Чтобы отвлечься от этих безрадостных мыслей, прислушалась я к тому, что говорили девчонки за моей спиной.
— Я бы ни за что на свете свои дневники в чужие руки не отдала, тем более этой лгунье и сплетнице. Бездельница! Человек столько времени на нее потратил. Поводила-поводила она ее за нос, а теперь еще и дневники ей вынь да положь! Не слишком ли жирно будет?! — заявила одна из девочек, посочувствовав мне.
— А я другого мнения, — возразила первой вторая. — Конечно, Иванова болтушка и лентяйка. Но разве Юлька этого не знала? Зачем связалась с ней, да еще блокноты свои на кон положила? Самоуверенная слишком, много мнит о себе. Пускай за это теперь и поплатиться!
Последнее выступление задело меня за живое. Я повернула голову, чтобы выразительно посмотреть в лицо Тане Воробьевой — это она так сурово осудило меня. Но неожиданно заметила я, что стоявшая рядом с нею Люда Губарева, та самая девочка, которая не советовала мне обращаться в мужскую школу, уверяя, что Малышев Анатолий не тот парень, которого я ищу, — вдруг подморгнула мне. Я сначала не поняла, что она подсказывает своим подмигиванием, но вспомнив, что Людмила живет на том же поселке, где и Инка, в том же доме, поделенном на две половины, усадьба к усадьбе, следовательно, знает о ней гораздо больше, чем я, догадалась, на что девушка, болеющая за меня, намекает мне.
Меня точно током ударило: сообразила я наконец, что надо делать, что должна буду я сегодня вечером предпринять, чтобы спасти свои дневники, а заодно и свою репутацию…
С последнего урока я отпросилась и скорее помчалась домой, чтобы оставить портфель и переодеться во все мамино. Я надела длинную до пят юбку в сборку, плюшевый жакет, подложив под него маленькую подушечку, чтобы походить на горбатую. Грим применять не стала, лишь повязала на голову черный платок, наполовину закрыв им лицо. Обула папины грубые ботинки, прихватила большую хозяйственную сумку и стоявшую в углу прихожей забытую у нас дедушкой тросточку и выскочила из дому на улицу, уверенная, что в таком обличье даже родная мать не узнала бы меня, встретив на дороге. В том, что Иванова примет меня за старуху, я не сомневалась.
Я подошла к школьной ограде из булыжника и, спрятавшись за нее, стала ждать, когда прозвенит звонок.
Звонок прозвенел, но Инка в поле моего зрения "нарисовалась" лишь минут 20 спустя. Наверное, прежде чем покинуть помещение школы, по своему обыкновению, сразилась с кем-нибудь из ребят в шахматы. Вразвалочку спустившись по ступенькам крыльца, спокойно прошла мимо меня и направилась к трамвайной остановке, но не к той, на которой останавливается трамвай, идущий в сторону поселка, где она живет, а к той, где садятся в вагон люди, которым надо ехать в противоположную сторону.
Я тоже подошла к трамвайной линии и остановилась поодаль от одноклассницы. Шагах в пяти от нее. Уже смеркалось, лицо человека можно было разглядеть, лишь вплотную подойдя к нему. Долго ждать трамвая не пришлось. Когда он подъехал, Иванова влезла в него через переднюю дверь, я — через заднюю. Таким образом, мы оказались в разных концах вагона. Когда подъехали к мосту, где нам нужно было сделать пересадку, обе вышли из вагона, каждая со своей стороны. На меня Инна, пока мы ехали, даже ни разу не взглянула, что, безусловно, вполне устраивало меня. Пересаживаясь, я делала вид, что мне очень трудно подниматься по ступенькам. Мы проехали по мосту, затем вдоль заводских корпусов, добрались до развилки, где нужно было сделать вторую пересадку.
Пересев, мы доехали до остановки "Заводоуправление". Выбравшись из вагона, долго шли пешком. Инка впереди, широко, по своему обыкновению, расставив руки и не оглядываясь (этой легкомысленной врунье даже в голову не приходило, что кто-то и ее может обмануть и выследить), я — сзади, прихрамывая, опираясь на палочку, но все же стараясь сильно не отставать. Сначала мы шагали по шоссе, затем свернули на незаасфальтированную дорогу, ведущую в глубь барачного поселка. Пропустив четыре барака, Инка вошла в пятый. Тут я вынуждена была остановиться, чтобы не выдать себя.
