Манитаун стал пыльным. Очень пыльным. Пылью было покрыто все: тротуары, скамейки, рекламные вывески, покореженные взрывами фонарные столбы; провисшие или рваные, валяющиеся на земле телеграфные провода; остовы сгоревших авто и трамваев; фрагменты метромостов, некогда перекинутых между небоскребами, а теперь лежащих на мостовой. Большой плакат, на котором была нарисована белая девушка, целующая в щечку довольного негра в военной форме, тоже был пыльным. Подпись под рисунком называла черных ангеликанцев "братьями" и звала их поскорее записаться в армию. Крепился плакат на фасаде многоквартирного дома. Кроме фасада, от этого дома ничего уже не осталось.
— Мой Труд, мой Труд!.. — ошарашенно бормотал Краслен.
Он не узнавал города, где был всего каких-то пару месяцев назад. Окна хвастливых небоскребов, не так давно остекленные и блестящие чистотой ("жив ли еще тот мойщик?"), зияли черными дырами, кое-где "расширенные" с помощью бомб. Бумажные кресты на тех немногочисленных стеклах, что были еще целыми, навевали мрачные кладбищенские ассоциации. Частым зрелищем были дома без фасадов, без крыш, дома, от которых осталась половина или четверть. Призрачные, нелепые, покрытые выбоинами от осколков и проплешинами в штукатурке, останки манитаунских строений — таких модных, современных, прогрессивных! — напоминали развалины древнего городища, откопанного археологами. Краслену казалось, что он попал в будущее, на тысячу лет вперед, и смотрит на остатки старинной ангеликанской цивилизации. В сегодняшний день возвращал серьезный голос из репродуктора: "Господа, будьте бдительны! Будьте бдительны, господа! В городе могут быть фашистские шпионы! Наша задача вывести их на чистую воду! Отстоим столицу нашей Родины! Мы Ангелика, мы победим!.. А сейчас танго "Мой пупсик" в исполнении несравненной Бетти Квакс!".
Над развалинами заиграло танго. Грязные ребята-беспризорники, сидевшие на куче железобетонных обломков, закачались в такт музыке. "Ах мой пупсик, ах мой сладкий пупсик! — затянула очередь у колонки. — Напиши мне хоть строчку, хоть строчку! О, мой пупсик! Ты разрываешь мне сердце!". "О пупсик, пупсик… — запела противным голосом женщина в клетчатом платье, поднимая с земли два ведра воды литров по пятнадцать каждое. — Ты разрываешь мне сердце, о-ла-ла!".
"Эй, Дженни, тут мясо дают! Двести грамм в одни руки!" — выкрикнул кто-то за углом. Очередь побросала ведра и бросилась к магазину. Чумазые дети с бессмысленными глазами медленно сползли с кучи мусора и побрели вслед за остальными, не переставая раскачиваться.
"А теперь новости с биржи!" — объявили по репродуктору.
…Война, как хирург, вскрыла тело Манитауна, обнажив все больное, настоящее: от неистребимой жажды наживы до лицемерной заботы о гражданах; от хрупкости "монументальных" построек до содержимого нищих комнатушек в ополовиненных зданиях.
***
Последние часы перед предполагаемой встречей с Джессикой и Джорданом Кирпичников от нетерпения весь извелся и извел своих спутников рассказами о самых-замечательных-неграх-на-свете. Добравшись до Манитауна, первым делом он потащил ученых не к фабрике Памперса, а в трущобы чернокожих.
— Сейчас вы с ними познакомитесь! Они вам понравятся, обязательно! Отдохнем, перекусим, узнаем новости, встретимся с местной ячейкой, а там и решим, как быть дальше! Теперь дела пойдут! Джордан и Джессика знают, что к чему! Сейчас вы с ними познакомитесь! Они вам понравятся! Обязательно!
На месте бидонвиля коммунисты обнаружили ровный слой мусора. Джордана здесь не было. Не было никого и ничего, даже кустов и деревьев. Дом, когда-то приютивший Краслена, как будто истолкли в ступе вместе с мебелью, забором, мусорными баками, растениями… и жителями?
— Пойдемте отсюда, — сказал Юбер растерянному Кирпичникову. — Чего вы еще ждали? Полгорода в руинах.
— Чьи дома будут разбомблены в первую очередь? Уж конечно не богачей! — пробурчал Вальд. — Таковы законы этого проклятого мира…
— Да нет же, они живы, они живы! — закричал Краслен, как будто кто-то утверждал, что негры умерли. — Джессика вообще тут почти не появляется! Скорее всего, она дома у своих господ! Идемте, тут не очень далеко, я покажу!
