Маятник настенных часов ходил туда-сюда, а Терри провожал его взглядом. Странное дело, что при таком способе убить время острые черные стрелки не прилипали намертво к циферблату, а напротив: рывками перемещались между делениями. Казалось, только что вся ночь была в его распоряжении, но она быстро уменьшилась сперва на треть, потом наполовину, а теперь от нее и вовсе остался небольшой огрызок.
А Терри не спал.
Хотя думал, что уснет, едва голова коснется подушки. Видимо, переоценил свою усталость: провалявшись в кровати пару часов, признал ошибку, умылся, ополоснул голову холодной водой и надел чистую белую рубашку. Зажег лампу, достал красную книгу и принялся читать, но и тут потерпел неудачу. Глаза постоянно соскальзывали со строчек и возвращались к циферблату часов. Спустя какое-то время такого «чтения» Терри ловил себя на том, что уже давно следит за ходом маятника, а страницы листает бездумно, механически.
На самом деле, Терри сложно было читать книгу короля этой ночью не из-за того, что она была написана сложным языком или так хитро составлена, чтобы защищать тайное знание от невнимательных читателей. Вовсе нет. За минувшие декады он успел привыкнуть к ее языку, и хитрости составителей уже не работали так хорошо, как тогда, когда он открыл ее впервые.
Дело было в том, что теперь Терри не мог относиться к этой книге, как прежде.
Впрочем, как и ко всему, что получил из рук светлейшего величества. В том числе к своей жизни в Академии.
Ко всему, что сейчас составляло его жизнь.
На письменном столе лежали чертежи «белого огня». Арри любил их едва ли не больше, чем сам Терри. Наверное, его друга привлекала противоречивая, нелогичная в своей сказочности древняя магия, на основе принципов которой Терри и пытался создать свой «кнут Атайры». Если подумать, жадный интерес Арри не только подстегивал желание Терри продолжать работу над кнутом, но и временами вызывал лишнюю нервозность. Ради друга нужно было сделать проект быстро и без ошибок, а Терри так не умел. Может быть, именно поэтому он обещал отдать кнут Карьяну в обмен на допуск в лабораторию, где доводят до ума Неспящих? Помощь научной группы позволила бы проекту продвигаться, вне зависимости от того, способен ли Терри на научные подвиги после всех отработок или нет. У Карьяна ни один проект не застревал, этот парень обладал поразительной трудоспособностью и тем выгодно отличался от непостоянного, зависимого от внешних стимулов, Терри.
А еще в лаборатории хранились красные линзы, которые просил сотник. Они были ему нужны настолько, что он предложил в обмен рассказать, за что умер Маррет. В свете новых обстоятельств Терри было еще любопытнее, что расскажет Риттау, а о чем будет молчать, несмотря на прямые вопросы.
Все это казалось таким важным еще позавчера. Ради «белого огня» Терри был готов на многое: он пек пирог, искал опытного техника из отдела отладки и согласился пройти через все испытания, которые придумает Келва, прежде чем допустить его на свои собрания. Ради «белого огня» и красных линз Терри подвел единственного друга. А может быть даже предал — если вспомнить, что Арри боялся, что не сумеет получить диплом со своим светляком, потому что с некоторых пор защититься можно только с оружием. Стоило оно того?
Он променял друга на какие-то дурацкие линзы и кнут, которых он, может быть, даже не увидит никогда. Какой кретин мог так поступить?
Терри запустил пальцы в волосы и сжал в кулаке, не жалея.
Все эти амбициозные, сложные планы теперь казались бессмысленно хрупкой пирамидой из карт: что ему с ними теперь делать, если прямо сейчас ему хочется выйти из окна, лишь бы больше никогда и ничего не делать в пользу короля?
Как жить дальше, если Эриен по-прежнему будет давать ему поручения и ждать результатов? Если рядом постоянно будут находиться такие люди, как десятник Паташ, Арания Парлас и Алек Римари, — что им стоит заставить Терри подчиняться приказам при помощи тех янтарных пилюль?
Матовый черный маятник качался из стороны в сторону. Мерно щелкал часовой механизм.
Терри думал. Ему больше ничего не оставалось, кроме как пересыпать в памяти сухие песчинки минувших дней и гадать, как все сложилось бы, поступи он иначе.
