Когда Терри Риамен увидел мать на скамье подсудимых в траурном платье, он понял, что его блестящее будущее растоптали, смешали с грязью, затем залили цементом и утопили на дне залива.
До начала заседания он еще на что-то надеялся, заглядывал в лица судейских, стесненно улыбался и старался держать себя в руках, выслушивая бестактные вопросы Серого. Газетчик придерживал сына обвиняемой за медную пуговицу на мундире, чтобы тот не улизнул. Его интересовали цифры, даты и детали, а Терри даже если бы захотел — не сумел отыскать в памяти ничего конкретного. Он отворачивался и повторял, что не обязан свидетельствовать против себя и родных.
Терри до последнего рассчитывал на особый судебный порядок для чистокровных потомков Первых. Не говоря уж о том, что любой подобный процесс не обходился без решающего слова короля, Первого из Первых. Терри очень надеялся, что его величество не допустит изгнания и тюрьмы. В конце концов, его величество сам предложил кузине кресло финансового советника семь лет назад. А потом всегда говорил, что, прежде чем он нашел светлую голову Лассель Риамен, это место занимали совершенно неподходящие задницы.
Но бесплотным надеждам не суждено было сбыться. Лассель Риамен вышла под конвоем в строгом черном платье. Ее белые волосы были убраны в скромную высокую прическу и спрятаны под траурным кружевным платком, а светло-лиловые глаза скрывали дымчатые стекла очков. На тонких запястьях блестели стальные браслеты. Несколько раз она поправляла их, поскольку браслеты были слишком велики для ее изящных рук и сползали ниже, чем положено.
— Суд — просто формальность, — сказал кто-то из советников короля. Скорее всего, Амир Риэн — он держал руки скрещенными на груди и смотрел на бывшую коллегу сквозь прищур, с жесткой складкой между бровей. На нем был роскошный шелковый пиджак полуночного цвета с серебристой нитью и жилет в тон. Слепящую белизну рубашки оттенял клетчатый шейный платок с аметистовой булавкой.
— Похоже на то, — подтвердил стоящий рядом с Первым советником господин Талли-старший. Он, как всегда, был одет в теплый темно-серый костюм-тройку и на фоне щегольского наряда Амира Риэна выглядел даже скромнее, чем обычно. — Я видел его величество — он настроен весьма решительно.
— Боюсь, Лассель Риамен мы сегодня видим в последний раз, — сказал кто-то.
По мнению Терри, слишком легкомысленным тоном.
По мнению Терри, всем высокородным хлыщам следовало провалиться в Бездну со своими комментариями! Почему они не предотвратили этого? Где была вся их хваленая проницательность, когда требовалось предостеречь его мать от ошибок?
После того, как конвоиры встали по обе стороны от подсудимой, судейский дознаватель в сером невыразительном костюме попросил собравшихся занять свои места. Терри на негнущихся деревянных ногах прошел через зал и сел в первом ряду так, чтобы мать увидела его. Газетчик, не дававший ему прохода, и сейчас не отвязался. Уселся рядом, перелистнул страницу блокнота и проверил, насколько ровный след оставляет вечное перо на желтоватой бумаге.
— Его величество, король Эриен Первый, — объявил судейский и поспешил ретироваться. Обе двери распахнулись и вошел король в белом парадном мундире с золотым шитьем на воротнике. Все встали, в том числе, с некоторой заминкой, подсудимая Лассель Риамен.
Король сдержанно приветствовал собравшихся и отдельно обратился к газетчику рядом с Терри, который, хоть и встал, но шляпу даже не приподнял.
— Рад видеть вас, Алпин, в добром здравии.
Серый склонил голову перед монархом.
— Счастлив, что вы беспокоитесь о моем здоровье, ваше величество. С вами можно будет обсудить этот процесс?
— Разумеется. Но позже.
Для правителя в зале заседаний королевского суда было подготовлено собственное кресло. Эриен прошел мимо Терри, даже не взглянув в его сторону, и сел. На лице монарха застыло суровое выражение. Он оперся о подлокотник и положил подбородок на кулак.