Мне нужно было выяснить, в какую комнату войдет Иванова. С этой целью я прошлась вдоль длинной-предлинной стены одноэтажного строения. В окнах горел свет. На этом участке 20 лет назад жили первостроители города. Теперь здесь обитали те, кто по какой-либо причине еще не обзавелся благоустроенной квартирой в Правобережном районе. В основном это были бедняки. Ценных вещей в комнатах не имелось, хозяева не опасались, что их могут ограбить, поэтому, когда становилось темно, не задергивали занавесок на окошках и с улицы можно было беспрепятственно наблюдать, что происходит в каждом номере. Мне только этого и надо было.
Ни в одной из "светелок" с той стороны постройки, с которой я начала осмотр, Иванова не появилась. Быстренько обогнув здание, я стала заглядывать в окна противоположной стены. Миновала одно, второе и, о везенье, в тот самый момент, когда я, соблюдая осторожность, приблизилась к третьему, дверь, ведущая из коридора в комнату, с грохотом раскрылась (видимо, она была не заперта) и в помещение, точно вихрь, влетела Инка. Сидевшая за столом девушка от неожиданности вздрогнула, вскочила на ноги. Девчонки с разбега обнялись, начали тормошить друг друга, хохотать. При этом Иванова что-то говорила, захлебываясь от охватившего ее возбуждения. Пересказывала, должно быть, то, что я сегодня, вернувшись из мужской школы, сообщила своим болельщицам, хвалилась, что так ловко дурачит меня, заставляя искать ветра в поле. Наконец хозяйка высвободилась из цепких Инкиных объятий и отошла к столу, покрытому клеенкой. Постояла несколько секунд в раздумье, затем принялась резать хлеб и раскладывать по тарелкам какую-то еду, собираясь потчевать гостью, а та, сбросив прямо на пол свой замызганный плащ, плюхнулась на шаткую табуретку и продолжила, размахивая руками, будто мельница крыльями, что-то вещать.
В мои планы не входило врываться в жилище незнакомого мне человека, чтобы немедленно разоблачить негодяйку. В тот момент я не смогла бы доказать то, что требовалось. И вообще в одиночку добиться победы над авантюристкой Ивановой, чувствовала я, мне не удастся. Лишь заручившись поддержкой ее подруги, от которой, как видно, одноклассница моя непутевая ничего не скрывала, можно будет припереть лгунью к стене и заставить признаться, что друга мужского пола у нее и в помине нет. Во что бы то ни стало я должна была найти подход к девушке, которую видела впервые в жизни. Но получится ли это у меня? Незнакомка была симпатичная: гладкие черные волосы, правильные строгие черты, ухоженные руки. Рассматривая девушку сквозь чистые стекла окна, я подметила, что выражение ее лица сразу же изменилось, как только она отвернулась от собеседницы. Улыбку с него словно платочком стерли, и сделалось оно каким-то отсутствующим и даже скучным. А это значило: смеялась она, слушая россказни Ивановой не от души, а лишь для приличия. Забот, кроме Инкиных, у нее своих, как видно, хватает. Ее тяготят поздние, на ночь глядя, визиты подруги. Она не одобряет затеянную приятельницей игру. Хотела бы высказать ей все это в глаза, но не решается. Я, само собой разумеется, порадовалась тому, что мне вдруг открылось, почувствовала себя уверенней и, отойдя от окна подальше, стала ждать, когда можно будет от наблюдений перейти к активным действиям.
Они поужинали. Взглянув на стенные часы с маятником и гирей, висевшей на длинной цепочке, Иванова поднялась. Одевшись, распрощалась с подругой. Та провожать ее не пошла.
Немного повременив, я постучала в дверь.
— Войдите! — отозвалась девушка без промедления. Наверное, подумала, что зачем-то вернулась Инна. Но вошла я, предварительно освободившись от своего "горба", подтянув юбку и сняв с головы платок. Увидев меня, девушка оторопела.
— Не пугайтесь! — поспешила я ее успокоить. — Я одноклассница вашей знакомой, с которой она заключила пари, над которой только что смеялась. Вместе с Вами, к сожалению. Последние мои слова вогнали девчонку в краску. Я хотела продолжить свою обличительную речь, но девушка остановила меня, сказав, что нам с нею лучше выйти на улицу и там поговорить, чтобы не застали нас за этой беседой ее родители, которые работают во вторую смену, с трех до 12, и вот-вот должны явиться домой.
Мы разместились на лавочке возле барака. Муза (так звали подругу Ивановой) не стала дожидаться, когда я начну жаловаться на Инну, сама принялась ее хаять.
До переезда на правый берег Иванова жила по соседству с Музой. Они учились в одной школе, в одном классе. Когда родители Инны купили в рассрочку дом на поселке с приусадебным участком и семья переехала, дружить девочки не перестали. Возможно, и дальше у них все шло бы хорошо. Но Музе пришлось устроиться на работу после окончания седьмого класса. А так как учиться она не бросила и стала посещать вечернюю школу, свободного времени у нее, чтобы поддерживать отношения с Ивановой, которая, судя по всему, вообще не учится, только числится ученицей, почти не остается. Но она этого не понимает. И Муза понятия не имеет, как это подруге втолковать.