В какой-то степени, было даже приятно признаться себе в том, насколько все стало пустым и бессмысленным. Даже то время, что имелось в его распоряжении до утра — что с ним прикажете делать? Утром его будут судить, а за ним нет вины, он не помешанный. Если бы он своими глаза не видел, что досадная невиновность подсудимой ничуть не помешает судьям обвинить, наказать и отнять у человека все — он бы надеялся на лучшее.
С другой стороны, бакалавр боялся «стирания» ровно в той же степени, как и того, что его все-таки побоятся тронуть, и все останется, как было.
Терри отчаянно не хотел, чтобы все оставалось, как было. Он боялся оставаться один против короля и его людей, потому что отныне он знал, что ему за это будет.
Его мать подло подставили, оклеветали, изгнали и отравили. Его самого лишили имени и будущего. Это уже нельзя отменить. С этого дня Терри придется жить с осознанием того, что его жизнь и все, чего он в этой жизни добьется, станет принадлежать королю. Человеку, который способен уничтожить того, кого всегда превозносил как надежного соратника и верного друга. Родную кровь!
Каким же наивным глупцом он был, когда мечтал, что однажды король сдержит свое слово и сделает его советником! Какой прок от места в совете, которое боятся занять люди, имеющие голову на плечах? Об этом ему говорили искатели, а он не услышал.
Ход маятника внезапно напомнил Терри об имперских публичных казнях. За воровство отрубали руки секирой, за измену — голову. Он сжал правую руку в кулак. Была бы сейчас рядом хоть одна мерзкая рожа — бросился бы в атаку первым, без раздумий, скорее из ненависти к себе, чем к кому-либо еще. Но на счастье, он был совершенно один.
За неимением достойных противников, Терри боролся с собой. Обвинял себя. Тишина была его сочувственным свидетелем, она же выступала на стороне обвинения.
Тишина может быть очень громкой, если в груди дерутся скорпионы.
Терри молча следил за тем, как скользит острая черная стрелка по белому кругу, отмеченному делениями. Пожалуй, у него было столько же причин назвать себя идиотом, сколько есть делений на циферблате. Он начинал считать и сбивался на втором десятке. И постоянно возвращался мыслями к искателям, которые, кажется, с самого начала все знали.
И молчали.
Шеф-искатель, старая облезлая лиса, общался с Терри намеками, которые невозможно понять в семнадцать лет, да и в двадцать — та еще головоломка, особенно если не знаешь ключевого слова. Риамен готов был дать правую руку на отсечение: Фарелл всегда знал про яд и ничего не собирался предпринимать, а по-настоящему его интересовал только один вопрос: куда направились те деньги, которые украла советница.
«Якобы украла», — поправил себя Терри. Он настолько привык думать о матери, как о преступнице, что ему приходилось тщательно следить за своими мыслями и исправлять их, чтобы не свалиться в привычку осуждать ее. Его мать — такая же жертва обстоятельств, как и он сам. Об этом нельзя было забывать.
А кто настоящий вор?
Может быть, сам король?
Или все-таки Парлас с молчаливого одобрения короля?
Им ведь нужны были те немыслимые деньги, о которых говорил Стейнар. Те деньги, которых хватило, чтобы купить у Севера пророчицу и чтеца. Вряд ли советница Риамен одобрила бы такие расходы и такие основания, если бы король обсуждал их с ней.
Терри стиснул челюсти так сильно, что разом заныли все зубы.
Деньги, полученные посредством предательства и клеветы, пошли на то, чтобы предательства и клеветы в мире стало еще больше. Будь они прокляты, эти деньги!
Он снова посмотрел на свои чертежи, а потом перевел взгляд на окно. Барьер над Академией ловил первые красные лучи. Солнце еще не встало, тяжелые грязные тучи нависали над Белым городом, но Академия первой ощущала наступление нового дня. Долгая ночь вот-вот закончится. Начнется новый год. А для Терри начнется новая жизнь.
Он сел за письменный стол, посмотрел на чертеж, провел пальцами по знакомым линиям со следами многочисленных исправлений. Поиск нужных углов и расположения узлов сопротивления шел мучительно медленно, но вот этой, крайней версией Терри почти гордился. Она все еще была перегружена, все еще далека от совершенства, но должна была работать. На ее основе можно было собрать прототип.
