Долгая ночь в Академии — довольно противоречивое время. С одной стороны, праздник — и можно пораньше закончить работу. С другой — не всякий пост разрешено оставить. Опять же, если речь идет об уроженцах Акато-Риору, то у них есть свои традиции. Любой риорец с детства знает, что нужно обязательно собраться на площади с друзьями, петь фрагменты из Песней и запускать в небо летящие фонарики: одним словом, сделать темную декаду как можно более светлой, чтобы следующий год тоже был светлее и лучше, чем предыдущий. И вроде бы из этого списка в Академии категорически запрещены только небесные бумажные фонарики, но при этом Верховный магистр Эйом Арчер — не риорец, и местные традиции ему до одного места. Эйом Арчер родился в горах и поэтому проще убедить дерево вырвать из земли корни и сойти с места, чем доказать ему, что Долгая ночь в Акато-Риору — это вовсе не про то, чтобы хорошо и плотно покушать и лечь спать, пожелав солнышку успешно перебраться на светлую половину года.
Именно из-за неразрешимого внутреннего противоречия между тем, как риорцы ощущали Долгую ночь, и тем, как проводили ее под куполом (как им дозволено было ее проводить), служба безопасности Академии не любила этот праздник. Самая большая нелюбовь исходила, как положено, от начальника. У Ялмари Карху начинала болеть голова дня за три и не заканчивала в общей сложности до тех пор, пока даже самые упорные первокурсники не перестанут дурить. При этом каждый следующий год «дурить» означало разное. Студенты — народ особый, их изобретательности порой остается только позавидовать, даже если тебе сорок два и ты вот уже десять лет на своем посту заботишься о том, чтобы никто не убился сам и не убил товарища.
В этот раз снова не обошлось без дури. И опять первый курс отличился больше остальных. Ялмари Карху утопил в стеклянной пепельнице окурок, задумчиво глядя на бедное лицо девицы Аннели Хёвин. Она прятала большие яркие глаза, будто догадывалась, что Карху без труда прочитает на их аквамариновом дне все ее простые мысли и желания.
— Так как это понимать, барышня? — спросил он, стряхивая с пальцев пепел. Без особого нажима спросил: на такой нежный цветок хоть пальцем надави — переломится. Карху ломать смысла не видел. Пока — не видел.
— Что, господин? — тихо спросила барышня, теребя подол синего форменного платья. На плечах у нее был весьма узнаваемый жилет наблюдательницы Севера с меховой оторочкой. Об этом стоило поговорить еще и с самой наблюдательницей. Интересно, гадалку кто-то надоумил, или она вдруг решила, что ей все позволено?
— Твою прогулку по городу. Как ее прикажешь понимать? Растолкуй глупому старику.
Девица молчала, и Карху начал подсказывать:
— Если тебе нечего сказать, то я начинаю думать, что это был побег из Академии, который карается высшей мерой…
— Нет! — испугалась девушка и даже подскочила к столу. Впилась ногтями в зеленое сукно на столешнице. — Не побег!
— Может и не побег, — с сомнением протянул Карху и уселся поудобнее. Склонил голову к плечу, всем своим видом выражая желание выслушать. — В самом деле, мне не пришлось поднимать своих людей на поиски. Если бы пришлось, все было бы предельно однозначно. Но ты вернулась сама, и я задал довольно логичный вопрос: «Как это понимать, Аннели Хёвин?»
Девица испуганно молчала, словно воды в рот набрала. Карху нетерпеливо побарабанил пальцами по столешнице, глядя на ее виноватое лицо с тонким вздернутым носом. Такому носу не шло покаянное выражение и несчастные глаза.
— Это Келва тебя вынудил сбежать своими сценами ревности?
Ему не нужно было посылать помощника в архив за папкой с ее личным делом. Он и без того отлично знал, что там написано. Тщательно проштудировал от корки до корки еще тогда, когда она стала проводить дни и ночи в комнате королевского племянника.
На нежных щеках барышни пятнами выступил румянец.
— Д-да… То есть нет, господин Карху. Я хочу сказать, что не понимаю, о чем вы говорите, — с каждым словом краска на лице девицы расползалась все обширнее, а голос звучал все неувереннее.
Карху, глубоко задумавшись, по привычке щелкнул крышкой портсигара. Не то чтобы ему хотелось курить прямо сейчас, скорее дело было в том, что он всегда тем чаще пересчитывал сигареты, чем меньше их оставалось в портсигаре. Сейчас там было пусто, только табачные крошки рассыпались по сафьяновой подложке. Карху недовольно поморщился.
