— Душу ты мне просветил! — Ленчик умоляюще посмотрел на Бабия, постучал тонкими длинными пальцами в грудь.
— А отчего ты пьешь7
— От темноты! От темноты!
— Не кривляйся.
Бабий запрокинул голову, пил молоко, не отрываясь, до последнего глотка.
— Мне бригадир и то давал в долг,— продолжал Ленчик. — Трубин давал. Григорий Алексеич. А ты?
— Что-то он тебя вроде как и не замечает после того, как одолжил. Может, не вернул должок?
— Мы не из таких,— обиженно проговорил Ленчик.
— А из каких?
— Узнаешь. Не такие за меня брались.
После обеда Бабий снова на верхотуре. Ветер вместе с листьями швырял на землю его сорванный голос:
— Давай, давай! Кирпича нету!
Ленчик нажимал кнопку «вира» — лебедка тащила в поднебесье бадейку с кирпичом. За бадейкой лез на трубу Ленчик. Надо привыкать к высоте. И надо помогать Бабию — подавать кирпич. В ушах свистел верховик, слезы набегали на глаза. А труба кренилась. Вот рухнет... Ленчик старался не думать о трубе. «Загляну вечером к Флорочке, может, в киношку сходим».
Бабий косился на Ленчика:
— Голова как?
— Что голова? Нормально.
— Ну-ну. Заруби на носу — во всем слушаться старшего. Святой закон верхолазов.
Шлепался раствор на кирпич. Мастерок — чирк-чирк! Еще долго-долго шлепался... И долго-долго мастерок чиркал... Труба кренилась, вздрагивала всем своим каменным нутром.
Ровно в четыре Чепезубов, напевая мотивчик «У каждой работы имеется срок», подошел к лебедке и включил сирену. Бабий старался перекричать ее. Ленчик разводил руками: ничего не с 1ышу. Гот показывал сверху палец. Это означало: надо уложить еще кубик, а пото м — по домам. Но Ленчику не до кубика. Раздражение к Бабию не проходило с самого обеда. «Пожалел полтинник... Нужно мне тут выламываться на него»,— думал Ленчик и хотя сознавал, что «выламывается» не на него, все же распалял себя. «Тоже мне, воспитатели!»—бурчал он, думая уже не о Бабии, а о Трубине.
Умолкла сирена и теперь можно разобрать Бабия:
— Слышь, Ленчик! Пока тепло, надо жать. Потом хуже будет.
Ленчик знал, что «потом хуже». Наступят холода и на трубе без «тепляка» не усидишь. Пока тепло, надо жать. Но раздражение набухло уже горячей волной в груди. Оно подхватывает и несет Ленчика подальше от трубы, от лебедки, от Бабия.
Нарушен святой закон верхолазов. Чепезубов ослушался старшего. Такого еще не бывало.
Бабий догнал Чепезубова, схватил его за шиворот.
— Пойдем на трубу!
— Но-но. Ты рукам воли не давай,— заговорил возбуждекно Чепезубов.— А то ответишь!
— Я и не даю воли.
Ну, что было делать Ленчику? Пришлось возвращаться по-хорошему. Кому приятно, когда при всем честном народе поволокут тебя за воротник.
Они поработали с час, уложили кубик кирпича. Бабий вытащил папиросу, закурил. Ветерок остужал горячее тело. Он задумался и забыл о Чепезубове. А тот заканчивал окольцовку трубы — стягивал металлический обруч. И его подвела торопливость. У него выпал из рук ключ, он потерял равновесие и полетел с монтажной площадки.
— А-а-а!—раздался его крик.
Бабий обернулся и увидел, что Чепезубов раскачивается на предохранительном тросике.
— Бабий!— кричал Ленчик.— Сходи за лестницей, сними меня! Скорее!
— Ты попробуй подтянуться,— советовал ему Бабий.
— Сил не хватит. Давай лестницу скорее!
— Где я тебе достану лестницу? Вот морока.
«Как же помочь ему?—размышлял Бабий.— Пожалуй, я вытяну его на площадку».
— Эй, Чепезубов! Не ори. Я протяну тебе свой трос, ты обмотай его вокруг руки и я тебя вытяну. Понял?
Бабий отстегнул пояс с предохранительным тросом, уперся ногой в доску и спустил трос.
— Ты подтягивайся на своем тросе,— кричал ему Георгий Николаевич.— А я тебя поддержу. Давай, давай! Смелее! Ну вот...
Ленчик уже дотянулся рукой до лесов. Еще усилие... Он взялся за доску, потянул на себя... Бабий, видя, что Ленчик на лесах, выпустил пояс с тросом. Оба услышали, как доска заскрипела и поползла...
Ленчик видел, как Бабий отдернул ногу с доски, поскользнулся и упал с монтажной площадки, размахивая руками... Большое и грузное тело промелькнуло мимо Чепезубова. Ленчик посмотрел вниз. Бабий лежал на земле.
— Бабий!— крикнул он.— Георгий Николаич!
Тот не отвечал и не шевелился.
Ленчику стало страшно и у него потекли слезы.
Ленчик Чепезубов и Колька Вылков пришли проститься с бригадой.
— Видите — телеграмма. Уезжаю,— проговорил Колька.
— А что такое?— спросил Гончиков.— Кураж7
— Мама заболела. Мамочка. Едем к ней в деревню. На природу. Я уже и расчет взял.
На его красном лице — сонные глаза, улыбка растягивала губы.