Терри открыл ящик стола и вытащил ножницы.
К исходу второй ночи практически без сна у него кружилась голова, и черные ленты уже не просто змеились на периферии зрения, а буквально застили глаза, но соображал он на удивление ясно.
Проверив остроту лезвий на свободном участке, он принялся за дело.
* * *
К тому моменту, когда к дверям Дома-Ратуши подошел дежурный смотритель со связкой ключей, Терри уже был там. Вычищенный мундир сиял всеми пуговицами — Риамен добросовестно отполировал каждую, обмакивая мягкую тряпочку в средство для очистки очков. На голове красовалась форменная фуражка. Невыспавшийся, хмурый мужчина, с сизой щетиной на щеках глянул на бакалавра недружелюбно.
— Кто такой?
Терри усмехнулся. Почему-то раньше не так бросалось в глаза, что в Академии любой разговор начинается с того, что люди стремятся выяснить, с кем имеют дело. Должно быть, правду говорят, что знать имя человека — значит вершить его судьбу. Составлять доносы, например.
Терри назвался и добавил, что пришел на заседание Специальной комиссии.
— Ты рано, — проворчал смотритель, с натугой проворачивая ключ в замочной скважине. Должно быть, механизм запора начинал выходить из строя, а среди магистров не обнаружилось ни одного, кто нашел бы время и желание починить его. — Ступай и сиди в своей комнате, пока за тобой не придут. Или поешь что-нибудь.
— Я не могу, — с обезоруживающей улыбкой развел руками Терри. — Кусок в горло не полезет. Я бы подождал в Ратуше, если позволите.
— Страшно тебе?
— Очень, — честно ответил Терри.
Смотритель открыл двери. Вестибюль все еще не вполне избавился от следов недавнего ремонта и запаха штукатурки. Паркетные полы еще нуждались в чистой воде и полировке, но агитки уже висели на своих местах. Натолкнувшись взглядом на призыв: «Во имя науки ради светлого будущего», Терри кивнул плакату, как старому знакомому. Он помнил первое впечатление, какое произвели на него изломанные буквы и белый силуэт купола Великой библиотеки на фоне черных остроконечных крыш Акато-Риору.
На самом деле, он уже очень хорошо представлял себе это «светлое будущее» и какая именно наука будет в нем особенно востребована.
В тот день он заподозрил, что Арчер хочет войны, и эта догадка заставила его смотреть на Верховного как на одержимого неуемной жаждой власти безумца. Это наверняка было заметно во время их первой беседы и сыграло не в пользу Терри.
Теперь он знал, что войны хочет не только Арчер, но и Эриен, Парлас, Келва… Право, проще было бы перечислить тех, кто вовсе не желал перемен. Если получится таких найти, конечно.
Себя Терри к таковым не относил.
— Что ты успел натворить, бакалавр, что ради тебя Специальную комиссию собирают? — спросил смотритель. Сквозь неодобрительный тон сквозил плохо скрытый интерес к чужой трагедии. Терри не придумал хороший ответ в первую минуту, и магистр задумчиво поцокал языком: — Прийти и послушать, что ли, в чем тебя обвиняют?
— А это разрешено? — не поверил Терри.
— Это не запрещено, — пожал плечами смотритель, пряча ключи в карман белого плаща. — Обычно приходит кто хочет. Другое дело, что мало кто знает. У меня как-то стерли приятеля, а я только потом узнал… Все пропустил — и предупреждения, и слушание. И он ничего не сказал. Я думал, что увижу его, как всегда, на рабочем месте, а увидел спустя три декады… с ведром извести.
Смотритель заметно помрачнел и глянул на Терри так, будто тот лично был виноват перед ним и его приятелем.
— Так что, Риамен, пойдем? Ты уж не обессудь, но если я открою для тебя зал заседаний, то там же и запру до слушаний. Там часть архива, его не положено оставлять на случайного человека. Сходи хоть облегчись, не то будешь с нетерпением ждать приговора, — хмыкнул он.