— Как-нибудь втолкую, — пообещала я, выслушав собеседницу,? А вам уж придется посодействовать мне.
Я сказала, решив, что пора перейти к тому, ради чего явилась я в этот дом:
— Из ваших слов можно сделать вывод, что моя одноклассница много времени отнимает у вас (Да, это так, — подтвердила Муза. Каждый вечер приезжает ко мне) — Когда же она в таком случае встречается со своим другом-юношей? — не задав этого вопроса и не получив на него ответа, не смогла бы я выяснить то, что мне было позарез надо.
— Какой юноша? — всплеснула Муза руками. — Никакого парня у нее нет. Врет она все! Цену себе набивает.
— И вы можете это подтвердить, если потребуется? — поспешила я задать следующий вопрос, пока железо, как говорится, было горячо.
— Конечно, — не колеблясь ни секунды, заверила меня девушка. — Мне, наверное, нужно было сразу же, как только эта каша заварилась, прийти в вашу школу и поговорить с вами, раскрыть ее карты. Но я не посмела так поступить. Подруга все же, — извиняющимся тоном добавила Муза.
— Ничего, — дала я ей понять, что не сержусь на нее за это упущение. — Еще не поздно исправить Вашу ошибку.
Перед тем как сказать новой своей знакомой "до свидания", я поинтересовалась, могу ли поставить в известность Иванову, что повидалась с нею, с Музой, и до чего мы договорились.
Подруга Ивановой дала мне такой совет:
— Вы только имя ей мое назовите. Оно довольно редкое. И Инна сразу все поймет. Не дурочка же она. И о дневниках ваших не заикнется больше.
Не знаю, не интересовалась, поссорились или нет между собой эти две приятельницы после моего вмешательства в их отношения. Скажу только: найдя общий язык в тот трудный для нас обеих вечер, мы подружились с Музой. Встречаемся, правда, не так часто.
На первом уроке Иванова, как обычно, отсутствовала. Дождавшись звонка, но раньше, чем разрешил учитель, я покинула класс. В коридоре, возле двери, ее тоже не было. Я понеслась вниз по лестнице, всматриваюсь в лица тех, кто шел мне навстречу. Поймала я плутовку в раздевалке. Приперев к стене, сказала прерывающимся от волнения голосом: (я сильно волновалась, а Инка нисколько: ей же неизвестно было, что произошло вчера после того, как она рассталась со своей "левобережной подругой"):
— Хочу обрадовать тебя, мне удалось узнать, как на самом деле зовут твоего друга.
— Как же? — презрительно выпятив нижнюю губу, спросила она.
— Может быть, ты сама скажешь? — предложила я своей противнице сдаться.
— Я это уже говорила тебе, — уперлась она на своем, уверенная в том, что одержала победу в нашем с нею споре.
— Ты солгала! Нарушила правила игры! Скажи правду!
Вместо ответа она вызывающе засмеялась.
— Тогда слушай. — Я назвала имя ее приятельницы.
— А как ты узнала? — растерянно захлопала она своими пушистыми, точно приклеенными, ресницами.
— Много будешь знать, быстро состаришься, — ответила я, думая при этом: такая хорошенькая, лицо — ну, просто куколка. Вела бы себя, как подобает, имела бы настоящих поклонников, а не выдуманных. Одним словом, ты проиграла. Готовь дневники!
— Еще не хватало! Не получишь ничего!
— Я и не надеялась их получить. И, откровенно тебе скажу: не нужны мне они вовсе. В них ты, наверное, так же, как и в жизни, врешь. Так что читай записки свои сама. Но не думай, что тебе сойдет с рук то, что ты вытворяешь.
— На учком вызовешь? — делая вид, что ей все трын-трава, поинтересовалась Иванова. — Директор от учеников…
— Нет, лично я заниматься тобой не стану больше. Пошлю к тебе домой представителей этой организации. Несколько человек. Потом послушаем, какую после этого ты песню запоешь… Как бы тебя родители твои работать на завод не погнали. Погонят, я думаю, раз ты учиться не желаешь.
— Ты тоже не очень хорошо учишься.
— Приходится, из-за таких, как ты, время терять.
— Уж больно ты стараешься.
— Да, стараюсь быть полезной другим. Когда-нибудь за то, что я тебя разоблачила, обманщицу, ты мне спасибо скажешь, может быть.
— И не мечтай!