Когда вышел судья и начались бесконечные зачитывания списка, что, как и почему было украдено из королевской казны, Терри окончательно пал духом. Все обвинения он слышал столько раз, что мог бы встать на место дознавателя и повторить слово в слово. И ему не пришлось бы постоянно опускать глаза и читать с листа, как сухолицему судейскому чиновнику с нервно подрагивающим влажным ртом.
Терри хотел бы оказаться на месте дознавателя.
Он прервал бы бессмысленный процесс и спросил у матери прямо: «Зачем ты разрушила свою жизнь, Лассель Риамен? Ради чего? Разве должность финансового советника показалась тебе слишком мелкой для твоей неуемной жажды получить больше, чем положено женщине?»
Терри молча смотрел на мать, которая отвечала только тогда, когда к ней обращались, да и то все больше односложно. Как назло, дознавателя не интересовал вопрос, думала ли государственная преступница о судьбе единственного сына. Лассель ни разу не посмотрела на него прямо. Терри даже не был уверен, что она узнала его в форме Королевской военной школы. Он так и не понял, стоило ли вообще приходить сегодня. Отца не было — должно быть, предвидел развязку и не стал терять время на последнее заседание. Терри позавидовал его предусмотрительности.
Он потер двумя пальцами переносицу.
«Это конец, — понял он. — Статус крови тут не поможет, если не сделает только хуже».
Он дорого дал бы за возможность оказаться подальше от этого душного зала суда. Например, в школьной библиотеке, где можно спрятаться за стопкой книг и готовиться к выпускным экзаменам. Еще, по меньшей мере, двадцать вопросов по родной словесности не разобраны даже в общих чертах. Это при том, что через день после первого экзамена — второй, и уж на политической истории засыпаться всегда было проще, чем сказать «моя мать растратила государственную казну».
Терри стиснул челюсти.
«Зачем? — одними глазами спросил он, стараясь поймать отсутствующий взгляд матери. — Тебе мало было огромного пустого дома? Хотелось большего?»
Он подолгу смотрел на медную стрелку часов, прилипшую к циферблату, и ждал, когда позволят встать и уйти. Серый несколько раз наклонялся к нему и спрашивал, согласен ли тот с дознавателем, замечал ли что-то странное в поведении матери в последнее время и вообще.
— Что я должен был заметить? Как она приносит из дворца чемоданы, набитые банковскими билетами? — не выдержал Терри. Он с ужасом понял, что шипит гораздо громче, чем рассчитывал. Судья неодобрительно нахмурил кустистые брови. Терри показалось, что весь зал смотрит на него, как на идиота. И только мать никак не отреагировала на его выходку. Ее гораздо больше занимали сползающие стальные браслеты, чем родной сын.
Газетчик только головой покачал и ничего не стал говорить. Должно быть, решил не усугублять ситуацию, за что Терри был ему благодарен. Довольно и того, что Риамен-младший постоянно ловил на себе колючие взгляды. А конвой за спиной матери и вовсе глаз с него не спускал, будто именно он представлял наибольшую опасность.
Терри достал из кармана носовой платок и промокнул вспотевший лоб. От духоты кружилась голова и подкатывала к горлу тошнота.
— … могли запугивать? Думали вы?.. Может, кого-то подозревали?
Обрывки чужого шепота отказывались собираться в связную фразу. Терри обернулся к неугомонному газетчику. Тот снял серую шляпу и рассеянно крутил тулью, разглаживая пальцами поля.
— Я не понимаю ее мотивов, а спросить уже не позволят, — негромко посетовал Серый, обращаясь скорее к своей шляпе, чем к соседу по скамье. Терри поерзал, незаметно отодвигаясь от него. Газетчик почесал указательным пальцем свой выдающийся горский нос.
— Мне — не позволят. У вас будет час. Если вам это интересно, конечно, — с легкой досадой проговорил Серый и отвернулся.
Терри аккуратно свернул платок и опустил его в карман. Семя сомнений упало в подходящую почву. Если даже искатель не понимал, в чем смысл грандиозной растраты, измены — разве не имел он права задать тот же вопрос матери?
Приговор лишил дом Риамен всего, чем они владели.
