"Если фашистский режим диктаторский и человеконенавистнический, значит, он незаконный, — размышлял Краслен. — А если незаконный, то браки, заключенные в его учреждениях, нельзя считать настоящими. Получается, с точки зрения пролетариата, я не так уж и женат. Ну, и слава Труду!".
Их расписали два часа назад. Новоявленный муж сидел в кресле и думал, что единственный плюс в его женитьбе — получение брюннского паспорта на имя официанта. Время от времени он, сморщив нос, поглядывал на Кунигунду. Та валялась на постели, пожирая конфеты, перелистывая фашистскую прессу и безудержно треща по телефону, специально перетащенному на кровать.
— Алло! Брунгильда? Ой, представь себе, я только что прочла в "Подруге канцлера", что скоро будет война, и в моду войдут плечики и строгий покрой! Здорово, правда? Мне ведь все это идет, как ты считаешь?… В общем, я подумала, почему бы нам не прошвырнуться по магазинам и не закупить заранее все, про что тут написано? В журнале говорится, что современные девушки во время войны будут обязаны… а?… да нет же! Будут обязаны иметь жакет в офицерском стиле! По-моему, это здорово! Хорошо бы война поскорее началась и продлилась подольше, а Брунгильда?
Кирпичников хмыкнул. Кто бы мог подумать, что в первый раз он выйдет из дома Пшика только для того, чтобы его отвезли в в бюро паспортов, а потом на принудительную женитьбу! Из окна автомобиля, сидя рядом с не прекращающей болтать Кунигундой, он впервые видел улицы Пуллена — фашистской столицы. В них как будто бы не было ничего особенного: те же кричащие киноафиши, те же вывески частных булочников и парикмахеров, те же мальчишки-газетчики, те же редкие лошадки, лавирующие между столпившихся на улице автомобилей, те же соломенные шляпы и старомодные тросточки, что и в Ангелике, что и везде… Разве что портреты Шпицрутена, да флаги с черными крестами то здесь, то там. Разве что вывеска на кинотеатре: "сеансы для инородцев с 7 до 8 утра". Разве что вооруженные люди в военной форме, расхаживающие по улицам отрядами по 10–20 человек и подозрительно поглядывающие на прохожих. Разве что гигантские самоходные машины в виде клепаных пауков из листового железа — специфический транспорт патрульных. Разве что барражирующие над городом этажерки: за народом Брюнеции присматривали не только сбоку, но и сверху. Разве что оцепление вокруг какой-то спортплощадки, мимо которой проезжали новобрачные: за полицейским кордоном маячили рыжие головы, а несколько жандармов гнали к площадке сжимающую саквояжик женщину с двумя плачущими рыжими малышами. Краслен не стал спрашивать, куда собираются отправить всех этих несчастных…
С регистрацией брака фон дер Пшик медлить не желал, а вот свадебный прием решили отложить, так что после возвращения из присутственного места начался обычный день. Тесть убежал заводить новые связи, призванные помочь в получении должности, а молодожены остались наедине.
— Слушай, а тут еще пишут, что всем брюннским девушкам надо обязательно вступать в "Союз Брюннских Девушек"! — продолжала тарахтеть развалившаяся на кровати Кунигунда. — Оказывается, это модно! Магда Хатцель уже там, и та актриса, которая была в фильме, где они пошли в горы, а потом застряли в маленьком домике, — тоже, представляешь!? Там дают очень красивые значки, Брунгильда! А всего-то надо, что пройти проверку на расовую чистоту и рассказать, за что ты любишь канцлера! Может, запишемся? А?.. Ну, подумай… У меня-то? Да нормально все! Вот замуж, кстати, вышла…
Краслену осточертело слушать эту болтовню. Он вышел из комнаты, спустился на кухню, нашел кое-что перекусить. Желая доказать себе, что свободен не менее, чем прежде, потискался с поварихой. А по дороге обратно, еще дожевывая остатки, снова вспомнил, про злосчастную мамашу Курта Зиммеля.
Кунигунда уже не болтала по телефону. Она томно развалилась на кровати, ожидая своего пленника.