— Беда с вами, влюбленными! — Заборский улыбнулся.
Кирпичников не слушал. Он уже почти бежал той дорогой, которой пару месяцев назад провожал возлюбленную негритянку. Выбрался из бывших трущоб, миновал вокзал с пробитой крышей, обогнул сгоревшую церковь, прошел мимо публичного дома (из заклеенных окон выглядывали отощавшие девицы с мешками под глазами), пересек площадь со щербатым памятником коню, на котором до войны сидела статуя какого-то полководца… Ученые поспевали за ним как могли. Когда до заветного дома оставалось ходу каких-то пятнадцать минут, Кирпичников услышал сирену.
"Тревога! Тревога! — произнес равнодушный голос из репродуктора. — Просьба всем спуститься в убежища! Повторяю…"
Проходивший мимо трамвай остановился, из него высыпал народ. Очередь к керосиновой лавке разразилась громкой бранью и исчезла. Из-за угла вышла издерганная женщина, сопровождающая два десятка ребятишек, построенных парами и пронзительно кричащих. Солидная пара с чемоданами торопливо вышла из подъезда. Все они направились в одну сторону. Коммунисты, не имея времени на раздумья, побежали следом за остальными.
Люди шли к метро. Быстро, деловито, без паники спустились в подземку. Краслен с учеными последовали общему примеру. Вскоре они оказались на забитой народом платформе.
Ангеликанцы сидели на чемоданах, на сумках, на одеялах, на голом бетоне. Многие лежали, завернувшись в спальные мешки, и не возражали, если через них кто-нибудь перешагивал. Одни играли в шашки, другие занимались чтением газет, третьи что-то писали, четвертые дремали, обняв друг друга. Какая-то женщина, собрав вокруг себя десяток ребятишек, объясняла им таблицу умножения. Детский плач звучал не прекращаясь: стоило успокоиться одному малышу, как тут же начинал кричать другой — остальные, как это водится у грудничков, сразу же выражали с ним солидарность. Несколько подростков с радиоприемниками пытались найти нужную частоту, но из-под земли ловилось плохо. Только за одним занятием никто из постояльцев метрополитена не был замечен: за едой. Потреблять пищу на людях еще не было опасно, но уже сделалось неприлично.
Коммунистам места на платформе не нашлось, и они спустились на пути. Опасаться было нечего: поезда по обесточенным рельсам не ходили.
Черные и белые сидели вперемешку: похоже, что в условиях войны ангеликанцам стало не до расовых предрассудков. Рядом с Красленом оказалась толстая негритянка с тремя маленькими детьми. Вскоре после того, как наверху раздались первые взрывы, он решил завести разговор:
— А что, леди, не знаете, давно ли разбомбили восточный негритянский район? — спросил Кирпичников. — Нынче был там и нашел одни развалины!
— Что за странный вопрос? Вы, должно быть, не здешний?
— Сегодня пришел.
— Я и вижу! — ответила женщина. — Восточные трущобы разнесли в первый же день войны! А теперь утюжат с каждым налетом. Там, должно быть, ничего крупней песчинки уже не осталось!
— Но зачем? — спросил Краслен.
— Не "зачем", а "почему", мистер! Зенитчики простреливают все пространство над городом, и многие брюнны, боясь летать далеко, сбрасывают бомбы на нищие пригороды. Они ведь как раз прилетают с востока, эти фашисты! А наше правительство и радо! Ему наплевать, где будут жить чернокожие, главное, чтобы особняки белых господ остались в сохранности! Я вам так скажу, мистер: нас принесли в жертву! Специально! И без нашего согласия!
— Но разве с началом войны сегрегацию не отменили? Кажется, теперь, когда у ангеликанцев есть общий враг, им должно быть не до предрассудков?
— Ну и наивный же вы, мистер! — ответила негритянка. — Ну да, наши господа убрали таблички "чернокожим вход воспрещен" или "скамейка только для белых"… Но разве не понятно, что это всего лишь средство пустить неграм пыль в глаза, навязать им интересы государства, завлечь в армию? Аристократы и денежные мешки по-прежнему ненавидят нас, мистер! В этой войне все против негров: одни убивают нас, а вторые подставляют под пули первых! Уж конечно, если б на востоке Манитауна жили не негры, а банкиры и фабриканты, правительство бы придумало, как спрятать их от бомб! Но нет! Мы не белые господа, мы даже не тело главного коммуниста с бывшей фабрики мороженого, которое стерегут от фашистов днем и ночью!.. Мы…
— Стойте! Тело коммуниста?