Лассель принудили стоя выслушивать заключение суда. Ее лишили сословных привилегий, постановили, что абсолютно все семейное имущество конфискуют в пользу короны в счет частичного погашения долга. Терри кусал губы и ждал, когда все закончится, чтобы подойти к матери, посмотреть ей в глаза и спросить, довольна ли она. Остановится ли на достигнутом или ей снова покажется, что она получила слишком мало.
Каждый пункт в списке судья сопровождал оговоркой: «и ныне живущие близкие родственники, а также потомки».
«Лассель Риамен, и ныне живущие близкие родственники, а также потомки, приговариваются к лишению всех сословных привилегий. Отторгаются такие права и свободы как возможность династического брака, избрание на представительскую службу, в том числе дипломатические миссии, выдвижение своей кандидатуры на выборные должности главы города, магистрата или округа.
Лассель Риамен, и ныне живущие близкие родственники, а также потомки…» — нескончаемый бубнеж судьи выводил Терри из себя. Он с трудом сдерживался, чтобы не заткнуть уши или — лучше того — не завопить, какие же все вокруг непроходимые тупицы. Почему бы коротко и ясно не сказать: «Дом Риамен в полном составе, а также потомки пусть единым строем маршируют подтирать зад Владетелю»? Устроили тут перечисление упущенных возможностей, как будто кому-то из семьи Риамен есть дело до выборных должностей в магистрате!
Довершил список окончательный вердикт: изгнание. За возвращение — пожизненное тюремное заключение или смерть, по решению короля. Любая попытка связаться с кем-то в Акато-Риору от собственного имени будет пресекаться. Любые действия изгнанника за границей, которые можно расценить как несущие угрозу родине, могут повлечь за собой ответные действия со стороны короля.
Здесь судья сделал отступление и сослался на прецедент с ныне живущим и до сих пор пребывающим в государственном розыске Братоубийцей. Терри сглотнул. Ему вдруг живо представилось, что король объявляет награду за голову Лассель Риамен, а охотники, не разобравшись, ловят ее сына или мужа.
К облегчению Терри, его имя так ни разу и не упомянули. Наказание за преступление должна была понести только Лассель Риамен, а ныне живущие близкие родственники, а также потомки были предоставлены сами себе, и могли жить, как жили, разве что безо всех привилегий и преференций.
«Ну и пусть подавятся своими выборными должностями в магистрате и династическим браком!» — Терри дышал тяжело и глубоко, будто бежал марафон, а не протирал штаны о скамью в зале суда последние несколько часов. Наконец все закончилось. Лассель под конвоем вышла, все такая же безучастная к происходящему, как будто неживая. Терри вскочил на ноги. Рядом вырос Серый.
— Осторожнее, молодой человек, — небрежно бросил он. — Не спешите следом за матерью.
Терри покосился на него и ничего не сказал. Попробовал обойти. Но Серый сделал обманчивое движение и вновь оказался прямо перед Терри, преграждая путь. Перевернул страницу в блокноте.
— Где вы будете жить?
— Я получу диплом Королевской военной школы и стану гвардейцем. Стану жить на довольствие в казарме.
Газетчик быстро набросал пару строк в блокнот. Глянул исподлобья, цепко и внимательно.
— Будете служить короне, как ваш дед и знаменитый прадед?
Терри про знаменитого прадеда распространяться не захотел. Смерил Серого кислым взглядом, от которого у того должно было случиться несварение желудка, и обошел стороной. Когда Серый решил повторить свой трюк, Терри уже не дал захватить себя врасплох. Он отступил на шаг и подался в сторону, так что пальцы газетчика зачерпнули воздух.
— Мне нужно поговорить с матерью, — объяснил Терри. — Прадед здесь совершенно ни при чем.
Газетчик неопределенно повел плечом.
— Вы ошибаетесь, потому что не видите связи. Я могу рассчитывать, что вы разузнаете о ее мотивах?
Терри кивнул.
Серый чуть улыбнулся и отошел, уступая дорогу.
