Трубин сказал. Неприятно говорить об этом, вроде как в.своей слабости расписывался.
— Нравоучений читать не будем,— сказал секретарь партийного комитета Иван Анисимович Каширихин. — Может, ее вина твою перетягивает. Да и поздно теперь. Что же... Иди в бригаду. Там с тебя эту черствость — ту самую, что Софья не вынесла, собьют. Помни, что беды хоть и мучат, да уму учат.
С Иваном Анисимовичем на стройке считались, хотя он и не был профессиональным строителем. Невысокий, коренастый, всегда по старой армейской привычке в сапогах, он как-то легко и быстро сходился с рабочими, техниками, мастерами, инженерами. Прост в обращении, прост и с виду... Над широким лбом — залысины, на виски спадали редкие рыжеватые волосы. Над выпуклыми надбровьями — спокойные карие глаза. Голос громкий и густой. Слышно его из приемной, когда Каширихин поднимается на крыльцо и здоровается со встречными.
Поначалу он обратил на себя внимание тем, что в часы приема, обозначенные на табличке у дверей его кабинета, был всегда на месте, что бы ни случилось. Если выпадало ему заболеть, прием посетителей вел кто-либо из членов парткома. Таблички о приеме посетителей были и у Шайдарона, и у главного инженера, и у председателя построй- кома, но только редко когда кто-либо из них придерживался указанных часов. Текучка заедала. То да се... На участок срочно надо, в райком партии вызывают, в райисполком, в обком союза... Мало ли куда. И получалось чаще всего так: надо тебе говорить с управляющим— лови, где хочешь, где сумеешь. В кабинете застанешь — твоя удача, в коридоре — тоже ничего, прямо на улице — будь и этим доволен А у Каширихина прием в понедельник, среду и пятницу. С шести до восьми вечера. Это для обычного посетителя. Для массового. Ну, если объявится какой-то срочный посетитель, конечно, табличка у дверей для него не преграда. А вообще строго: читай, что на табличке, и соблюдай.
Отличало его от остальных руководителей стройки и то, что он много внимания уделял жилью, торговле,, коммунальным делам. Может быть, Иван Анисимович с умыслом не спешил лезть в строительные проблемы самого комбината, которых было уйма. Зачем спешить в его положении? Лучше присмотреться, пообвыкнуть, поднатореть исподволь.
Шайдарон первое время снисходительно-выжидательно посматривал на секретаря парткома: потянет ли? Но шли дни, и управляющий нет-нет да и обнаружит где-нибудь неожиданно для себя «руку Каширихина».
При постройке склада приема угля и его разгрузки возникла необходимость в сооружении подземной галереи. И тут выяснилось, что прокладка галереи простым съемом грунта невозможна, потому что основание головного устройства галереи углублялось на шесть метров и попадало в грунтовую воду. А на площадке комбината были запрещены все работы по водоотливу и водопонижению, поскольку грунтовая вода могла унести мелкие частицы земли и возможно была бы просадка основания у ранее построенных зданий.
Проектный институт предложил применить опускной колодец. В практике Шайдарона впервые встретилась посадка огромного прямоугольного колодца. Проект долго рассматривался. И было получено заключение, что такой колодец в процессе посадки лопнет. Тогда в проект внесли кое-что новое, но опять возникли трудности, а время шло. Дальше на площадке уже не могли ждать. ТЭЦ должны были вот-вот сдавать заказчику, а без угольного хозяйства это невозможно. Тогда Каширихин собрал группу инженеров и поручил им подумать над возведением галереи без колодца.
Инженеры, выполняя волю парткома, исследовали характеристику грунтов в основании будущего сооружения, понаблюдали с месяц дебит воды и решили выполнить все работы зимой с помощью башенного крана и сжатого воздуха. Это позволило резко ускорить строительство склада.
«Рука Каширихина» обнаруживалась то там, то здесь.
Бывало так, что строители в тот или иной день не получали ни газет, ни писем. Жалоб на почту у Шайдарона было предостаточно, не раз он звонил начальнику почты, ругался с ним, тот обычно ссылался на то, что машина, занятая на перевозке почты, старая и потому ненадежная, что у них нет гаража и потому не найдешь опытного шофера.
На почте побывал Каширихин и по договоренности с завгаром треста «почтаря» поставили в теплый бокс и даже подремонтировали. Дело-то пустяковое, а ни у кого как-то руки не доходили до почты, а Каширихин тихо и незаметно все уладил и жалоб на почту теперь давно не слыхать.
Вот так исподволь входил и вживался в будни стройки Иван Анисимович Каширихин.
В бригаду Трубин пошел вместе с Бабием. Тот все пошучивал:
— Эй, цыплята! Принимайте нового бригадира!
Его «ребятишши», сдержанно посмеиваясь, спрашивали Трубина:
— С начальством не ужились?
— Какое там! С начальством чего не ужиться! С вами вот хочу ужиться.
Федька Сурай, худощавый, с длинными руками, недоверчиво протянул:
— Да его к нам вроде как за контролера. Чтобы не подхалтурил кто.
— Само собой, и за контролера,— согласился Григорий.
Из канализационной траншеи крикнули:
— Бригадир!
Федька отозвался за всех:
— У нас их двое. Тебе, Коля, которого?
Бабий шагнул к траншее:
— Чего там?
— Да вот стыки никак не сварим.
— Ну?
— Вот тебе и «ну». Труба худо лежит. Вода еще... Измучились.
Григорий подошел. Глянул. На дне траншеи возле трубы со сварочным агрегатом лежал на боку рыжеволосый. Надрывно урчал сак. Все смотрели и ждали. Сварщику не видно стыка, проходящего по низу трубы. Просвет между металлом и грунтом слишком узок.
— Что делать, бригадир?— спросил рыжеволосый.— Бьюсь, бьюсь — ни черта!— Он вытер пот со лба, выругался.
Бабий искоса посмотрел на Трубина, словно спрашивал: «Приходилось вот так варить?» Тот покачал головой: «Нет».
Бабий спустился в траншею.
— Дай-ка держак. Смотри и запоминай. Называется «операционный шов». Это когда сверху вырезается окно.
Он взял агрегат, повел по трубе электродом. Чуточку вперед, еще чуточку. Затем е сторону и назад. Незаметно продвигался электрод, еле-еле. Руки у Бабия окаменели.
— Готово!—закричал Сурай.
Бабий повернулся к сварщику:
— Уразумел? Через это окно просунешь сак и заваришь нижние стыки.
— Ну.
— То-то. А потом окно заваришь.
Бабий вылез из траншеи, сказал Григорию:
— Поглядим на бетонирование. Наряд там у нас. Как-никак, а ведем монолитное перекрытие.
С монолитным перекрытием, знал Григорий, хлопот не оберешься. Бетонировать надо без каких-либо перерывов. «На завтра» не отложишь. Иначе плита выйдет непрочной.
Они пришли в цех, когда подъехала машина с бетоном. Рабочие взялись за лопаты, но Григорий попросил подождать, а сам заговорил с шофером Павлом Патрахиным.
— Ну вот, так я и предполагал,— сказал он, оборачиваясь к бригаде.— Как же бетонировать? Нам всего одну машину дают. Вот эта,—он показал рукой,—первая сегодня и она же последняя.А плиту мы не можем портить. Как думаете, Георгий Николаич?
Трубин думал, что Бабий его поддержит. Но тот почему-то отвернулся, пробурчал — не разберешь чего.
Послышались голоса:
— Столько дней готовились!