— Ну да, мистер, тело главного коммуниста из С.С.С.М.
— Откуда вы услышали об этом?!
— О-о, мистер! — негритянка засмеялась. — Сразу видно, вы — не местный! Про это тело знает весь город, хотя по радио про него и не говорят! Наша разведка выкрала его еще до войны. А теперь правительство ведет переговоры с красностранцами: просит военной помощи в обмен на этого мертвеца. Многие говорят, что тело коммуниста — наша единственная надежда! Если С.С.С.М. не согласится прислать нам хоть несколько самолетов, Ангелика погибла…
Кирпичников задумался. Наверху в очередной раз рвануло, женщины заохали, детишки заревели с новой силой.
— Помолимся Господу Богу нашему! — объявила одна из монахинь, сидевших в конце платформы, и "сестры" затянули религиозный гимн.
В пику им расположившийся на путях негр в клетчатой рубашке заиграл на банджо.
***
Бомбежка продолжалась три часа. Выбравшись, наконец, из убежища, Краслен почему-то почувствовал себя жутко уставшим, хотя ничем особенным не занимался — просто сидел и ждал. Солнце уже успело зайти, а пыль после налета поднялась такая, что не видно было и на метр. Кирпичников сделал шаг и тут же споткнулся о наполовину обгоревшего плюшевого медведя. Сделал другой — и вмазался в липкую лужу. Сделал третий — наткнулся на что-то большое и мягкое.
— Боже мой!!! — воскликнул невидимый Заборский, к которому от нервного потрясения вернулся давно забытый старорежимный лексикон. — Здесь повсюду убитые!!!
Стараясь не смотреть по сторонам, Краслен повел товарищей намеченной дорогой к дому, где служила Джессика. Уличное освещение, разумеется, не работало. Ориентироваться помогало только пламя, охватившее дома, пораженные зажигательными бомбами: таковые встречались почти на каждой улице. Вечерняя прохлада заставляла бездомных кучковаться возле пожарищ; кое-кто даже пытался готовить на этом огне обед. Тушить дома, похоже, было некому.
Через двадцать минут добрались до искомого здания. Особняк хозяев Джессики смотрелся непривычно. Даже странно. Огромный плакат "Защитим нашу капиталистическую родину!" закрывал чуть ли не половину дома. Окна первого этажа были заложены мешками с песком, второго — забиты фанерой. Об облупленности фасада и говорить-то не стоило: Краслен уже не обращал внимания на такие мелочи. Самым удивительным было то, что за закрытыми воротами кованой ограды возилось человек двадцать негров. Некоторые из них сидели возле костра, другие — таких большинство — возились с огородными посадками, сменившими господские цветники. Лакейской формы ни на ком из новых постояльцев не было, да и выглядели они слишком грязными и слишком независимыми для слуг.
Кирпичников просунул голову сквозь решетку ограды:
— Эй, парни! — крикнул он по-свойски. — А где Джессика? Вы Джессику не видели? Ну, стройная такая, невысокая…
Негры у костра бросили на Краслена недовольные взгляды. Один из них приблизился.
— Кто ты такой и чего тебе здесь надо? — недружелюбно спросил он.
— Я ищу Джессику. Я ее друг. Она ждет меня. Джессика работала горничной в этом доме, но господа выехали отсюда, не правда ли?
— Выехали или нет — это не твое дело! — ответил негр. — Здесь нет никакой Джессики и ты никому не нужен! Уматывай подобру-поздорову!
— Но я свой, парни! Не смотрите на то, что я белый! Ведь я же за вас, за народ!
— Конечно! — собеседник ухмыльнулся. — Теперь белые все так говорят!
Думаешь, дурачка встретил, да? Уматывай, говорю!
— Послушайте, мне нужна Джессика…
Негр покачал головой, вытащил из широкой штанины маузер и красноречиво продемонстрировал его Кирпичникову.
— Ладно. Я понял, — ответил Краслен.
Через минуту он удрученно рассказывал спутникам, стоящим поодаль:
— Не понимаю, чей теперь этот дом и что в нем происходит! В саду полно негров, и они то ли не хотят сказать мне, где Джессика, то ли действительно не знают ее! Не представляю, где искать дальше…
— Может, спросить в полиции? — предложил Юбер.
— Но я не знаю ее фамилии!