Судейский дознаватель собирал разложенные на столе материалы дела в пурпурную папку. Когда Терри нечаянно задел стол, внушительная стопка листов покосилась. Чиновник поднял голову. Вблизи были отчетливо видны красные прожилки в уголках глаз. Сухими длинными пальцами чиновник помассировал виски и бесцветным голосом произнес:
— Сын Риамен, я полагаю. Прощание в комнате предварительного заключения, прямо по коридору за дверьми, поворот налево, там спросите у дежурного.
Терри выслушал инструкции и вежливо поблагодарил судейского. С глупым сожалением подумал о том, что если впредь влипнет в неприятности, на него заведут уже не гербовую пурпурную папку, а самую обычную, из беленого картона.
«Проклятье, это что, значит, меня и повесить могут, как обычного человека?» — с ужасом понял он. Безотчетно потирая ладонью шею, Терри оглянулся.
К Серому, который что-то быстро строчил в блокнот, держа его на весу, подошли двое мужчин в разных костюмах, но с одинаковым равнодушным выражением на лицах. Один протянул руку для рукопожатия, а второй достал из внутреннего кармана сложенные листы бумаги. Газетчик мельком просмотрел их, потом — почему-то — поднял тяжелый взгляд на Терри. Мужчины тоже обернулись. Он прочел по губам, как один из них произнес его родовое имя.
Они обменялись с газетчиком короткими репликами и направились к Терри. Его взгляд проследил дознаватель. Блеклые губы растянулись в короткой усмешке.
— Если успеете.
Терри не нужно было объяснять дважды. Если они задержат его, он не успеет в последний раз поговорить с матерью. Поколебавшись, он оттолкнулся от стола и быстрым шагом, почти бегом, направился к двери. Нужно было что-то придумать, чтобы задержать их, хоть ненадолго. Пяти минут будет достаточно, чтобы взглянуть матери в глаза и задать вопрос, который поджаривал ему мозг последние несколько часов.
Озираясь в поисках вещи, которая могла бы заблокировать двери, Терри обратил внимание на парализующий жезл, висевший на поясе гвардейца из городского Управления. Терри прикинул разницу в весе и пришел к выводу, что лучшего способа нарваться на неприятности прямо сегодня, чем попытка украсть парализатор, не сумел бы придумать, даже если бы постарался. Зато в голову пришла другая совершенно дикая идея, которую стоило опробовать. Все-таки не нападение, пусть сперва докажут, что это не шалость молодого аристократа с ветром в голове.
Он юркнул в коридор и привалился спиной к дверям. Обе дверные ручки впились ему в поясницу. Все еще колеблясь, стоит ли оно того, Терри дернул пряжку брючного ремня.
Как ни странно, у него получилось затянуть ремень вокруг кованых дверных ручек так, что с той стороны они только бестолково поворачивались, но толкать было бесполезно. Терри не стал ждать, пока мужчины вынесут дверь плечом, побежал по коридору. Почему-то ему не кричали вслед, даже не угрожали.
«Внимание не хотят привлекать», — подумал Терри, и эта простая мысль будто облила его ледяной водой с головы до ног.
Расследование длилось несколько декад. Терри редко бывал дома, еще реже видел мать. У него не было возможности поговорить с ней, а сейчас оставался последний шанс, который так легко упустить, если не ухватиться за него обеими руками.
Дежурный скучал за стеклянным окошком. Увидев, что Терри бежит по коридору, придерживая рукой брюки, он вскочил на ноги и вперился в него подозрительно.
— Лассель Риамен — где? — выдохнул Терри. — Прощание.
Молодой гвардеец расслабился, даже усмехнулся, мол, аристократик прощаться с мамочкой бежит бегом, но ничего не сказал. Вышел из дежурки, указал на третью дверь справа.
Терри постучал, а потом спохватился.
— Нам можно будет поговорить наедине?
Дежурный покачал головой.
— Сожалею, господин, это невозможно. Она будет находиться под наблюдением до отправления.
Щелкнул замок, и дверь отворилась. Надзиратель в черном мундире королевской гвардии оглядел Терри с ног до головы, затем пригласил войти. Подошел второй, предупредил, что подойти к преступнице ближе, чем на три шага можно будет только если ее сын позволит произвести обыск. Гвардеец добавил, что любые передачи, в том числе письма, оружие и вещества, строго запрещены. Терри сухо подтвердил, что не собирается приближаться. Лишь бы его не заставили поднять обе руки. Брюки-то одним лишь честным словом дворянина не удержишь.