— Встань-ка! — сказал ей Кирпичников. — Ну давай, поднимайся! К тебе есть важный разговор.
Фашистка неохотно приподнялась.
— Вчера ночью ты не захотела отпустить меня мирно! И тем самым себя же и наказала! Я не брюнн, мое настоящее имя Абрам Шнеерзон! Я сын шестипалой умственно отсталой ангеликанки и шармантийца-педераста! Теперь ты поняла, что наделала?!
— Неправда! — пискнула Кунигунда. Ее кукольные глазки расширилсь от ужаса.
— Нет, правда! Я обманул всех, обманул имперского измерителя черепов и твоего папу! Ты заставила меня на себе жениться, и теперь ты падшая женщина, изменившая брюннской нации! Ты преступница! Если все откроется, то мои шестерконосые друзья спасут меня в логове коммунистов, но тебе от наказания не уйти! Тебя задушат в газовой камере!
— Солдаты канцлера никого не душат в газовых камерах! — дрожащим голосом воскликнула новобрачная. — Особо зловредных инородцев и государственных преступников умерщвляют гуманным способом! Об этом писали в…
Она замешкалась, вспоминая название журнала.
— Ладно, уговорила, — смилостивился Краслен. — Тебя умертвят гуманным способом, и Бальдур сделает из тебя розовое мыло.
— Но я же не знала-а-а-а! — фашистка заплакала. — Ч-что… т-теперь… де-е-елать…
— Вытереть сопли и слушать меня! — грубо ответил Кирпичников. — Все, что тебе остается теперь — это вместе со мной скрывать свое положение. В том числе, от отца. Поняла? Для начала уговори его отменить визит матери Курта Зиммеля. Сделай что угодно, лишь бы она не приехала, ясно? Я не собираюсь с ней встречаться. Или пусть заявит, что я ее сын! Поняла?
Кунигунда кивнула и несколько раз шмыгнула носом.
— Ты сделаешь то, что я сказал? — спросил Кирпичников, стараясь поддерживать злобную интонацию.
— Сделаю, милый… Но, может, пока что приляжем?
***
Итак, проблему с мамашей Краслен, наконец, решил. Она — или уже не она, а подставное лицо? — признала в нем Курта Зиммеля, официанта двадцать двух лет от роду, чистокровного брюнна и члена организации молодых фашистов. Опасность миновала. Правда, для этого пришлось жениться… но чего не сделаешь ради оживления Вождя!
Последующие три дня Кирпичников думал почти исключительно о Гласскугеле. Слонялся по дому, лежал, пил лекарства, думал, не попросить ли тестя о знакомстве с Риккертом, чтоб подобраться через него к объекту розысков… Время от времени, дабы не навлекать на себя лишних подозрений и не провоцировать конфликтов, удовлетворял Кунигундины хотелки: так, нечасто, чтобы не разбаловалась, не больше трех раз в сутки. Стараясь отвертеться от исполнения супружеского долга, Краслен ссылался на то, что все еще нуждается в постельном режиме, но настырная девчонка как назло утверждала, что это отлично согласуется с ее планами. Она ложилась под бочок, гладила, обнимала и заставляла нижнюю часть пролетария снова изменить классовым убеждениям верхней части. "Так и быть, последний раз!" — решал Кирпичников.
На третий день после свадьбы ему здорово повезло. Риккерт — Краслен так толком и не знал, кто это такой, — выполнил обещание и привел Вильгельма Гласскугеля к Пшику на кружку пива. Троица уединилась в кабинете барона. Кирпичников немного послушал их разговор через стену, не узнал из него ничего интересного, от нечего делать выглянул в окно, увидел там большой черный автомобиль и тут же сочинил прекрасный план.
Шофер фон дер Пшика привык подчиняться. Он не спросил, зачем хозяйскому зяту понадобилась его форма, а просто сразу разделся. Кирпичников напялил на себя шоферский мундир, схватил каскетку и выбежал на крыльцо. Машина была здесь. И — главное! — водитель ее тоже был на месте.
Фланирующей походкой пролетарий подошел к авто.
— Эй, приятель! Закурить не найдется? — по-свойски поинтересовался он у мнимого коллеги.
