— Девочки! — обратилась она к нам с тревогой в голосе. — Вы тут не подрались, а то я слышу, крупно разговариваете. Давайте-ка отсюда, быстро! Одна минута осталась до звонка!
Только на следующей перемене появилась у меня возможность доложить одноклассницам, какие меры были предприняты мною вчера, чтобы разыскать наконец того, с кем Иванова дружит.
Выслушав меня, девчонки пришли в восторг. Начали чуть ли не до потолка прыгать. Хохотать, в ладоши хлопать, поздравляя меня с победой. На Инну, которая забилась в угол и молчала (прикидывала, наверное, в уме, что будет с нею, если я выполню то, чем ей пригрозила) никто не обращал внимания. Одна из девочек, на которую мой рассказ о том, как я, изображая горбатую и хромую старушку, тащилась по Инкиным следам, произвел сильное впечатление, задала мне вопрос:
— Кем же ты, в конце концов, станешь, Юлька?
Я промолчала. Свои предположения и пожелания начали высказывать девчата:
— Артисткой!
— Следователем! Так Роман Федорович считает!
— Нет, — подала голос молчавшая до этого момента Мудрецова, Тоня-тихоня, моя ближайшая подруга, — она станет общественным работником. У нее такое призвание… — Эти слова были сказаны таким тоном, что трудно было понять, одобряет Антонина мою активность или насмехается надо мной. Я не постаралась выяснить это немедленно, решив, что будущее покажет, как я должна была эту реплику Антонины воспринять.
Думая, что разговор окончен, я собралась было удалиться. Но в этот момент послышался вдруг мужской голос и мы, девчонки, заметили наконец, что, кроме нас, в классной комнате находится учитель черчения, который только что вел урок. Он сидел за учительским столом и проверял сделанные нами чертежи. Он слышал и то, что я рассказывала, и то, что выкрикивали другие девушки, и решил вмешаться в наш диспут, хотя его об этом никто не просил.
И вот что он заявил небрежным тоном, обратившись ко мне:
— Ты, Русанова, ни артисткой, ни юристкой не станешь! Попрыгаешь, попрыгаешь какое-то время, да и подашься, в конце концов, в пединститут.
Я восприняла эту его фразу как оскорбление.
И оскорбилась не столько за себя, сколько за всех преподавателей. И спросила у чертежника, стараясь сдержать негодование, охватившее меня:
— Почему вы, Олег Яковлевич, с таким презрением относитесь к своей профессии? Если бы мне не довелось услышать этих ваших слов, я, может быть, и пошла бы учиться, окончив школу, в педагогический. Но после того, как услышала этот ваш отзыв, ни за что не стану учителем!
Через несколько дней состоялся в нашей школе вечер-концерт, на который были мною приглашены старшеклассники из мужской. Они пришли, все чистенькие, вежливые. Их было очень много, наших тоже. Народу собралось столько, что в спортзале, где проходил концерт, яблоку негде было упасть. Концерт получился прекрасный. Моей заслуги в том, что наши ребята выступали "на отлично", не было. Заслуга моя была лишь в том, что я выявила артистов во всех классах, с первого по десятый, и уговорила показать свой номер. Но это я не считала чем-то особенным, поэтому в глаза публике не лезла, даже вести концерт отказалась. Вел его ученик девятого класса, поклонник Розиной сестры. Виталий Коломийцев, высокий, стройный, очень красивый брюнет.
Малышев на вечере был. Но мне с ним в этот раз не удалось ни потанцевать, ни даже просто поговорить, хотя и намерена была я рассказать ему о том, чем завершился наш с Ивановой спор. Во время концерта он глаз не отводил от сцены и я, чтобы его не отвлекать, не подошла к нему. Когда отгремели аплодисменты и зазвучала музыка, уже не я, а он должен был подойти ко мне. И он подошел, но лишь на один миг. Чтобы сказать с укором:
— Эх, Юлька!
— Что значит "эх, Юлька"? — удивилась я.
Но он не ответил мне. Сделал шаг в сторону и пригласил на вальс проходившую в этот момент мимо нас девочку. Я, конечно, расстроилась и стала выяснять в чем дело. Оказалось: еще до начала концерта на подступах к школе произошел инцидент. Наши парни пытались не пустить в здание школы приглашенных мной ребят. Но у них, у наших ребят, ничего не вышло. Гости прорвались, так как их было гораздо больше, чем заартачившихся хозяев. Но одному из приглашенных, сказали мне, все же досталось. Наверное, Анатолию, в чем он меня и упрекнул. Уверена, это Лешка затеял драку, хотя сам, возможно, и не участвовал в ней, лишь науськал своих "подданных".