— В таком случае, можете сесть вот здесь, — гвардеец поставил простой деревянный стул прямо напротив кресла, в котором сидела, сложив руки на коленях, Лассель. — Попробуете сделать хоть шаг — аудиенция закончится немедленно.
Терри послушно сел и наклонился ближе, поставил локти на колени. Посмотрел на мать. Внезапное осознание, что он видит ее в последний раз, обрушилось на него как могла бы рухнуть на голову крыша. Остро захотелось обнять ее худые острые плечи, прижать к себе и ни за что не отпускать. Он смотрел на нее и думал, что так давно не видел, что мог бы не узнать в толпе. Яркие глаза за дымчатыми стеклами потускнели. Волосы были собраны небрежно, будто чужими руками. Будто человеку, который помогал ей привести себя в порядок, было все равно. К тому Терри хорошо знал, что мать не любила укладывать косу короной. И траурные кружевные платки считала пошлостью.
«Какая злая, несмешная шутка», — подумал он с острой жалостью к матери, которая, видимо, совсем погрузилась в себя, раз не замечала, что с ней делают.
— Ма… — начал он, но осекся. Сперва он понял, что не знает, как лучше обратиться к матери, а потом догадался, что любое обращение не будет услышано, если она продолжит смотреть на сцепленные в замок пальцы. Терри обернулся к гвардейцам, стоящим поодаль. Такое фальшивое уважение к чужому горю еще попробуй изобрази!
— Почему она не смотрит на меня?
Они молчали. Им было все равно.
Терри протер лоб носовым платком и сделал вторую попытку.
— Мама, посмотри на меня, пожалуйста.
Лассель подняла тусклые глаза. Даже сквозь затемненные стекла было видно, насколько они красные от недосыпа и усталости.
Короткую вспышку радости, что мать слышит его и понимает, смыла волна разочарования: она смотрела на сына все так же безучастно, как и в зале суда. Терри понял, что страшно устал от этого взгляда.
— Почему ты это сделала? Ты можешь мне сказать?
— Нет, — вот и все, что она сказала.
— Ты хотела что-то доказать отцу? Да пошел бы он… Ты понимаешь, что все кончено? Ты понимаешь, что ты потеряла все… зачем?..
Терри спрятал лицо в ладонях, чтобы не встречаться с ней глазами.
Если мать и собиралась что-то ответить, ее слова потонули бы в шуме, которым наполнился коридор. Но она даже не разомкнула губы. Терри спиной ощутил растущее напряжение, но подумал, что ему все равно, даже если прямо сейчас его выведут в браслетах. Раздался резкий стук.
— Сын Риамен здесь? — спросил незнакомый голос. Мягко и небрежно, будто его обладатель не сомневался в том, что прав.
Терри не обернулся. Он отнял руки от лица и просто смотрел на мать, такую странно незнакомую, искал в осунувшемся лице родные черты, и вспоминал, какой она была прежде. Почему-то вспомнился тот день, когда мать познакомила Терри с юной принцессой. Эсстель тогда сказала, что госпожа Риамен так добра к ней, «будто мамушка».
— Здесь, — отрапортовал надзиратель. — Задержать?
Терри сел прямо. Он ощутил на затылке чужой взгляд и с трудом сглотнул. Он чувствовал себя обманутой бесхвостой лисой из детской сказки с деревянной курочкой в зубах. Как вышло, что он сам отдал пушистый хвост за деревянную курочку?
— Отставить. Пусть прощается. Но его величество хотел поговорить с Риамен наедине. Предупредите, что у него меньше времени.
— Я понял! — возвысил голос Терри, не желая слышать это во второй раз. А то ведь достанет ума и впрямь подойти на два шага ближе и повторить.