Шофер вытащил коробочку с папиросами.
— Ух, какие сокровища! А кроны-другой взаймы у тебя, случаем, не отыщется?
— Многого хочешь! — буркнул собеседник.
— Жалеешь! — развязно продолжил Краслен. — Ну и зря! Думаешь, не отдам! Спроси кого угодно, тебе любой скажет, что Курт Фриц Эрих Зиммель всегда возращает, когда что-то должен! Все равно твой хозяин теперь будет навещать моего каждую неделю…
— Откуда это ты знаешь?
— Да уж знаю, приятель! Я-то знаю все, что мне нужно! Тебя ведь не так давно приставили к Гласскугелю, верно?
— Ну, допустим, так.
— Вот видишь! А я у своего служу пятый год. Так что дал бы ты, парень, мне взаймы крону-другую…
— Можно подумать, хозяин мало платит тебе! — буркнул шофер Гласскугеля.
Краслен наобум назвал цифру. Посвящение незнакомого человека в такую интимную подробность как размер зарплаты, на его взгляд, не могло не спровоцировать ответную откровенность.
— Ничего себе! И с таким жалованием ты еще просишь в долг! И не стыдно тебе?! Я вот получаю куда меньше!
— Знал бы ты, как мне приходится вкалывать, дружище! Фон дер Пшика постоянно носит то туда, то сюда! Случается, я за рулем целый день! А ты-то, наверное, только и ездишь, что домой, да в имперскую канцелярию… да вот изредка по гостям.
— Ха-ха, если бы! Да я со своим тоже сутками из машины не вылезаю! Мало того, что у него по пять-шесть встреч каждый день, так еще таскается в Клоппенберген по нескольку раз в неделю!
— В Клоппенберген! Ого! Уж там-то чего может быть интересного?
— Черт его знает. Я высаживаю его на центральной площади возле рынка и жду, а уж куда он потом идет — это не мое дело.
— Может, к любовнице? Ха-ха-ха!
— Нет, любовница у него актриса фройлейн Маркс с Липовой улицы. Это уж я знаю точно, поскольку горничная этой фройлейн, Шарлотта…
— Так-так! — подначивал Краслен. — Бьюсь об заклад, эта горничная — обладательница отменного бюста, иначе ты бы про нее и не упомянул…
— Ну-ка хватит выспрашивать у меня! — неожиданно спохватился шофер. — Ты, случаем, не коммунистический шпион?
Кирпичников понял, что пора сменить тактику.
— Нет, я не шпион, — ответил он. И угрожающе добавил: — Я зять господина фон дер Пшика! Специально нарядился шофером, чтобы проверить тебя! Работаю я… Впрочем, это неважно, где я в данное время работаю. Сейчас пойду к Гласскугелю и расскажу ему все о твоем поведении! Болтун — находка для шпиона!
Шофер раскрыл рот. Побледнел.
— Ладно, ладно, прощаю пока что! Выношу тебе предупреждение, дурачок! Но если еще раз подобное поведение будет зафиксировано… Как звать-то тебя, языкастый?
— Николай Александрович, граф Заозерский, — смущенно ответил водитель.
***
Краслен раскрыл атлас Брюнеции. Клоппенберген, говорите? Так… Девяносто километров от столицы, население пятьдесят пять тысяч человек. Небольшой, но заблудиться можно. Поехать туда прямо сейчас? А дальше что? Слоняться по улицам, спрашивая у прохожих, нет ли где-нибудь поблизости похищенных ученых? Постараться втереться в доверие к Гласскугелю? Ну, это легко сказать. Попробовать еще что-то узнать о секретной лаборатории, в которую поместили разработчиков оживина? Но как? Выяснить, куда поставляются реактивы, опытные материалы, оборудование? Если бы Краслен даже разбирался в химии и медицине, он все равно не смог бы угадать, какое именно сырье и какие приспособления используются для оживина. А если опереться на то, что используют любые разработчики лекарств? Колбы, пробирки? Нет, это детский лепет. Шприцы? Из той же оперы… Белые мышки для опытов? Стоп! Уж фашисты-то, конечно, будут ставить эксперименты не на грызунах!