Терри попятился, зачем-то придерживая рукой форменную фуражку. Когда так близко надвинулась перспектива просидеть невесть сколько часов взаперти, он вдруг понял, что никто не будет возражать против присутствия Арри. Если только сам Арри… Но это никак нельзя узнать, если не спросить у него самого.
— Спасибо, что предупредили. Я вернусь позже, — он отошел на пару шагов, а потом все же не удержался и обернулся, чтобы бросить хулиганское, в своем прежнем стиле: — Передайте им, чтобы без меня не начинали.
— Да уж будь уверен, — хохотнул смотритель, но почти сразу посуровел. — Если дело будут разбирать без тебя, его точно решат не в твою пользу, так что не опаздывай. Слышал?
— Я вернусь, — повторил Терри и вышел на улицу.
Не успел он отойти от Ратуши на дюжину шагов, как увидел, что к нему спешит северная провидица. Русые волосы на этот раз не лежали текучим водопадом на узких плечах, а были заплетены в две смешные косички и подвязаны белыми лентами. Круглое лицо северянки от этого сделалось совсем детским. Она махала ему рукой, причем не так, как обычно делают, когда приветствуют, а наоборот — когда прощаются. Несмотря на то, что Терри знал, что на Севере привычные жесты имеют несколько иное значение, ему все стало не по себе. Дурные знаки преследовали его на каждом шагу и тянули за собой дурные мысли.
— Я знала, что найду тебя здесь, — первым делом объявила запыхавшаяся Ульфа, когда оказалась рядом и буквально повисла у Терри на локте. Заглянула ему в лицо и строго спросила: — Ты убедил Стейнара, чтобы он вернулся домой?
Терри осторожно высвободил локоть из тонких пальцев провидицы.
— Насколько мне известно, нет.
Светлые, как льдинки, глаза северянки смотрели недоверчиво.
— Но ты отдал ему медальон, да? — с надеждой уточнила она.
— Стейнар сказал, что он ему не нужен. Это с самого начала была плохая идея, Ульфа, — вздохнул Терри. Он чувствовал, что должен был злиться на девушку, взявшую с него обещание, выполнение которого подвело его под стирание, но не мог.
Правда, обниматься с ней тоже не было ни малейшего желания.
— Все должно было получиться, — выдохнула девушка. — Камни сказали, что все получится.
— Те самые камни, которые предали тебя? Из-за которых тебя продали? — срезал Терри, и Ульфа осеклась, хотя до этих слов явно собиралась сказать еще что-то. Риамен пренебрежительно дернул плечом и посмотрел на пророчицу как на неразумного ребенка: — Скажи, ты в самом деле думала, что у короля не выйдет достать три белых камня подряд?
«Это не сложнее, чем заставить всех поверить в измену советницы и списать недостачу в казне на измену», — подумал он.
— Нам неведомо, какими путями ведут нас Хранители, — тихо ответила Ульфа. — Даже если дорога страшит, рано или поздно, они выведут нас к свету.
Терри двумя пальцами поправил козырек фуражки так, чтобы солнечный свет не резал глаза. После бессонной ночи ему трудно было выносить его.
— Я правильно понял, что прежде ты просила передавать сообщения Парришу и Стейнару… Карьяна?
— Откуда ты?..
— Догадался. Ну?
Ульфа опустила глаза, и ей не потребовалось подтверждать, что Терри угадал. Он сразу же задал следующий вопрос:
— Так почему ты не передала медальон с ним?
— Я боялась, что он отнесет его Парлас, — прошептала Ульфа. — Меня предупредили, что он может так поступить.
Терри прищурился.
— А почему ты не хотела, чтобы медальон попал в руки Парлас?
— Потому что она страшная женщина. Она слишком умна и жестока, а медальон очень важен для меня.
— Это не медальон, а чтец. И ты боишься, что она заберет твой и сломает, чтобы сделать собственный, — подсказал Терри. Ему не доставляла удовольствие игра в недомолвки, и он стремился прояснить сразу все, чтобы не оставить Ульфе возможности делать вид, будто медальон всего лишь дорогая безделушка.
— Да, — только и сказала Ульфа, опустив глаза. Ее тонкие руки теребили подол фартука, который она носила поверх черного платья.