Терри хотелось вскочить со стула и хорошенько пнуть его, чтобы отлетел подальше. Его последние минуты рядом с матерью превращались в фарс. Должно быть, господин газетчик с большим удовольствием тиснет на последней странице юмореску с каким-нибудь идиотским названием. «Сын Риамен остался без штанов во время суда», например.
Одновременно с этим смысл его вопросов рассыпался, как зола на ветру. Он копил их, оттачивал до бритвенной остроты — и перестал ждать ответа, когда увидел мать раздавленной и потерянной. Подумал, что единственное, в чем они оба нуждались сейчас, — это запрещенные надсмотрщиком объятия…
— Я знаю, что тебе не разрешат писать письма, — через силу проговорил Терри. — Но если ты найдешь способ передать весточку… что у тебя все хорошо. Я бы хотел знать, как ты…
Неправильное слово «устроилась» костью застряло в горле. Мать не слушала его. Подняла голову и посмотрела сыну через плечо. На посеревшем лице появились, наконец, эмоции. Ее тонкие брови страдальчески надломились.
Терри обернулся и увидел короля в белом мундире с золотыми пуговицами. Он вошел в комнату и с легким стуком закрыл за собой дверь.
— О, не беспокойся об этом, племянник. Если уж Братоубийца находит способы передавать сообщения в Акато-Риору, несмотря на то, что за его голову назначена баснословная награда…
Терри встал, стараясь ненавязчиво придерживать рукой брюки, и поклонился.
— Мне очень жаль, что наша встреча произошла при таких печальных обстоятельствах, племянник, — расстроенно признался король, не спеша стягивая белые перчатки. Снял с головы фуражку, пригладил тыльной стороной ладони волосы на виске и вручил свои вещи надзирателю. Тот принял их беспрекословно, как само собой разумеющееся.
— Ты попрощался? Если тебе нужно еще несколько минут, не стесняйся — я подожду.
Терри оглянулся на мать, которая не отводила глаз от короля.
— Можно нам обняться на прощание? — спросил он. Лицо надзирателя перекосилось, он свел густые брови к переносице. Король широко улыбнулся и ответил прежде, чем гвардеец успел возразить.
— Разумеется.
— Ваше величество… — конвоир неуверенно глянул на безучастную Лассель Риамен.
Король жестом приказал гвардейцу замолчать. Добродушная улыбка стала еще душевнее.
— Я дозволяю, сотник. Не стоит беспокоиться.
Терри подошел к матери и подал ей руку, чтобы помочь встать. Она не сразу поняла, что он хотел. А когда ее узкая кисть невесомо легла на его ладонь, Терри поразился тому, насколько она холодная. Он неловко обнял мать одной рукой, ощутил ее легкое прикосновение, но под внимательным взглядами надзирателей не сумел удержать в себе теплое чувство. У него не получилось даже на один миг воскресить того мальчишку, каким был много лет назад. Не вышло и вернуть прежнюю, живую Лассель Риамен.
Эта изменница с пустыми глазами, которая молчала, будто воды в рот набрала, не имела к ней никакого отношения.
— Прощай, мама, — глухо сказал Терри. Он отметил, что вырос на полголовы выше матери. В другое время это наблюдение вызвало бы в нем какие-то эмоции, но только не сейчас.
— Прощай, — эхом отозвалась она и первая опустила руки.
Терри прошел мимо короля и гвардейцев, низко опустив голову. Никто не нарушил неловкую тишину, какая возникает, когда при сцене, не предназначенной для зрителей, присутствуют посторонние. Гвардейцы, должно быть, хорошо видели, что никаких запрещенных писем, оружия и даже веществ он матери не передавал. О чем думал король, какие слова ожидал услышать от «племянника» — Терри не знал. Промолчать было проще. Он взялся за дверную ручку.
— С ремнем ты неплохо придумал. Или Алпин подговорил?
Терри остановился.
— Нет, ваше величество.
— Я понимаю, что ты чувствуешь. Я чувствую то же самое, — искренне сказал король. Он задумчиво прокручивал на пальце массивный перстень с аметистом. — В жизни случаются события, которые ты не можешь принять и изменить не в силах. Именно они ранят больнее всего.
Терри еще раз низко поклонился и вышел в коридор.
Его ждали.