— Непонимание — причина многих бед, барышня, — укоризненно сказал он. — До тех пор, пока ты не поймешь меня, я не смогу понять тебя. И помочь не смогу. А я пока что очень хочу тебе помочь. — Карху достал из кармана часы на цепочке и проверил время. — И буду мечтать об этом, самое большее, еще четверть часа. Если и тогда мы не придем с тобой к взаимопониманию, ну, извини… Я не могу уговаривать тебя Долгую ночь напролет.
— Вы хотите, чтобы я оговорила Его? — девушка особым образом выделила слово «его», будто подчеркнула.
Карху вытянул из деревянной подставки для вечных перьев одну самописку и легким движением пальцев подтолкнул к ней.
— Я не хочу, чтобы ты кого-то оговорила, я хочу, чтобы ты это записала. Либо Келва, либо Риамен. Выбирай, кто именно вынудил тебя сбежать. Я потом покажу это кому надо и мы обсудим твое помилование в силу смягчающих обстоятельств. Все-таки иначе как доведением первокурсницы до самоубийства это назвать трудно. Еще можешь выбрать высшую меру, если угодно. Или… — Карху помолчал и добавил уже не столь настойчиво: — Или расскажи, почему гадалка Ульфа дала тебе свой жилет, какие у нее были цели. Возможно, она пыталась контролировать тебя при помощи запретной магии.
— Но… — слабым голосом попыталась возразить девушка.
— Кто-то в любом случае понесет наказание. Если не ты, то они. Если не вы, то я. Старому глупому Карху придется подать в отставку, если он не найдет виновного в чрезвычайном происшествии. Мне бы не хотелось до этого доводить, а тебе?
Он протянул ей лист бумаги. Первокурсница с добрую минуту смотрела на него так, будто он вот-вот укусит, а потом все-таки взяла перо и принялась торопливо писать. Карху мечтательно смотрел на бутылку ледяного риорского «Армо», которую поставил на книжную полку, когда привел Аннели в свой кабинет. Их долгожданная встреча состоится всего через пятнадцать минут.
Карху хмыкнул, вспомнив выражение лица, с каким Риамен презентовал ему бутылку. Глупый гордый мальчишка без капли чувства юмора в самом деле решил купить ему вино на Ярмарке, даже не понял, что ему не совсем про вино втолковать пытались! Еще глядишь — достанет ума требовать значок безопасника в обмен на услугу. И запомнил же про ледяное, хотя сколько времени минуло с того дня, как его пропесочили у Арчера.
«Все-таки не безнадежен», — подумал Карху.
Девица закончила писать докладную подозрительно быстро. Дрожащей рукой подала бумагу Карху и спросила:
— Могу я идти?
Глаза у нее влажно блестели, а голос, напротив, звучал сухо. В таком тоне мог бы почудиться вызов, но это сперва нужно было допустить, что кроткая барышня с собачьим взглядом умеет дерзить.
— Не задерживаю.
Ялмари Карху даже не посмотрел на лист до тех пор, пока за первокурсницей не закрылась дверь. Проводил ее задумчивым взглядом, и только потом пробежал глазами ровные строчки. Почерк у нее был девичий: ровный, округлый, но мелкий, что говорило о скрытности при стремлении выдавать себя за «хорошую девочку».
Впрочем, такой уж хорошей Аннели Хёвин не была. Чего и следовало ожидать от такой тихони, собственно.
Карху аккуратно сложил лист бумаги, исписанный едва ли наполовину, и положил его в карман. Взял бутылку под мышку — он передумал пить такое вино в одиночестве. Погасив лампу, он запер кабинет на ключ и отправился искать укромный уголок, где Эйом Арчер решил растопить камин. В Ратуше хватало таких комнат, а Верховный магистр по какой-то удивительной прихоти считал любую из них настолько своей, что мог и поужинать где угодно, и лечь спать на любом подходящем диване, положив под голову первую попавшуюся подушку.
Недалеко от двери собственного кабинета Карху встретил имперского наблюдателя в праздничной одежде, которая отличалась от будничной лишь тем, что добавляла еще, по меньшей мере, три слоя расшитых серебром и золотом накидок. Карху не удержался от улыбки:
— Господин Ашери ар-Тилкише! Какая приятная встреча! — под удобным предлогом вежливого поклона Карху спрятал бутылку за спиной.
