— Вылетела из родительского гнезда и еще не оперилась, но ведет себя, как хочет, не слушает наставлений матери. Влюбилась в красивого оболтуса, который уже теперь попивает, ходит за ним по институту, как тень, расставаясь лишь на то время, когда он отправляется на свидание с другой девушкой. И нисколько ее не заботит, что он ставит ее в унизительное положение.
Я посочувствовала Анастасии Петровне, которая не без оснований беспокоится о будущем своей дочери, но бранить Тоню за бездумное поведение не стала, так как сама еще совсем недавно, когда училась в 9 и 10 классах, не умнее вела себя по отношению к Лешке Крылатову.
Потом мы стали обсуждать мои дела, но не личные. После того случая, когда Алексей раскрылся передо мной во всей своей "красе", о котором сразу я ни слова даже в дневнике своем не написала и старалась не вспоминать, живя в Свердловске, говорить о нем, о Лешке, с кем бы то ни было, не испытывала я никакого желания.
Мудрецова похвалила моих родителей за то, что они, когда я, бросив юридический, вернулась домой, не послали меня работать на производство, а позволили учиться на заочном, то есть без стипендии. Похвалила меня за то, что я так хорошо учусь, стараясь поскорее окончить институт, чтобы на год раньше пойти работать и вносить свой вклад в семейный котел.
Вспомнили мы также и наших с Тоней одноклассников, о них побеседовали, уточнив, где кто и чем занимаются.
Затем Анастасия Петровна перешла к самому важному на тот день и спросила каким-то вроде даже игривым тоном, каким говорят, когда что-то приятное для собеседника замышляют.
— А где ты будешь встречать Новый год?
— Наверное, в школу пойду. Меня пригласили на бал-маскарад.
— А что наденешь?
— Какое-нибудь платье из гардероба старшей сестры.
Этот мой, на первый взгляд, странный ответ не удивил Анастасию Петровну. Она прекрасно знала, какой был заведен у нас дома порядок. Родители мои, так же, как и она, тонина мама, трудились не покладая рук. Отец на производстве и в своем саду. В это время был у нас уже свой земельный участок, мама — по хозяйству и на той же делянке, а кроме того, вязала на продажу пуховые шали. Мало-помалу выбирались мы, Русановы, из нужды.
Питались теперь не хуже других (иначе у меня и силенок не хватило бы с таким напряжением учиться, да еще и спортом заниматься), но одевать одинаково хорошо трех дочерей, старшей из которых исполнилось 22, средней, то есть мне, восемнадцать, а младшей, Лиде, шестнадцать, — не было возможности. А потому новые вещи справлялись только Галине, так как ее надо было первой замуж выдать. Нам с Лидой, хотя и мы были уже невесты, доставались лишь обноски старшей сестры. Мне разрешалось по праздникам наряжаться в какое-нибудь, уже надеванное Галкой платье. Но она бунтовала против того, что я, облачаясь в одежки, которые на ней уже видели, демонстрирую таким образом бедность нашей семьи, а ей хотелось, чтобы ее знакомые считали нас богатыми, поэтому, когда приближался какой-нибудь праздник, она делала все возможное и невозможное, чтобы воспрепятствовать моему появлению на людях в ее костюме. Она придиралась ко мне, провоцируя скандал, даже била меня, пока я не занялась спортом и не стала физически сильнее, чем она.
Зная все это и сочувствуя мне, Тонина мама и поинтересовалась, в чем я пойду на новогодний бал. Мой ответ убедил ее в том, что у нас в семье все по-прежнему. И тогда она задала мне еще один вопрос:
— А если Галя не разрешит тебе позаимствовать на один вечер какое-либо из ее одеяний, что тогда?
— Тогда дома буду сидеть, — вздохнула я. — Не впервой. Уроки поучу.
Выслушав это мое невеселое признание, Анастасия Петровна молча поднялась и вышла в другую комнату. А когда вернулась, в руке у нее было плечико, а на нем платье, очень длинное, из черного атласа, с красной отделкой, с глубоким вырезом, с короткими, пышными, фонариками рукавами, на подкладке? красивое до умопомрачения.
