera helix), сансевьеры (Sansevieria trifasciata), агавы (Agave americana), пеларгонии (Pelargonium zonale hybridum) и множества других видов. Это пример соматической мутации, то есть, мутации не в половых клетках. Такие растения передают этот признак при вегетативном размножении. Но при половом — нет. А вот узамбарская фиалка, или сенполия (Saintpaulia ionantha) демонстрирует явление спортинга, то есть спонтанных соматических мутаций. Почковая мутация у этого растения приводит к тому, что из почки развивается розетка растения, генетически не идентичная материнской. Такая розетка может зацвести и дать семена. Также последствием почковых мутаций являются многие сорта цитрусовых и некоторые сорта кофе. А вот соматические мутации у животных и человека — это раковые клетки.
Очередная глава призвана лишить эволюционистов одного из главных аргументов в пользу эволюции жизни:
«Останки отвергают эволюцию».
Стр. 27:
«Например, должны были существовать существа, наделённые свойствами рыбы и пресмыкающегося».
Успехов вам, господа! А, впрочем, такие существа есть на Земле и сейчас, они известны любому школьнику, нормально знающему биологию — это земноводные. Они четвероногие и способны двигаться по суше, как рептилии, их органы чувств приспособлены к наземной среде обитания, но они мечут икру подобно рыбам, а из икры выходит личинка с жабрами, похожая на рыбью. Кроме того, некоторые земноводные имеют боковую линию, как рыбы. Вот вам искомое таинственное «переходное звено» между рыбой и пресмыкающимся!
Стр. 28:
«Другой эволюционист — палеонтолог Марк Чарнеки комментирует так:
„Останки всегда были большой преградой для доказательства теории (эволюции)… они никогда не представляли переходных форм, предполагаемых Дарвином. Виды появляются мгновенно и так же мгновенно исчезают. И эта неожиданная ситуация стала поддержкой в пользу аргумента создания всего живого Богом“».
«Мгновенно» с точки зрения палеонтолога (и это известно всем) означает срок в несколько десятков тысяч и даже несколько миллионов лет. Этого времени достаточно для формирования не только нового вида, но и (в условиях жёсткого прессинга естественного отбора либо при отсутствии сдерживающих факторов в лице конкурирующих видов) нового рода. Кроме того, любой палеонтолог знает, что сохранение образца в ископаемом состоянии — скорее случайность, нежели правило. Сохраняются, как правило, остатки многочисленных видов, обитавших в условиях, благоприятствующих захоронению. Узкоареальный, малочисленный или обитавший в неблагоприятных для захоронения условиях (горы, тропический лес) вид практически необнаружим.
Стр. 28-29:
«Исследовав останки и слои земной коры, можно убедиться в том, что живое появилось на Земле внезапно. Возраст самого глубокого слоя, в котором были найдены останки комплексных живых созданий, составляет 520 — 530 миллионов лет и называется „кембрийским“. Останки, найденные в этом слое, принадлежали таким комплексным беспозвоночным, как улитки, трилобиты, губки, черви, аурелии, морские звезды, плавающие ракообразные и морские лилии. Интересен тот факт, что все эти виды, отличные друг от друга, появились в одно и то же время и не имеют общего предка, от которого бы они произошли. Поэтому в геологии этот удивительный инцидент упоминается как „кембрийский взрыв“».
Стр. 30:
«Редактор популярного среди эволюционистов журнала „Earth Science“ Ричард Монестарский дает такую информацию относительно „кембрийского взрыва“, поразившего эволюционистов:
„Достаточно комплексные формы животных, которые мы видим сегодня, появились мгновенно… Существующие в наши дни беспозвоночные уже существовали в кембрийский период, так же, как и сегодня, отличались друг от друга“».
Здесь же — мнение английского эволюциониста Ричарда Доукинса:
«Кембрийский слой — самый древний слой, в котором были найдены беспозвоночные. В первозданном виде, достаточно развитые, они как будто бы появились, не подвергаясь эволюции, и ничуть не изменились. И вполне естественно, что этот факт обрадовал креационистов».
Это верно только для скелетной фауны, бесскелетные животные намного древнее. Просто наличие скелета увеличивает вероятность сохранения в ископаемом виде остатков живого существа. Так что «внезапность» появления огромного количества видов иллюзорна. До их появления существовала не менее разнообразная фауна, лишённая скелетов. Вендская (эдиакарская) фауна, существовавшая 650 — 570 миллионов лет назад, включает остатки разнообразных беспозвоночных — червей, медуз, губок (тоже, между прочим, «комплексных»). Ну, а возраст первых одноклеточных живых существ — около 3,8 миллиарда лет! Времени на подготовку «кембрийского взрыва» было более чем достаточно…
На странице 31 приводится пример глаза трилобита как структуры, не изменившейся по своему строению в течение 530 миллионов лет и имеющейся у современных насекомых.
«Этот факт явно опровергает утверждение теории эволюции о том, что живые организмы развивались, то есть „эволюционировали“ от примитивного к сложному».