Имперец, не выпуская нитку черных бусин из рук, прикоснулся сперва к сомкнутым губам, затем ко лбу: в пустынном регионе О-Диура не признавали ценность рукопожатий, а кланялись при встрече на безопасном расстоянии. Причем, не столько друг другу, сколько благодаря Создателя за счастье видеть собеседника.
— Да прольется дождь к твоим ногами, почтенный Ялмари, сын Карху, — по привычке путая родовое имя с личным именем отца, поздоровался Ашери.
Карху подумал, что со стороны их вежливые раскланивания смотрелись бы пикировкой издевок: «Ашери ар-Тилкише» даже после многолетних тренировок нет-нет да и превращались в «Ассаари ар-Тилкисcё», а «Ялмари Карху» почти всегда произносилось как «Ямари Харфу». Впрочем, Ялмари был из тех людей, кто при достаточной внимательности к деталям, мало что принимает на свой счет. За годы жизни в Академии он обзавелся поистине непрошибаемой шкурой и мог бы улыбаться в ответ даже если бы имперский наблюдатель иначе как с насмешкой и не обращался к нему никогда.
— И вас, почтенный, да не обойдет своей милостью Создатель, — задумчиво ответил Карху, гадая, увидел ли Ашери вино или просто так ляпнул насчет пролившегося под ноги дождя. Для пустыни это, возможно, неплохое пожелание, но в Акато-Риору дождям никто не рад. Ашери был большим любителем риорских вин и всегда очень расстраивался из-за строгих правил Академии насчет алкоголя. Чтобы проверить, в самом ли деле Ашери пришел в дурном расположении духа, Карху решил над ним подшутить: — Надеюсь, вы пришли в столь поздний час не для того, чтобы пожаловаться на моих студентов, укравших ваши вещи и развесивших на деревья? Право, я сегодня не удивился бы даже такому.
Имперец невольно оглядел свои цветные накидки: изумрудную, золотую и бордовую, одетые одна на другую и слабо улыбнулся, показывая, что находит шутку очень и очень уморительной. Судя по всему, он точно знал, что самое лучшее из его гардероба прямо сейчас надето на нем, а не красуется на деревьях, и потому не купился на розыгрыш.
— Я пришел, чтобы поблагодарить вас за все добро, что вы сделали для меня, досточтимый Ямари, сын Харфу. Мою почту перестали держать на проверке декадами и вручают с должным почтением, не иначе как по вашему настоянию. Я смиренно благодарю вас за участие к моей печальной судьбе бесправного чужака и несчастного наблюдателя и по вашему обычаю хочу подарить подарок, — вопреки обыкновению, Ашери был немногословным сегодня и сразу перешел к сути, не расхаживая вокруг да около.
О «несчастных и бесправных наблюдателях» у начальника службы безопасности Академии было собственное мнение, но он предпочел держать его при себе, как всегда. Ашери нравился многим — в том числе Карху — и ему многое прощалось. Но он в самом деле был куда как более приятным наблюдателем, чем его предшественник. Ашери достал из безразмерного кармана накидки хорошо знакомую Карху упаковку горчичного цвета с узнаваемым знаком лучшей табачной фабрики города Амират.
— Как смиренный наблюдатель, я мог располагать всего лишь словами благодарности, но что вам проку, если я осыплю ими вас с ног до головы. Поэтому я написал моему императору с нижайшей просьбой оказать содействие и присовокупить к моим благодарностям толику материальных благ. Мой император в ответ просил передать вам это от своего имени вместе с заверениями в искренней признательности. Он высоко ценит ваше содействие интересам Империи, мудрый Ямари, сын Харфу.
Принимать подарки следовало двумя руками. Карху усмехнулся своей предусмотрительности, сыгравшей с ним дурную шутку, и, мысленно попрощавшись с ледяным вином, вручил со всеми положенными благодарностями и пожеланиями ответный презент имперцу. Тот просиял. Может, в самом деле видел, что Карху прячет от него бутылку за спиной, а теперь, когда пузатое сокровище оказалось у его руках, расслабился, разулыбался. Расстались они чрезвычайно довольные друг другом и своим сотрудничеством, пообещав и впредь помогать друг другу во всем.
Арчера долго искать не пришлось. Как и думал Карху, тот устроил себе праздничный ужин не в собственном кабинете, до которого нести поднос слишком долго и высоко, а парой этажей ниже, в одной из комнат с камином. В очаге уютно потрескивали поленья. Отсветы огня играли на желтоватом лице Арчера и скользили по темному стеклу бутылки.