Я бурно выразила свой восторг, а хозяйка, сохраняя спокойствие, приказала мне:
— Иди в тонину комнату, примерь, я посмотрю, фигура у тебя изменилась в лучшую сторону, и этот наряд должен будет тебе подойти.
Когда, переодевшись, предстала я перед Анастасией Петровной, она, осмотрев меня, сказала:
— Как на тебя сшито. Все. Берешь его, все праздники красуйся в нем, потом принесешь. — Любуясь собой в зеркале, я проявила интерес:
— Откуда у вас такая прелесть?
— Сама сшила, я же портниха.
— Неправда! — заспорила я. — Это же старинная вещь.
— Да, это наша семейная реликвия, — призналась хозяйка и, погрозила мне шутя пальцем:
— Никому не говори, где ты его взяла. Оно очень хорошо сидит на тебе, отвечай, если спросят, что шила на заказ. Уверена: произведешь в этом костюме фурор, прическу только сделай соответствующую…
Я сняла платье, завернула его в бумагу, поцеловала в щечку осчастливившую меня женщину и, прежде чем выскользнуть из квартиры, осведомилась:
— А вдруг Антонина приедет домой на праздники и ей понадобится этот наряд?
— Не переживай. Тоня не приедет, — заверила меня Анастасия Петровна. Уже звонила. Да и не налезет на нее это платье, если б даже она захотела его надеть. В меня пошла, начала поправляться, полнеть.
В дополнение к этому одеянию, чтобы уж получился маскарадный костюм, нужны были белые туфельки, длинные, до локтей перчатки, тоже белые. Я все это достала, надела на себя, завила волосы, подкрасила(впервые в жизни) губы и в таком виде явилась на карнавал. Спрятала пол-лица под черной маской с блестками, развернула яркий веер и, обмахиваясь им, стала изображать светскую даму.
Успехом пользовалась головокружительным. Узнавала я всех, кто, как и я, был в маске и приглашал меня танцевать. Меня же? никто. Возможно, потому, что не ожидали увидеть. Наконец мне надоело быть инкогнито, я сдернула с лица маску. Присутствующие в зале старшеклассники и учителя так и ахнули. И захлопали в ладоши. Комплименты посыпались со всех сторон: как ты изменилась! Какая ты стала! Фигура! Прическа! Как научилась держаться. И макияж тебе идет. Пора, пора заняться собой. Ты теперь не школьница. Студентка! — каждый, кто приглашал меня на танец, считал своим долгом сказать мне что-то приятное. Многие, в основном девочки, высказывали сожаление, что нашего класса в школе больше нет, такие, мол, вы были активные, веселые, живые, такие мероприятия проводили интересные, а когда ушли, стало так вас не хватать, так скучно сделалось и муторно, что порою даже не хочется в школу идти.
Лешка на маскараде тоже присутствовал, правда, не в карнавальном, в обычном костюме. И вел себя по отношению ко мне, как обычно — довольно странно. То ли злился не меня за то, что я так расфуфырилась и привлекла к себе всеобщее внимание, отчего непросто было ко мне пробиться в перерыве между танцами, то ли по какой-то другой причине. За весь вечер и ночь, пока длился бал, подошел ко мне всего лишь один раз (когда я сняла маску) и заявил капризным тоном:
— Я узнал бы тебя даже в дерюге, не то что в этой распашонке! — а танцевать вообще не пригласил.
Я на него за это рассердилась, конечно, и в отместку не пригласила на "белый" танец, когда его объявили. Даже не подошла к Алешке, а он, возможного, рассчитывал на это. По его мнению, я должна была, как всегда, поклониться ему. При такой-то массе народа, одетая, как аристократка?! Это было бы уж слишком!
