— Живем, как в самолете, Григорий Алексеич. Тошнит, а не выскочишь.
Оказывается, появились недовольные.
— Сроки прижимают?
— Да какие могут быть сроки? На дворе зима. А зима, как известно, не лето. Вот даем горячий воздух... помаленьку. От электрокалорифера. Нынче минус двенадцать. Капэдэ прогрева низкий. Дальше так не пойдет. Заболел я любовью к этому бетону. Будь он проклят!
— Предложения у тебя есть?—спросил Трубин.
— Да вот Быховский, опытный бетонщик, предлагает попробовать прогревать плиты ростверка форсункой.
— Ненадежно.
— А что? Пламя сильное?
— Бетон «поджарите», он будет крошиться. Как думаете, Быховский?
— Чтобы поднять капэдэ калорифера, надо укрыть его со всех сторон,— сказал Быховский.— Дело простое. Поставим переносную будку.
— Попробуй хоть так, все лучше.
— Райка!— крикнул Бабий.— Райка! Где тебя черти носят?
— Здесь я,— донесся ее голос.— Чего надо?
— Не «чего надо», а одна нога там, другая здесь.
Прибежала запыхавшаяся Шигаева.
— Отправляйтесь с Колькой за тесом.
Пока бригадир выписывал требование на тес, Григорий наблюдал за девчонкой. Та чего-то все оглядывалась в глубину цеха, будто ее звали туда. Она нетерпеливо переступала с ноги на ногу, покусывая обветренные губы.
— Ты, Райка, совсем не следишь за своим лицом,— заявил вдруг Бабий, отрываясь от бумаги.— Подойдет к крану,— продолжал но для Григория,— ополоснется холодной водой и тут же бумагой, что обед заворачивает, оботрется. Совсем без женского ума. У меня вот жена молоком умывается. Кожа, говорит...
— Да вы поскорее, дядя Гоша!— попросила Райка и опять посмотрела туда, в глубину цеха, словно Бабий рассказывал не про нее.
— Ты чего? Торопишься, будто нахлестанная. Успеется.
— Да Колька же уйдет.
— Никуда не уйдет. Куда ему?
Райка промолчала. Взяв требование на тес, она пошла, было, но остановилась в раздумьи.
— Дядя Гоша!
— Ну.
— Я хочу спросить. Когда бетоном заливают грунт... Ну это... плиту ростверка ставят... обязательно надо денежку бросать?
— Какую еще денежку?
— Да это они учат. И Колька. Ты говорят, Райка, у нас новичок и твой черед... как плиту заливать начнем, кидай туда полтинник. Это, мол, обычай такой. Обязательно, чтобы полтинник, не разменянный. На счастье.
— И ты кинула?
— Ну. А потом они засмеялись.
— А ты?
— Я подождала, когда они ушли. И достала полтинник. Он недалеко был, я приметила, куда бросила. А то бы мне и пообедать не на что было.
— Сожгла бы руку, так знала. Ну, иди, иди,— сказал Быховский.— Подшутили над тобой... И Кслька твой с ними.
— А г чего бы я сожгла?— удивилась Райка.— Я сунулась, а там тепло, до земли достала и все шарю, шарю. Там камешки горячие, ну не сильно, чтобы горячие. И так вот нашарила полтинник. А Кольке я еще покажу! Он во исем хочет верхушку держать, да только у него не выйдет!
Райка, пританцовывая, убежала.
— Хорошая девчонку, исполнительная,— сказал Бабий
— Вылков бы ей дорогу не перешел.
— Не-ет. Он ее уважает. Да и ребята не дадут ее в обиду. Пошутить— пошутят, а чтоб чего такого — не-ет.
— Будку когда сделаете?
— До вечера управимся.
— Ну-ну. А я все же подумаю. Будка — это полумера. Надо что-то посущественнее.
— А что тут придумаешь?— пожал плечами Быховский.— Побашковитее нас были... А ничего не придумали. Зима, как известно, не лето. Плиту ростверка надо прогревать. Так я пошел, Григорий Алексеич. Надо прикинуть габариты этой самой будочки.
— Постой. А с плитами ростверка закончили?
— Все... Последняя укладка только что была. Вот Райкин полтинник туда и попал...
— Почему же она?.. Почему она руку не обожгла?
— Не знаю.
— А вы грунт-то грели?
— Ну как можно не греть!— удивился Быховский.
— Смотрите у меня! А то бывают такие... Лишь бы сдать заказ. За брак будет вам всем...