Терри некоторое время смотрел на симметричный узор из множества разноцветных пересекающихся линий, прежде чем сказать:
— Парлас сделала бы это по приказу короля. Рабочий прототип нужен ему.
Девушка кивнула. Значит, знала.
— А я его племянник. Приказы короля распространяются и на меня тоже, — из-под опущенного козырька проговорил Терри.
Ульфа вскинула голову и округлила губы. Широкие подвижные брови красноречиво надломились, выдав ее потрясение.
— Как же так?
— Тебе никто не сказал?
— Нет, но камни сказали, что все совсем наоборот! — звонко воскликнула она, стиснув маленькие кулаки. Терри подумал, что эти острые девичьи кулачки сейчас начнут его колотить, и предусмотрительно отступил на шаг.
— Я отдал его. Прости, но у меня не было выбора. Послать Карьяна было бы мудрее. Он ненавидит короля и не стал бы подчиняться. Наверное.
Ульфа, скорее всего, даже не дослушала его. Крупные слезы заблестели в уголках узких чуть раскосых глаз. Она зажала рот ладонями и, крутанувшись на каблуках, убежала прочь. Терри постоял, глядя ей вслед и раздумывая, почему так получается, что все девушки убегают от него вот так, в слезах или в ярости, и всегда ли так будет впредь.
И самый главный вопрос: почему он должен чувствовать себя виноватым всякий раз, когда так происходит?
Хотя, возможно, стоило хорошенько поразмыслить над другим, не менее важным вопросом: почему все они вечно выбирают между ним и Карьяном? Что этот заносчивый ублюдок планирует делать с целым гаремом сбежавших от Терри обиженных девушек?
Но Терри предпочитал поменьше думать об этом. Чтобы скрежетать зубами на Карьяна ему не нужен был список имен. Достаточно и того, что Вария теперь садилась рядом с ним. Да, Вария — яркая темпераментная девушка, очень красивая и очень раскованная. Она не могла долго оставаться одна. Это Терри прекрасно понимал, полным дураком он все-таки не был. И он бы простил, выбери она кого угодно другого. Не Карьяна. Только не его.
Встреча с Ульфой пошатнула уверенность Терри в том, что он в самом деле хочет разговаривать с людьми в такое утро. Он задумчиво оглянулся на ратушу, посмотрел в сторону зеленых дверей второй равинтолы. Поторговавшись с совестью, Терри все-таки свернул с дороги, ведущей к Великой библиотеке, где он мог встретить Арри.
Риамен пообещал себе, что не станет слишком задерживаться в равинтоле, возьмет только чай и какую-нибудь сладкую булку. Это займет всего-то минут десять. Кто знает, как пройдет разговор с другом, который больше не желал разговаривать с ним? Может, эта грешная булка станет единственным светлым моментом этого безнадежного дня.
Или в принципе — последним.
Хмурясь, Терри вошел в равинтолу. Потревоженная его появлением музыка ветра переливчато зазвенела. В зале было довольно прохладно, поэтому вешалка стояла пустая — никому не пришло в голову снять куртку, даже техникам, хотя у них работенка чаще всего грязная была. Несколько кепок висели на прибитой к стене длинной доске с медными шляпными крючками.
Карьян сидел за столиком один, лицом к двери. Едва Терри вошел, он поднял голову от тарелки и уставился на нового гостя с непроницаемым выражением. Риамен напоролся на этот взгляд как на торчащий из половицы гвоздь. Первым побуждением было уйти прочь тут же. Но Терри решил, что этим доставит ему удовольствие, а доставлять удовольствие Карьяну в его планы не входило никогда.
Повесив форменную фуражку среди кепок, Терри ладонью пригладил отросшие волосы и направился к стеллажу с хлебом. Как он и боялся, сладкие пироги в очередной раз не вписали в меню. А ведь это первый день года. Когда, как не сейчас, им появиться на столах магистров, и без того давно не евших ничего вкуснее перетертых овощей и запеченной рыбы?
К слову о рыбе, все закрытые пироги были начинены именно ей. Должно быть, это для того, чтобы порадовать привыкших к будничной рисово-яичной начинке жителей Академии.