Короче говоря, опять нашла у нас с Алешкой коса на камень. Но я, привыкнув ссориться с ним, значения этой размолвке не придала, а потому согласилась прийти на вечер, который устраивал его десятый класс первого января в помещении другой, восьмилетней школы, директором которой был отец одной из учениц этого класса. Собираясь на вечеринку в ту школу, я даже представить себе не могла, что меня там ждет. Правда, испытывала некоторое беспокойство, посему наряжаться, как накануне, не стала. Надела одно из платьев старшей сестры, серенькое, уж не помню, из какой ткани, скомбинированное с черным, которое тоже очень мне шло. Мы с сестрой в молодости носили один и тот же размер, хотя она была немного полнее меня и пониже ростом. Лешка на этот вечер не явился. Я спросила у его товарища, которого в прошлом году частенько видела у Крылатовых, почему нет Алексея. Этого парня звали Кленов Андрей. Он был рослый, на полголовы выше Алешки, белокурый, красивый, на вид бесхитростный. Дружил с одной девочкой из своего класса, с Зиной Переваловой, о которой я уже говорила, когда рассказывала о том, как напала я на Крылатова на совместном заседании двух комитетов, ученического и комсомольского.
Она тоже была очень высокой, под стать Андрюшке, с длинными черными волосами, которые заплетала в две косы. Ее я тоже неоднократно видела у Алексея дома. У него частенько собирались одноклассники.
Тут надо кое-что пояснить, прежде чем дальше рассказывать о новогоднем вечере, состоявшемся в восьмилетней школе.
Прихожу я однажды без предупреждения к Алексею. Ворота и входная дверь дома не заперты. Прохожу через сенцы в переднюю. И останавливаюсь, пораженная. На полу огромная куча недавно выкопанного и подсушенного репчатого лука. Вокруг этой кучи, поджав ноги, сидят Лешкины одноклассники и, потихоньку переговариваясь, чистят лук. Готовят овощ на продажу. Лешкиного отца на поселке, где у Крылатовых был дом с приусадебным участком, звали луковым королем. Весь этот участок родители моего сердечного друга засаживали луком. Торгуя им, выручали неплохие деньги. Хорошо было и то, что справляться с урожаем по осени помогали Крылатовым друзья Алексея, не требуя за работу никакого вознаграждения.
Мой неожиданный приход, само собой разумеется, смутил парней и девчонок, занятых полезным для Крылатовых делом. Лешка, захваченный мною врасплох, тоже почувствовал себя не в своей тарелке и начал передо мной оправдываться, что-то растолковывать. Но я не разобрала, что он мне говорил. Я поняла другое: почему он так легко отошел от моего класса, оставшись на второй год в восьмом, и так быстро сдружился с другим коллективом. Он нашел подход к ребятам, которые были моложе его на год и намного слабей физически, даже самые сильные из них. Это я уразумела, но кое-что до моего ума не дошло, пока Андрей Кленов не выдал дружка своего со всеми его, как говорится, потрохами, разозлившись однажды не на шутку.
Оказывается, Алешка перешел Андрею дорогу, отбил у него девчонку, ту самую, черненькую, с длинными косами, которая, как и Андрюшка, была сантиметров на 10 выше его, Алексея. Польщенная тем, что Алешка обратил на нее внимание, настроилась Зина, что называется, встречаться с ним. А он, убедившись, что понравился ей, тут же отвернулся от нее (как было и со мной). И принялся ухлестывать за другой девицей из своего класса, за новенькой (не буду ее никак называть). Может быть, это была у него уже не вторая, а третья или десятая. Это неважно. Важно то, что отвергнутая Алексеем Зина ни в какую не желает вернуться к Андрею, как он ее ни уговаривает. А эта, новенькая в их классе, так и виснет на Лешке. Кто она такая? Дочь директора школы, в которой сейчас проходит вечер, так сказать, хозяйка бала. Какие у нее с Лешкой отношения? Ни он, ни она не считают нужным это скрывать, по-видимому, самые близкие. Андрюшка рассказал мне об одном случае, который произошел совсем недавно у Алексея дома, где, как обычно, собрался весь класс, чтобы помочь Крылатовым по хозяйству — перебрать начавшую расти в погребе картошку.
