И 20 сентября 1955 года зазвонил телефон. Сергей Петрович Варшавский из Минска сообщил, что напал на след отцовской библиотеки и требуется нотариально заверенная доверенность на ведение поисков. Мы были потрясены!
Нотариальную доверенность тут же отправили. Надо сказать, что отец воспринял эту весть довольно спокойно. Он внутренне настолько распрощался с библиотекой, что, видимо, сил волноваться или радоваться уже не было. Я же была вне себя. Мы вели очень скудную жизнь. Я работала в библиотеке, а, как известно, зарплата библиотечных работников очень маленькая. Отец, как социально вредный элемент, пенсии вообще не получал. Когда после войны подсчитывался ущерб, нанесенный Эстонии немецкими захватчиками, библиотека отца была оценена в один миллион золотых рублей. Мне виделись бутерброды с сыром и шпротами, которые я обожала, но позволить себе тогда не могла. Кроме того, радовалась за Леву - искусствоведа, для которого библиотека отца могла стать важным подспорьем для научной работы.
И тут заварилось... Из Минска шли телеграммы. Президент Академии наук Белоруссии заявил, что, если будет доказано, что библиотека принадлежит советскому гражданину Генсу, книги будут возвращены, но одновременно минское библиотечное начальство приняло хитрые контрмеры. Как уже было сказано, на нескольких сотнях книг была печать библиотеки Эстонского Художественного музея, поскольку работники музея во время войны ими пользовались. Вот только эти книги Белоруссия и была готова вернуть Эстонии. Но не нам! А - по ведомственному принципу - их решили переслать в... Библиотеку Академии наук ЭССР. И вскоре туда прибыли ящики, содержащие только 780 книг из папиной библиотеки, которые были снабжены штампом библиотеки Эстонского Художественного музея.
Тогда было решено подать одновременно в суд и на библиотеку Академии наук Белоруссии, и на библиотеку Академии наук ЭССР с требованием вернуть книги владельцу. Мы обратились к одному из лучших адвокатов республики. Дело слушалось в таллинском городском суде. Прибыл сам директор библиотеки из Минска - Степанюк. Выступали свидетели - из тех, кто перетаскивал отцовскую библиотеку в подвалы Дома искусств, сотрудники Музея, временно заимствовавшие справочные издания в Музей для работы. Всем было ясно, что все доказано, и хотя бы те несколько сот книг, снабженные печатью музея, будут нам тут же возвращены. Степанюк, понявший, что сохранить библиотеку ему не удастся, даже не дождался судебного вердикта и покинул зал заседания.
Итак - "Суд идет". Все торжественно встали, и... судья объявил, что семьсот восемьдесят книг являются собственностью Генса, но в иске Генсу отказать, так как обе Академии наук являются добросовестными владельцами. О добросовестности минских библиотечных работников, которые скрывали книги от читателей, уже было сказано. Даже наши противники были ошарашены таким решением. Впоследствии я узнала от своей подруги юристки, что прокурор, ее приятельница, была вызвана в ЦК КПЭ, где было сказано: книги Генсу ни в коем случае не возвращать.
Мы, наивные люди, верящие в закон, подали апелляцию. Она рассматривалась в Верховном суде Республики. Там ответ был другой. Там нам отказали под предлогом того, что свидетельские показания, прозвучавшие на суде, были будто бы "неконкретными".
Мы продолжали упорствовать и подали жалобу в Верховный суд СССР. Оттуда пришел ответ - поскольку Эстония является суверенным государством, Верховный суд СССР в дела суверенного государства не вмешивается. Когда пришел этот ответ, папа засмеялся и сказал, что готов им подарить библиотеку за весть, что Эстония является суверенной.
В феврале 1957 года, не дожив до 70 лет, мой папа умер. Вскоре после его смерти пришло письмо из Минска, на конверте которого было написано "Эстония, знаменитому художнику Юлиусу Генсу". В письме (оно у меня хранится до сих пор), написанном явно искаженным почерком, честные работники библиотеки Академии наук Белоруссии просили Юлиуса Генса затребовать свои книги. Они писали, что директор Степанюк заставляет их с мясом вырывать экслибрисы из книг. Что они не могут пережить такого варварства и умоляют Генса сделать все, что в его силах, чтобы получить книги обратно. И что они не подписывают письмо, так как боятся директора, который их может уволить.
На этом все и закончилось.
Папа всегда говорил, что суть коллекционерства в том, чтобы посвятить свою жизнь собиранию книг или картин с тем, чтобы потом они оказались в какой-нибудь библиотеке или музее. Наверно, это правильно. Но это должно делаться по доброй воле, а не способом грабежа, как это было с папиной библиотекой. Ведь одну и ту же библиотеку ухитрились украсть дважды - один раз немцы, другой раз белорусы".
P.S. 1997. Воз и ныне там.
Из письма Л.Ю. от 10 июня 1963.
"Письмо с чужой мельницы
...Мы живем тихо-тихо. Тем не менее видели очень интересный балет на музыку Orff'a "Carmina-Burana", под магнитофонную запись - оркестр и хор, дирижер Стоковский. Здорово, по-новому и народно. Без декораций. Костюмы чудесные. Вместо декораций только задник зеленовато-голубой, на котором проступают, в зависимости от содержания сцены, то колесо пыток, то рука, кот. держит розу, то дама червей, то Адам и Ева... Непонятно? Приедем - расскажем подробно. Смотрели три спектакля у Барро. Видели "West Side Story". Синематека обещает показать "Леопарда".