— торжествует автор.
Я готов стать верным последователем учения Х. Я., готов проповедовать его на радио и телевидении за свой счёт, но при одном условии — не ранее, чем в кембрийских отложениях будет найден отпечаток обыкновенной человеческой блохи (Pulex irritans). Но… этому не суждено быть. Ни блохи, ни таракана, ни бабочки, ни стрекозы, ни кузнечика не найдут в кембрийских отложениях креационисты (если, конечно, они не сфальсифицируют находку, что легко могут сделать). А что касается глаза — это иллюстрирует понятие гетеробатмии — разноуровневости строения живых существ. То есть, одна система органов может быть нормально развита, а другая — находиться в примитивном состоянии. Удачное эволюционное решение — фасеточный глаз — сочетался у трилобитов с примитивным безличиночным способом размножения. Высочайшая степень специализации растения раффлезии (Rafflesia arnoldii) к паразитизму сочетается у неё с примитивным строением цветка. Так же сравнительно малоспециализированный скелет человека (сравните с китовым или лошадиным) сочетается с высочайшим развитием центральной нервной системы.
На странице 28 приводятся фотографии ископаемых образцов животных как пример их «неизменности» и сотворения: акула возрастом в 400 миллионов лет, кузнечик возрастом в 40 миллионов лет, муравей возрастом в 100 миллионов лет, таракан возрастом в 320 миллионов лет. На стр. 34 приводится пример черепахи как внезапно (без переходной формы) появившегося и сохранившегося в неизменном виде существа. На фото — скелет черепахи возрастом 100 миллионов лет. В книге «Жизнь до человека» (серия «Возникновение человека», М., Мир, 1977 год, стр. 52) я обнаружил такое же фото скелета, но лучшего качества и с подписью. Это оказалась черепаха протостега (Protostega) семейства Protostegidae, найденная в США (Канзас). Указан и её возраст — 80 миллионов лет. Однако, ни протостега, ни семейство Protostegidae в современной герпетофауне мира не значатся… А первая черепаха Proganochelys сильно отличается от современных — у неё были зубы и два ряда краевых щитков на панцире. Современные черепахи беззубы, а по краю панциря идёт один ряд щитков. Так что неизменностью даже у черепах и не пахнет.
Акулы — «дежурный» пример «древнего животного, дожившего до наших дней». Но это лишь кажущееся явление. На самом деле виды акул сменяли друг друга столь же интенсивно, как и виды насекомых или наземных позвоночных. Мезозойская фауна акул сильно отличалась от современной, а современные виды акул не древнее современных зверей. То же касается кузнечиков, муравьёв, тараканов, черепах…
А то насекомое, которое Х. Я. выдаёт за муравья, на самом деле не муравей (семейство Formicidae), а сфекомирма — представитель давно вымершего семейства Sphecomyrmidae, принадлежащего к отряду перепончатокрылых.
Автор также «разоблачает» такие «сказки, выдуманные теорией эволюции» (его собственные слова), как выход рыб на сушу и превращение их в земноводных, а также происхождение птиц и зверей.
«Переход из воды на сушу: сказка, выдуманная теорией эволюции»
Так многообещающе называется новая глава книги.
Стр. 32:
«Учитывая, что у беспозвоночных отсутствует скелет и твёрдая часть находится снаружи, а у рыб скелет расположен внутри, то эволюция от беспозвоночных к рыбам требует больших изменений, которые должны были оставить свой след в виде переходных форм и в неисчислимом количестве».
Автор либо сам не понимает, о чём идёт речь, либо пытается повести читателей по ложному пути размышления намеренно и осознанно. Прекрасно известно даже школьнику, что у таких достаточно сложно устроенных животных, как черви (в том числе кольчатые), погонофоры, асцидии и головохордовые, твёрдый скелет отсутствует (я уже не говорю о медузах и гребневиках). Так что не все беспозвоночные имеют твёрдые части и в наши дни. «Твёрдая часть… снаружи» у беспозвоночных — ни что иное, как наружный скелет, состоящий из хитина у членистоногих и слоёв извести (карбоната кальция) и конхиолина у моллюсков. Проводить параллели между этими типами скелета (имеющими эктодермальное происхождение) и внутренним, состоящим из кости и хряща, мезодермальным скелетом позвоночных, бессмысленно. С точки зрения химии хитин — полисахарид, конхиолин — белок, внутренние слои раковины моллюска — различные кристаллические формы карбоната кальция, а кость состоит из коллагеновых (белковых) волокон и фосфатов кальция. Так что химически между ними — практически ничего общего. По происхождению они также независимы. Дифференциация моллюсков, членистоногих и предков позвоночных произошла на уровне животных, не имеющих твёрдого скелета. Поэтому искать «переходные формы» в данном случае бессмысленно.
Стр. 33:
«Знаменитый эволюционист, автор книги „Палеонтология и эволюция позвоночных“ Роберт Л. Кэрролл нехотя признаётся:
„У нас нет останков переходных форм между ранними амфибиями и рыбами“».