— Прошу прощения за вторжение, — приветствовал Карху, входя с дежурным поклоном.
— Да, ты можешь войти и составить мне компанию, — великодушно разрешил Арчер. — Я достаточно уже побыл один, чтобы у меня возникло ощущение, что совершенно никто не нуждается в моем мудром руководстве.
С этими словами он сделал большой глоток вина из хрустального имперского бокала.
— Мне остается только позавидовать такой предусмотрительности, — улыбнулся Карху. — Каждый раз Долгая ночь проходит так, что я жалею, что вовремя не заперся где-нибудь, где меня никто не сможет найти.
— Что на это раз?
— Риамен вернулся от короля с порезанной рукой. Я отвел его к Римари на освидетельствование. Просил дать парнишке какое-то противоядие от «янтарной слезы» и магии крови, но Римари сказал, что противоядия не существует. Нам придется либо стереть мальчишку совсем, чтобы не вводить короля в искушение, либо доверять ему. Римари так и сказал: «доверять». Я бы выразился иначе: мы должны быть уверены в его преданности, иначе это доверие слишком дорого будет нам стоит.
— Мы с самого начала знали, что рано или поздно это случится, — спокойного ответил Арчер, глядя на пляшущие в камине языки пламени. — Если король не пожалел свою советницу, с чего бы ему жалеть ее сына? Ты в самом деле удивлен или за этим показным возмущением скрываешь подлинную цель своего визита?
— И то, и другое, — честно сказал Карху, пододвигая к камину еще один стул. — Мое возмущение совершенно искреннее. Все так стремятся воссоздать магию контроля, но никто не придумал надежной защиты. А ведь любое оружие можно обратить против того, кто его создал.
— В том числе этого мальчишку, — кивнул своим мыслям Арчер.
— Я имел в виду… — растерялся Карху. Он только-только потянул из кармана бумагу, которую получил от Аннели Хёвин, собираясь предъявить ее в качестве аргумента, но остановился: разговор явно свернул в иную сторону.
— Мы с тобой уже говорили об этом, когда Парлас привела королевского племянника. Пора еще раз вернуться к тому разговору и прояснить некоторые щепетильные моменты. Как бы нам ни было печально признавать это, но Терри Риамен — живая, думающая и непредсказуемая угроза безопасности Академии. Я принял его не только потому, что не видел смысла обострять и без того непростые взаимоотношения с королем, но и в надежде, что ты, мой друг и сама Парлас, станете контролировать мальчишку. Я полагал, что на протяжении его обучения вы будете предпринимать все возможные меры, чтобы к тому моменту, когда король решит использовать племянника в своих целях, он уже был полностью предан нам. Разве мы можем быть в этом уверены сейчас, когда он возвращается из города пьяный и с порезанной рукой?
— Боюсь, что нет, — признал Карху. — Риамен как был себе на уме, так и таким и остался.
— Ты хотя бы сказал ему, что его мать убрали с поста совершенно сознательно и хладнокровно?
— Я думал, будет лучше, если он сам начнет доискиваться правды, — с досадой проговорил Карху. — Иначе он мог бы подумать, что мы лжем ему, чтобы управлять. Я бы так подумал.
— Кажется, ты несколько переоценил его самостоятельность, — едко прокомментировал Арчер. — И недооценил готовность нарушать правила.
— Если начнешь нарушать правила, потом бывает трудно остановиться, — философски заметил Карху. Именно этот момент казался ему самым логичным, если речь заходила о королевском заложнике. — Завтра Риамен предстанет перед Специальной комиссией, и только слово Верховного магистра будет иметь решающее значение: стереть его, пока он ничего не испортил, или попробовать перековать.
— Мое мнение не изменилось. Если Риамен перестанет быть полезным королю, и тот выскажет мне свое недовольство по этому поводу — я сумею пережить. Признаться, мне очень импонирует мысль, что в серой куртке Терри Риамен, наконец, успокоится и начнет соблюдать установленные правила. Но это не значит, что я одобряю такую процедуру без медицинских показаний.
Арчер строго посмотрел на Карху. Тот вздохнул: понял, что решать и отвечать, в случае чего, придется только ему. Не привыкать, собственно. Вот только до сих пор, за все время службы, Карху не встречались настолько ненадежные люди, как Терри Риамен.