Перебрали, угостились самогоном, правда понемножку выпили. Девица эта тоже явилась. Но руки не пачкала. Дочь директора как-никак. Вокруг Лешиной матери крутилась, закуску готовила, в снохи набивалась. Стали домой расходиться, столпились в прихожей. Тут к этой красотке подошел Лешка. У всех на глазах запустил свою лапу к ней за пазуху. Долго там шарил, искал что-то. Наконец вытащил золотой медальон. Повертел его и назад засунул…
Я слушала повествование Андрея молча, стараясь не высказывать своего волнения. Но представив себе сцену с медальоном, не выдержала, вскрикнула:
— Вот даже как! — и попыталась сбежать от Андрюшки. Но он удержал меня, схватив за руку:
— Подожди, это еще не конец. Я понимаю, тебе больно. А мне разве не больно? Но я должен все тебе сказать, а ты должна меня выслушать, чтобы потом не ошибиться в жизни. Почему, ты думаешь, не пришел он сегодня сюда?
Я не ответила. Он продолжил:
— Он знал, что ты будешь на этой вечеринке. И сразу смекнул, что получится, если и он сюда припрется. Девка эта будет липнуть к нему, а ее папочка как будущего зятя станет его обхаживать. И все это у тебя на глазах. Мог ли он такое дело допустить? Нет, конечно. Умным его трудно назвать, но и в дураки не запишешь. Зятем директора школы стать он не мечтает. На таких, как его доченька, не женятся. С нею Лешка просто таскается. А жениться планирует на тебе. Я это точно знаю. Мы же корешами были… И женился бы, если бы я промолчал. И я бы молчал, наверное, если бы он не встал поперек моего пути. А коли встал, пусть и от меня получит! — у Андрея, как и у меня, глаза были уже на мокром месте. Он еще что-то бормотал себе под нос, обзывал, наверное, бывшего друга своего последними словами, но я его уже не слушала. Чтобы не расплакаться на людях, я выбежала из зала, где стояли столы и елка и танцевали под магнитофонную запись пары; юноши и девушки, у которых на сегодняшний день на личном фронте был полный порядок. Я спряталась от всевидящих глаз в раздевалке, заткнула пальцами уши, чтобы не слышать музыку, от которой на душе у меня становилось еще тяжелее, и дала волю слезам. Их нужно было выплакать здесь, чтобы не хлюпать носом дома, когда с вечера вернусь. Иначе, если расплачусь при родителях, они могут вообразить Бог знает что.
А зачем их зря волновать? Что случилось, то случилось. Что посеешь, то и пожнешь. Что должно было произойти, то и произошло. Это были не первые слезы, которые заставил меня пролить Лешка. С ними ушли остатки моего чувства к нему. Так стыдно мне было, что я считала себя его подругой, невестой, подходила к нему при людях, разговаривала с ним при его товарищах, а он… что творил за моей спиной! Всех девчонок в классе, наверное, перебрал и докатился до этой. Унизил меня и перед кем! Очень пожалела я в этот момент, что раньше не порвала с ним. Как я себя ругала, обливаясь слезами. Видела ведь, видела, что плохо он относится ко мне, нет чтобы отойти, выискивала оправдания для него, уверяла себя, что у него добрая душа, что любит он меня, но из гордости не хочет в этом признаться. Вцепилась в него как настоящая дура, и дождалась, когда другие начали мне о его похождениях докладывать. Влюбилась ведь в другого — самое время было опомниться. Как бы не так! Стала внушать себе, что должна его одного любить. Чуть не вывалял в грязи. И после этого продолжала строить планы на будущее с ним! и сколько же еще тебя учить? Чего еще ты ждешь от него? Чего добиваешься? Чтобы он взял тебя в жены и всю жизнь над тобой измывался, гоняясь за каждой юбкой?! Хватит! Это конец! — решила я и даже пальцем себе погрозила. — Попробуй только не сдержать это слово! Потеряешь к самой себе уважение.
Было бы, конечно, прекрасно — хранить верность одному юноше, мужчине. Однако не каждый достоин такой чести. И нельзя, нельзя преувеличивать чьи-то достоинства, унижая самое себя…
— Эпилог
— Отрывки из книги "Изъято при обыске"