Ждем Театр Сатиры. Студенты готовят огромный вечер памяти Маяковского. Читать стихи будут Арагон, Бельмондо, Вилар и еще и еще... Вилар, возможно, поставит интермедию из "Бани" со своими актерами. В "Lettrеs" в трех номерах пойдет статья Плучека. Июльский № целиком будет посвящен Маяковскому. Городской Муниципалитет разрешил сделать доску на гостинице "Istria", где всегда останавливался Вл.Вл., но владельцы дома не согласились!!!"
[28 октября.
За это время:
В июле проходил третий Международный кинофестиваль. Сделал два выпуска: "Флаг кинофестиваля поднят" и "Огни кинофестиваля". Фестиваль снимать надоело очень: однообразие материала, повторение. Из картин: изумительно "Восемь с половиной" Феллини. Все остальное далеко от искусства.
После этого делал "Мы с тобой, Куба", очень намучился.
12 декабря. 7/ХII состоялась премьера "Спящей красавицы". Красиво, со вкусом, хороша Майя, но музыка - тощища.
В театре Моссовета смотрели "Милый лжец". Орлова великолепно выглядит, но не больше.
Закончил "Пионерию" 11, начал делать "Нашу Ярославну", две части о Терешковой, все на монтажном материале. Завтра уезжаю в Ленинград по съемкам "Дня поэзии".]
1964
[7 марта. Новый год встречали в Доме кино, было очень хорошо.
Весь январь возился с "Москва. День поэзии". Снимал массу поэтов. Картинку сдал благополучно и без скандалов, что неожиданно.
Теперь вплотную приступил к "Плисецкой". Идут съемки, монтаж. Сценарий пишет Комиссаржевский, мне с ним интересно.
С 23/II по 28/II был в Таллине на пленуме кино, что неинтересно. И, кроме того, перезнакомился со всеми родственниками. Их оказалось не так много, как Инна пугала. И премилые люди.
Вышел первый том собрания сочинений Эйзенштейна, изумительно интересно.
4 апреля. Работаю над "Плисецкой", очень увлекательно. Она сидит в монтажной, все смотрит и разрешает и не разрешает. Очень требовательна к себе. Непосредственна, жизнерадостна, весела, но характер вспыльчивый.
Как-то она сказала: "Уланова что-то делает лучше меня, что-то хуже. Мне, например, никогда не удавалось достигнуть легкости, воздушности, "духа", который есть у Улановой. Я очень земная баба".
31 мая. С 19 апреля по 5 мая Майя была в Милане, а по возвращении состоялось вручение Ленинской премии. Вскоре Майя устроила банкет, на котором было 120 человек.
Она по-прежнему сидит в монтажной и без нее не делается ни один танцевальный кусок.
19 августа.
За это время:
30 июня сдали худсовету и всему на свете "Майю Плисецкую". Получилось хорошо, даже мне почти все нравится. Весь июль я его подчищал, дорабатывал текст и переделывал Сен-Санса.
Улучшив картину, везу ее в Дилижан (под Ереван) показывать Майе, прежде чем сдать ее на копирфабрику.
В доме творчества композиторов картину смотрела масса народу - Шостакович, Бабаджанян, Пахмутова и т.д. Всем очень понравилось, несмотря на ужасную проекцию и чудовищный звук. Все говорили всякие хорошие слова, только М. все время вякала про какие-то мелкие недочеты. Ни слова благодарности ни мне, ни Хавчину, никаких комплиментов - только выискивание блох. Просто диву даешься!
Мне жаль, что "эта лошадь кончилась". Было очень интересно работать. Приятным и способным оказался Комиссаржевский, просто повезло, что он согласился. И нет в нем той пошлости, о которой все говорили вокруг. Немного красивости.]
С 24 августа по 11 сентября был в турпоездке Польша-Чехословакия.
12 октября. Однажды в коммуналке умерла одинокая старушка, и ее сосед обзванивал ее старых знакомых. Каждый раз он набирал номер и говорил: "Картина, детка моя, такая"... А дальше о похоронах.
Так и я - картина, детки мои, такая:
Летом 1964 года, закончив фильм "Майя Плисецкая", я полетел на две недели отдохнуть в Сочи, куда раньше не ездил и которые мне не понравились. Но дело не в этом. Сижу я на пляже, и кто-то принес газету "Правда", а там небольшая заметка. В Италии, в городе Бергамо, состоялся первый международный фестиваль фильмов об искусстве, и главный приз получила советская картина "Майя Плисецкая". Опускаю эмоции.
Вернувшись, я начал искать - кто ездил, какой приз, где он? И вышел на работника Совэкспортфильма Александра Борисовича Махова.
- Понимаете, Василий Васильевич, ни вас, ни Плисецкую не могли найти и на фестиваль попросили полететь меня.
- Гм-м. Странно, ведь я каждый день хожу на студию, и Плисецкая аккуратно вешает табель в Большом театре, так что найти нас было бы не трудно.
- Ну, этим не я занимался, а ЦК и могу вам сказать, что фильм прошел с большим успехом и завоевал первый приз. Поздравляю!
- Спасибо. Мне интересно, кроме приза, было денежное награждение?
- Да, мы получили миллион лир - это около тысячи долларов.
- И где же эти деньги?