Видимо, до него дошел слух, что я побывала в мужской школе и познакомилась с каким-то парнем. Вообразил, что я решила переметнуться к нему. С этой целью назначила ему свидание в своей десятилетке, а для отвода глаз пригласила всех старшеклассников. Чтобы воспрепятствовать осуществлению якобы задуманного мною, он и организовал потасовку. И как хорошо я сделала, что позвала к себе в школу ребят из всех старших классов, а не только из того, в котором учится Анатолий, иначе драка эта не обошлась без кровопролития.
Толику, наверное дали понять, что его бьют из-за меня. И его слова: "Эх, Юлька", наверное, нужно понять так: "Почему ты не предупредило, что у тебя есть мальчик? Мальчик? У меня есть мальчик? Тот, который при каждой встрече твердит мне, что меня он не любит? Это не мальчик. Это собака на сене…
Ребята моего класса тоже отличились на том вечере. Разозлившись на наших девчонок, которые охотно знакомились с парнями из мужской школы и весело смеялись, танцуя с ними? вообще не стали танцевать. Перешли из зала в классную комнату, оказавшуюся почему-то незапертой, и сидели там, почесывая свои кулаки, пока не разыскал их директор и не отправил домой.
Вот и дружи после этого с мужской школой…
Но я ничего не сказала об Инне Ивановой. А сказать нужно вот что. На этот вечер она не пришла. Побоялась, должно быть, что ей влетит от юноши, на которого я вышла, разыскивая ее "друга" по тем приметам, которые она назвала. Спасибо за то, что я потратила целую неделю, занимаясь ее перевоспитанием, она, естественно, мне не сказала. Но в конце года, когда уже был решен вопрос о допуске к экзаменам, и она в один прекрасный день преподнесла мне развернутый тетрадный лист, на котором, без единой ошибки, каллиграфическим почерком было написано следующее:
Юля, извини, что даю тебе не такую характеристику, какую ты ждешь от меня. Какая уж вышла.
— Познакомьтесь, — сказала Жанна, подводя к Алисе белокурую, с полузакрытыми глазами, худую, стройную девушку.
— Яна, — сказала та, протягивая Алиске руку. Эта Аля Русанова, наша новенькая, о которой мы тебе говорили, — рапортовала Жанна за Алису, которая стояла в нерешительности.
Так познакомилась Алиска с Яной Цветочниной. Со дня из знакомства прошло сравнительно много времени, но Алиска не забыла ни дня знакомства, ни дня их первой ссоры… Много раз приходилось Алиске ссориться, иногда даже ненавидеть за надменность Янинку. Но она не могла не уважать ее.
"Почему я ее уважаю? — часто вопрошала себя Алиска. — не потому ли, что она принципиальна, любопытна, хвастлива, не потому ли, что у нее много знакомых мальчишек? Может, я ей завидую и потому уважаю"?
— Конечно, не за это, — решительно говорила она сама себе вслух.
Я ее уважаю за ум — это раз,
за справедливость — это два,
за честность — это три, — которая не позволяет ей говорить неправду,
за силу воли и трудолюбия.
— Книжечка N 5 Русановой Юлии. 10 класс
— Личное
Что происходит с Алексеем? Стал являться ко мне даже среди недели, не говоря уже о выходных, но не один, а со своими друзьями: Иваном Новиковым и Александром Волгиным. Я не возражала бы против этого, но мне не нравится, как ведут себя ребята, которых Лешка приводит с собой. Точно хозяева, разгуливают по квартире, заглядывают во все углы: под кровать, в кладовку, в шифоньер. Что они там ищут? Не что, а кого? Того, с кем у меня абсолютно ничего не было, но кто уже пострадал из-за меня — на том вечере, на который были приглашены парни из мужской школы… Лешка не верит, что этот юноша, Анатолий Малышев, так быстро свернул с намеченного курса, воображает, что я тайком встречаюсь с ним. Вот и приходит теперь чуть ли не каждый день, чтобы выяснить, так это или не так. А Ваньку и Сашка берет с собой на тот случай, если потребуется с соперником подраться. Зачем он будет один на один биться с кем-то, если есть у него надежные друзья? О том, что напав втроем на одного, можно ведь и убить человека, он вовсе не думает. Крыша у него уже поехала от страха, как бы я не предпочла ему другого. И все еще будет доказывать, что не любит меня, а только уважает? Нет, чувствую я, он уже готов сказать мне слово "люблю", но смелости у него не хватает для этого. Ограничивается туманными фразами. Как это в песне поется: "В каждой строчке только точки. Догадайся, мол, сама". В прошлое воскресенье при Иване и Саше сказал, что ему очень понравился последний диалог отца и дочери в "Приваловских миллионах". Вчера добавил к сказанному: "Этот диалог доказывает, что идея Бахарева восторжествовала". Я попросила пересказать последнюю главу, он отмахнулся: "Принесу книгу, сама прочитаешь". Надо перечитать этот роман, возможно, в нем я найду ответ на мучающий меня вопрос.
