— Но-но!— неопределенно обронил Колька, не то угрожая, не то оправдываясь.
— Они же совсем чумовые!—удивленно произнес Федька Сурай.
— Но-но!— Колька помахал ему пальцем.
— Мы не из таких,— сказал Ленчик.— Мы не из разнорабочих.
— На разных работах не желаешь? Кишка тонка?—спросил его Мих.
— Да ты, что? Я, каменщик, верхолаз, должен где-то дырки долбить да конопатить?
— Из-за тебя, дурака, Георгий Николаич чуть жизни не лишился.
— Ну уж нет. Это он по своей дурости полетел.
— Он же из-за тебя старался.
— Ну уж нет. Он по своей жадности за лишний кубик старался. А мне своя жизнь дороже. Попробуйте найти на мое место дурака.
— На твое? А Федьку поставим.— спокойно ответил Мих.
— Ха. Федьку! Толкай телегу в мешок. .
— Шел бы в маляры,— сказал Федька.
— В маляры! Вот у Кольки хавиру белил, ничего не получается. Одни поповские знаки получаются. Пришлось звать дядю Васю.
— Какие еще знаки?
— Да крестики... вот такие...
Ленчик и Колька рассмеялись и повернули прочь.
В парке тихо, только листья шуршали. Шуршали, когда Колька уходил в магазин купить закуски. Шуршали, когда Ленчик греб под себя листья, чтобы удобнее сидеть.
Тополя качали оголенными прутьями. Высокие и трусливые тополя. Испугались холодов. У забора топорщились кусты сирени сплошь в зеленых листьях. Колька удивленно переводил взгляд с тополей на сирень: «Вот тебе раз!»
— Ты чего?— спросил Ленчик.— Наливай.
«Сказать ему про тополя?»—подумал Колька.
— Да не тяни. Давай! Со мной ты не пропадешь, Колька.
— А куда мы теперь?
— Мир посмотрим. Купим билеты до какой-нибудь станции. Из города надо с билетами... А там уж не обязательно платить за проезд.
— Ну, а дальше?
— Устроимся где-нибудь. Свет на Трубине сошелся, что ли?
— А что тебе Трубин?
— Ну как, что! Воспитывает... и всякое такое. У него не заработаешь. Федька тоже уйдет. Прижал он его. Не дает жизни.
— Федька тянет все, что под руку ему попадет. Ворюга он.
— А ты о блатной жизни что-нибудь знаешь?
— Да так, мало.
— Люблю блатную жизнь, но воровать — ни-ни!
— Неужели? А мне говорили, что ты...
— Что говорили? Что я обокрал пахана в поезде? Это подсунули мне, спящему. Так надо было.
— Зачем?
— А чтобы привязать к себе. Чтобы не ушел от них.
Колька перестал наливать в стакан, настороженно смотрел на Ленчика.
— Ты не к ним ли собрался?
— А что? Или заскребло?
Глаза у Ленчика мутные. И в них уже не отражались оголенные прутья тополей, хотя ими полно небо над его головой и они заслоняли весь забор перед ним.
— Ты шубутной, а блатные таких не уважают.
— Почему же?
— Так. Лишний шум от вас.
И снова зашелестели на аллее листья. Это Ленчик пошел в магазин. Вернулся веселый, возбужденный.
— Флорочку встретил! Договорился с ней. К себе позвала.
— Нужна она тебе,— лениво протянул Колька.
— Много ты понимаешь! Тебя бы такая охмуряла, охмуряла...
Небо, как карусель, поворачивалось над головой Кольки. Скрипели голые ветки, терлись одна о другую. Он взял Чепезубова под руку и повел его туда, где небо не будет испятнано, искромсано этими ветками.
Колька не помнил, как они вышли из парка. Не помнил, ехали они на трамвае или шли пешком. Все выключилось из головы. Были ветки, закрывавшие небо, а после них легла черная немая пустота — без слов, без чувств, без видений.