Терри печально вздохнул. Открыл стеклянные дверцы буфета, взял из хлебной корзины пресную булку, обсыпанную пряными семенами, придававшими ей хоть какой-то вкус, и направился к кипятильнику за чаем. Там же он рассчитывал раздобыть плошку с медом. С этим богатством он сел за ближайший столик, разрезал булку на две части и принялся неспешно растягивать кончиком ножа янтарный мед. Перед ним стояла нетривиальный задача: добиться того, чтобы небольшой порции меда для чая хватило на два кусочка пресного хлеба.
Риамен сел таким образом, чтобы видеть затылок Карьяна, но умник сперва развернулся вполоборота и следил за ним вполглаза, а потом и вовсе собрал тарелки и направился в его сторону. Когда Карьян поставил поднос на его столик, Терри как раз покончил с первым ломтиком и принялся за второй.
— Почему тебя. Не видно на занятиях? — раздельно, в своей обычной отрывистой манере спросил Карьян, усаживаясь на свободный стул.
— Дела, — глядя куда-то выше плеча Карьяна, равнодушно ответил Терри.
— Ты болен?
Терри стиснул в кулаке столовый нож.
— Чего ты хочешь, Карьян?
— У нас был договор. Я хочу видеть тебя в лаборатории. Сегодня тебя ждать?
Терри живо вообразил себе, как вытянется лицо Карьяна, если он сегодня вечером ввалится в лабораторию в серой куртке, и широко улыбнулся. Умник, очевидно, вбил себе в голову, что «белый огонь» уже принадлежит ему, и был недоволен, что его по неизвестной причине заставляют ждать. То-то он взбесится, когда поймет, что все упустил. От «стертых» глупо ждать помощи с научной работой. Они могут только улицы мести и кирпичи укладывать. И то, пожалуй, не каждый из них шнур-причалку натянет.
— Жди, — с удовольствием пообещал Терри. — Говорят же: «Кто умеет ждать, дождется большего».
— Не понимаю, над чем тут смеяться, — покачал головой Карьян и взял ложку.
Терри с минуту понаблюдал за тем, как спокойно хлебает суп Карьян. Риамен не мог бы похвалиться такой выдержкой: у него в присутствии бывшего куратора обычно пропадал аппетит.
— Не знаешь, над чем я смеюсь? Давай объясню, — предложил он, когда терпеть подкатившее к горлу раздражение стало совсем невмоготу. — Ты с первого курса заглядываешь в рот Парлас, ходишь за ней хвостиком и выполняешь все, что она скажет. А она в это время работает на короля, смешивает для него яды и — хочешь еще насмешу? — именно она отдала королю Распознающую печать, над которой вы все тут работали в режиме страшной секретности. Так что ты там говорил насчет того, чтобы лучше бы поджарил себе мозги, лишь бы не жить на королевском поводке? Подумай еще!
Терри смял салфетку в кулаке и с размаху бросил на ее стол. Резко встал — ножки стула протестующе заскрипели — и направился к выходу, не заботясь о чашке с недопитым чаем. Снял с крючка фуражку и нахлобучил ее на голову уже бегом спускаясь по ступенькам.
Рот неудержимо кривился, дышать становилось все труднее из-за комка в горле. Вспоминать непроницаемое лицо Карьяна было до тошноты противно. Как он мог так спокойно выслушивать то, что в представлении Терри должно было перевернуть с ног на голову все его мировоззрение? Как он в принципе мог стать лучшим студентом с таким тупым незаинтересованным лицом?
Все складывалось совсем не так, как Риамен планировал. Так просто было сидеть в тихом полумраке, в одиночестве, учиться спокойствию у мерно тикающих часов и думать о том, что он скажет всем этим людям, если увидит их утром.
Явно не то и не так, как это прозвучало. Карьян даже ничего и не понял, ему надо было по слогам растолковать и обязательно терпеливо дождаться, пока осмыслит. А бедная Ульфа не заслужила, чтобы он насмехался над ее наивной деревенской верой. Может быть, ей так проще? Вот у него, Терри, нет веры, что Хранители ведут его к свету, — не от этого ли он сейчас готов на стенку лезть и выть, как пес с прокушенной лапой?
«Если с Арри тоже не выйдет поговорить по-человечески, пусть лучше сотрут», — огорченно думал Риамен, машинально проверяя, лежит ли все еще в брючном кармане конверт.