— Примечание
Я не стала перечитывать Мамина-Сибиряка, выяснять, на что Крылатов намекает. Не желаю, чтобы он объяснялся со мной посредством цитат из сочинений великих писателей. Хочу, чтобы он четко, ясно, своими словами сказал, как он относится ко мне и что в конце концов ему от меня нужно. Литературные параллели мне давно надоели. То Онегина корчит из себя, то еще за какого-то героя прячется. А я должна его загадки разгадывать и довольствоваться этим. Притворяясь равнодушным и холодным, как Онегин, чтобы покрепче меня к себе привязать, он слишком далеко зашел. И надеется, что я помогу ему выбраться из этого тупика. Но я не хочу своими силами, которые он мне основательно подорвал, тянуть из болота лжи этого бегемота…
— Школа. Урок химии
По конвейеру к Лазейкиной "приехал" наполненный какой-то жидкостью кулечек. И не успел Юрочка Романов глазом мигнуть, как на него, точно с потолка, полилась вода. Таких номеров у нас в классе еще не откалывали. Черт возьми! До чего же распустился наш десятый! И как только Ольга Захаровна терпит подобные выступления?! Но она и сама во многом виновата. Попустительство к хорошему не приводит. Представляю себя учительницей. Ни за что не позволила бы ученикам безобразничать на моих уроках. Не интересно тебе слушать преподавателя — займись потихоньку тем, что больше нравится, но другим не мешай. Зачем же привлекать к себе всеобщее внимание?
Я химию совсем не знаю и не потому, что не учу, а потому что целых полгода нам этот предмет не преподавали. Потом пришла учительница и стала читать курс, но не сначала, а с того параграфа, до которого "дошли" в тех школах, в которых химия велась. И что это дает ученикам? Ровным счетом ничего. Ольга Захаровна что-то лепечет, что-то рисует на доске, но мы ничего не понимаем. И мы, и я конкретно. И так за уроком урок. Чтобы время зря не пропадало, заполняю свой дневник. Надеюсь, что из этого со временем выйдет толк.
— Личное
Теперь об Иване Новикове. В нем я чуть было не разочаровалась из-за того, как он вел себя в тот день, когда мы втроем отмечали день рождения Алексея. Болтал стишком много о том, о чем вообще не следовало говорить: что он очень любит меня как сестру и страдает от того, что Лешка меня не любит. Заплакал, когда тот, настаивая на своем праве решать самому, как ко мне относится, непреклонным тоном заявил: "Да, я уважаю ее очень, но не люблю". Но это еще куда ни шло. Хуже всего было то, что он, Ванька, демонстрируя мне свою, якобы братскую любовь, приложился к моим губам, не спросив на то у меня разрешения. Я написала: "Хуже всего". Да, я так считаю: самое неприятное в жизни девушки и женщины, это поцелуи нелюбимого. Но в тот момент, когда мне пришлось услышать от Лешки такие обидные слова и я чуть было не потеряла сознание, прикосновение губ Ивана я даже не ощутила. К концу вечера, сосредоточившись на своих страданиях, я начисто позабыла о том, что названный брат мне преподнес. А на другой день, конечно, вспомнила. И такое охватило меня отвращение к Новикову, что я, не желая видеть его, чуть было не нарушила обещания позаниматься с ним русским языком в каникулы. Больших усилий мне стоило при встрече с Ваней не показывать ему, чего он добился, позволив себе лишнее.
Если бы на месте Иванушки оказался кто-то другой, я вела бы себя, конечно, по-другому. Всыпала бы провинившемуся по полной программе, как теперь говорят. Но обижать Ивана, который сделал мне столько добра, не было у меня никого желания. Наверное, он понял, что в глубине души я на него сержусь, но не раскаялся в своем проступке. А убедившись, что дорожу его дружбой, даже попытался добиться от меня послаблений.
Через некоторое время вот такой завел со мной разговор:
— Недавно я сделал один вывод.
— Какой? Говори.
— Нет. Не считаю нужным.