Краслен еще раз оглядел карту. Ближайший к Клоппенбергену "воспитательно-оздоровительный" лагерь находился в деревушке Мюнненбах — он так и назывался. Вряд ли люди Гласскугеля стали бы пригонять заключенных для опытов издалека.
— Пойдем, приляжем! — раздалось из-за спины.
— Кунигунда, что ты знаешь о воспитательном лагере Мюнненбах? — спросил Краслен, не оборачиваясь.
— Ну… Это частный лагерь.
— Частный?!
— Ну да. А что, ты хочешь получить там должность? Говорят, надзиратели зарабатывают получше официантов. Но когда же ты, наконец, повернешься и оценишь мою новую шляпку?!
***
На другой день Кирпичникову удалось раздобыть телефонный справочник. "Воспитательно-оздоровительный лагерь Мюнненбах" там имелся. Краслен позвонил.
— Лагерь Мюнненбах, Гертруда, рада слышать, чем могу помочь вам?
— Я… — Кирпичников смутился от форсированной вежливости. — Меня интересуют… заключенные…
— Вы имеете в виду человеческий материал? — услужливо отозвались на том конце. — Лагерь Мюнненбах рад предложить вам лиц низшей расы в кратчайшие сроки и по умеренным ценам! Предпочитаете в аренду или насовсем?
— Э-э… Насовсем.
— Здоровых, больных, доходяг? Доходяги дешевле! Кстати, у нас сейчас проходит акция: при покупке кормящей матери — младенец бесплатно! Кстати, вам как рабочую силу или для опытов?
— Для опытов. Медицинских. Я собираюсь тестировать лекарство. И кстати, ваш лагерь мне посоветовал один коллега. У них предприятие в Клоппенбергене. Это… Ну, как его… Черт возьми, забыл, как называется… Ну, это… Ох… Ну, как его?
— Фармацевтическая фирма Арендзее? — любезно подсказала секретарша.
— Точно, точно!
— Это наши постоянные клиенты!
— Разумеется!
— Итак, вы покупаете?..
— Скажите, а… ну эти самые… "лица низшей расы"… Вы доставляете их по железной дороге или грузовиками?
— В целях экономии средств наших клиентов человеческий материал перегоняется пешком! — торжественно сообщила девушка. — Так сколько голов вам отправить?
***
В ближайшей аптеке из продуктов фирмы Арендзее была только касторка. Впрочем, неизвестно, выпускало ли предприятие, прикрывавшее делишки Гласскугеля и его подчиненных, еще что-нибудь. Краслену было достаточно и касторки. Аккуратные брюнны не забыли снабдить свой продукт инструкцией по применению, почтовым адресом для жалоб и телефоном изготовителя. "Вот и отлично! — подумал Кирпичников. — Кажется, задача решена! Еще пара дней, и красностранские ученые спасены!".
— Да! — сухо ответили на том конце после того, как телефонистка соединила Краслена с загадочной фирмой.
— Фирма Арендзее?
— Да. Я слушаю.
— Это… это из Мюнненбаха. Просим прощения, мы потеряли ваш адрес. Куда подогнать очередную партию человеческого материала?
На пару секунд воцарилось растерянное молчание.
— Вы ошиблись. Мы не сотрудничаем ни с каким Мюнненбахом и не нуждаемся в материале, — услышал Краслен. — Сожалею.
Интуиция подсказала пролетарию, что продолжать разговор не стоит. Да, он малость недооценил людей Гласскугеля. Зато убедился в том, что идет по верному следу. Короткое молчание в трубке не оставило сомнений: фирма Арендзее — это оболочка, скрывающая деятельность фашистов для получения оживина. Но как через нее пробиться?
Кирпичников прошелся по комнате взад-вперед. Сел. Вздохнул. Встал. Снова прошелся. Плюнул под ноги. Махнул рукой — эх, была-небыла! Снова снял трубку, повернул ручку на аппарате, сказал номер лагеря.
— Послушайте, Гертруда, а вам там, случаем, не требуются надзиратели?
Фон дер Пшик был рад, что зять наконец решил заняться делом.