Найти Арри оказалось гораздо проще, чем ожидалось. Занятия еще не начались, но студенты уже собирались на ступенях библиотеки. Терри издалека приметил очкарика, сторонящегося остальных. А когда увидел, как тот очкарик пятерней отбрасывает со лба отросшие пряди, в груди будто что-то кольнуло. Если все пойдет не так — а день начинался с такого количества неудач, что еще одна не выбьется из общей закономерности — Терри больше никогда не сможет обрадоваться при виде друга.
Это банальное открытие — уже завтра ему все будет одинаково безразлично — потрясало даже больше, чем мысль об окончательной и неизбежной смерти.
До чего же подло не убивать человека, а «всего лишь» лишать его эмоций! Совсем недавно Терри верил, что так поступают только с теми, кому и впрямь нужна помощь, для кого это будет облегчением. Как выяснилось, эта вера была наивна примерно в той же степени, как и вера наблюдательницы Севера в то, что камни подсказывают ей, как будет лучше.
Терри остановился, когда понял, что Арри заметил его, и помахал рукой. Подходить к студентам на расстояние долетающих слов он не рисковал. Мало ли, что они скажут и на какие вопросы придется отвечать, а он не хотел никаких, ну совсем никаких новых конфликтов в это утро. Терри считал, что ему уже вполне достаточно. Он видел широкие плечи Тордеррика и не питал иллюзий насчет опасного оборота, какой может принять даже самый короткий разговор с горцем.
Пусть лучше Тордеррик разговаривает с ним уже после того, как у Терри отберут все эмоции. После — пусть хоть бьет. Хотя если попробует — мигом схлопочет красный лист. Терри усмехнулся. Ему показалось неожиданно забавным, что он так быстро нашел преимущества в том, чтобы быть «стертым». Спокойный сон, плотное пятиразовое питание, простая работа и никакого интереса со стороны короля — все это звучало как милость Создателя в сравнении с тем, что он имел сейчас.
И ему больше не придется оставаться одному.
После «нейтрализации» за человеком всегда будет кто-то присматривать и оберегать от неприятностей.
Вот будет забавно, если вместо того, чтобы умолять комиссию о снисхождении и обещать трудиться вдвое усерднее на благо Арчера и его будущей войны за независимость Академии, королевский заложник и двойной агент Риамен станет настаивать, что они должны стереть его личность. Терри хотел бы посмотреть на их лица в этот момент.
Арри подошел к Терри, но остановился не рядом, как всегда, а сильно дальше. Поправил ремень сумки на плече. Склонил голову набок, отчего по линзам очков скользнул яркий блик, отраженный от барьера, и Риамен перестал видеть его яркие синие глаза.
— Где пропадал? — первым спросил Арри, и Терри пришлось подавиться тщательно заготовленным небрежным приветствием, которое он считал идеально подходящим к случаю, когда нужно пригласить сына судьи на слушание дела друга.
— Ходил в город, — скованно ответил Терри, почти сразу же пожалев, что выбрал эти два слова. Они настолько плохо годились для описания минувшего дня и ночи, что даже та ложь про поножовщину в порту из-за девушки, выглядела больше похожей на правду.
— Опять к королю? — скучающим тоном уточнил Арри и оглянулся на библиотеку, будто ему гораздо важнее было не опоздать на занятия, чем узнать подробности.
— Сначала к искателям, — Терри поймал себя на том, что опять тянется к фуражке, чтобы опустить козырек до кончика носа и спрятать от друга выражение лица. Спрятал руки в карманы. — Потом к королю.
— И тебя пустили к искателям? Не перехватили на пороге?
— Не перехватили. Король не боится искателей. С чего бы. Они все лживые подонки и психи притом, — мрачно охарактеризовал Терри, вспомнив настойчивые тычки Доурелла и абсолютное равнодушие Фарелла, когда тот узнал, что гостя опоили золотым вином.
— Мой отец уважал искателей, — прищурился Арри.
Терри закусил нижнюю губу. Пожалуй, хорошего разговора не получалось. В правом кармане шуршал и кололся уголками конверт. Риамен зажал бумагу между указательным и средним пальцем, достал конверт и протянул Арри.
— Это «белый огонь». Возьми, и можешь делать с ним, что хочешь, — сглотнув комок в горле, произнес Терри.
Арри не спешил принимать конверт, и Терри чувствовал себя все более глупо, держа вытянутую руку на весу.
— Ты отдал его Карьяну. Забыл?
— Нет, не отдал. Я могу отдать его только тебе. Не возьмешь?
Арри возвел глаза к небу, но все-таки сделал шаг вперед и конверт взял. Повертел в руках, отогнул незапечатанный уголок и заглянул внутрь. Снова оглянулся через плечо и увидел, что лестница перед библиотекой опустела. Занятия вот-вот должны были начаться.
— Извинения приняты, — быстро сказал Арри.
Часы на ратуше пробили первый удар из девяти.
— Идем, не то опоздаем. Парлас нам головы пооткусывает, — со слабой улыбкой предложил Арри, начиная понемногу оттаивать. Часы пробили третий удар. Арри развязал клапан и положил конверт в сумку.
— Я не пойду, — в ответ на вопросительный взгляд Терри мотнул головой. — Не хочу ее видеть.
Часы пробили пять ударов.
— В каком смысле?
— Она работает на короля, — шестой удар пришлось буквально перекрикивать. — Никогда не показывай ей то, что не должен увидеть король.
— Как это? Она куратор по научной работе, — растерялся Арри.
Терри пожал плечами.
— Не знаю. Если они меня не сотрут, я что-нибудь придумаю.
После девятого удара колокола воцарилась колкая тишина. Хрупкая, недолговечная. Арри непонимающе смотрел на Терри, а тот думал, что еще не успел сказать другу за три с половиной года и что нужно обязательно успеть сказать за эти последние минуты, пока он не развернулся и не ушел на занятия.
Ведь Арри, даже если опаздывал, никогда их не прогуливал.
— Ты ведь не прощаешься сейчас со мной? — с подозрением спросил Арри и этим вопросом опять испортил Терри удачный момент для удачных слов.
— Демон тебя забери, Арри! — заругался Терри, жалея, что упустил хорошую возможность сказать то, что хотел. Какую-то сентиментальную чушь, наверняка, но ему нужно было, чтобы Арри услышал эту сентиментальную чушь после той ссоры из-за Карьяна и «белого огня»! — Я именно что прощаюсь.
Арри застыл с глупо открытым в полуулыбке ртом. Потом моргнул, и улыбка пропала. На его светлое лицо и яркие глаза будто набежала тень и разом сделала лет на пять-десять старше.
— Это не шутка, — вопрос не звучал как вопрос, и поэтому Терри промолчал. — Тебя сотрут? И мы ничего не можем сделать?
Это «мы» согрело Терри сердце, и он почти простил другу, что тот не позволил прозвучать вслух сентиментальщине.
— Заседания еще не было. Я только что узнал, что присутствовать может кто угодно, и подумал, может, ты захочешь…
Арри молча смотрел на него. Из-за очков казалось, что глаза у него стали даже больше, чем обычно. А еще у него на носу выступили веснушки. Наверное, побледнел сильнее обычного.
— Я правда, точно не помню, во сколько. Мне, кажется, даже не сказали. Но опаздывать нельзя, иначе точно сотрут, — Терри вздохнул и оглянулся на ратушу. Часы на башне строго молчали. — Ну, я пойду тогда. Посижу там. Увидимся!
Он развернулся и быстро зашагал в сторону Дома-Ратуши. Как он и опасался, молчание Арри он вынести не смог. Хорошо хоть, что конверт успел отдать до того, как друг перестал разговаривать! Значит, не так плохо все прошло, как могло бы. Сносно все прошло.
Тут Терри услышал за спиной торопливый стук подметок и с облегчением улыбнулся, чувствуя, как размякает тугой узел в груди.
Арри нагнал его и пошел рядом.
— Я с тобой посижу, — сказал он, глядя под ноги. — Это только ты так умеешь: тебя судить будут, а ты ничего не уточнил, не разузнал.
— Да, это похоже на меня, — признал Терри, все еще улыбаясь от радости, что его другу не все равно, что с ним будет. Если хотя бы одному человеку было не все равно, значит, жизнь все еще имела смысл и за нее стоило бороться.