— Ну и ну! — Вальд покачал головой. — Вы говорите, что она Ваша возлюбленная, а даже фамилии не знаете! Можете хотя бы описать ее?
— Чернокожая, маленькая, худенькая, с короткими волосами… — начал перечислять Кирпичников. — Много улыбается. Обычно ходит в канареечном платье, таком стареньком и протертом… Кажется, кроме него, у Джессики ничего и нет…
— Это вроде вон той? — неожиданно спросил Заборский, показав рукой на дорогу, где шла чернокожая в желтом.
— Джессика!!! — не веря своим глазам, заорал Краслен.
Несколько секунд спустя они уже обнимались.
— Ленни? Ленни… Откуда ты?.. Как ты?.. Я думала… Я не знала, что и думать! Ты ничего не…
— Я расскажу, расскажу, дорогая! Не представляешь, сколько всего со мной приключилось! Ты все еще живешь в этом доме?
— Да… То есть, нет… С тех пор, как ты пропал, и началась война, так много изменилось! Кто твои друзья?
— Они коммунисты. А твои? Они сказали мне, что в доме нет никакой Джессики и пригрозили оружием!
— Они тоже коммунисты. Это конспирация, не осуждай их, дорогой. Труд мой, как же я рада, что ты вернулся!
— Я и не знал, ждешь ли ты меня…
— О, Ленни… О… Ты еще спрашиваешь…
Увидев свою вернувшуюся соратницу и недвусмысленные объятия, негры открыли ворота. Джессика пригласила ученых войти и попросила товарищей налить им похлебки и определить место для ночлега. Краслена же повели в ту самую каморку, где прошло столько приятных минут…
— Ну, рассказывай! — сказала негритянка, когда оба разместились на кровати.
— Нет, ты первая!
Джессика стала рассказывать. О его местонахождении и миссии в Брюнеции она, естественно, не имела ни малейшего представления. После срыва покупки Краслена у гангстеров и разоблачения обмана (ведь негритянка буквально на ходу придумала байку о том, что Джонсон якобы приказал уступить пленника буржуям) был серьезный разговор с товарищами и угроза исключения из партии. С трудом Джессика убеждала соратников, что Кирпичников — друг, а не враг рабочего класса. Поверили ей, кажется, не до конца, хотя от наказания избавили, учтя былые заслуги. Потом арестовали Джордана — всего через несколько дней после того, как он все-таки осмелился вступить в партию. Вскоре началась война. Бидонвиль разбомбили с первым же налетом, мать погибла под развалинами. Через пару дней хозяева особняка решили эвакуироваться, уволив предварительно всю прислугу. Джессика не была бы собой, если бы не сделала перед отъездом господ копию ключей для себя и не вернулась в дом самочинно, приведя с собой товарищей и однопартийцев.
— Для полиции у нас тут общежитие черно-белой дружбы, — пояснила негритянка. — Ты ведь уже слышал про то, что ввиду нехватки солдат наше правительство спешно объявило сегрегацию незаконной! Ха-ха! В общем, мы тут делаем вид, что ведем патриотическую работу среди негров и даем кров погорельцам. Даже плакат, вон, повесили. На самом деле это штаб компартии. Ну, да, и общежитие заодно. Если у вас с товарищами нет других, более интересных предложений, где ночевать, то милости просим… Кстати, ты так толком и не рассказал мне о них.
— Это ученые, Жеся! Может, это и покажется тебе невероятным, но они создали оживляющий препарат для Вождя!
Кирпичников кратко пересказал историю похищения и освобождения троицы.
— … Так что теперь наша цель — как можно скорее получить доступ к телу Вождя и воскресить его. — завершил Краслен. — Кстати, ты в курсе, что про секрет фабрики Памперса знает теперь весь город?
— Естественно, в курсе! Это теперь и не фабрика. Памперс переметнулся на сторону Брюнеции и уехал. Здание его фабрики национализировали. Теперь это просто хранилище тела Вождя. Его берегут как зеницу ока! Несколько кругов оцепления по периметру, зениток — без числа, а сверху — гигантское зеленое полотнище, чтобы бомбардировщики думали, будто здесь парк, а не фабрика. Тело Вождя — это шанс получить подкрепление для нашего правительства.
— Да, его хотят обменять на военную технику.
— Технику и солдат. А с Ангелики — Вождь плюс освобождение из тюрем всех коммунистов, включая Джона Джонсона.
— Ты думаешь, они смогут договориться?
— Понятия не имею. В любом случае, надо поставить красностранских руководов в известность о том, что сюда прибыли ученые и оживляющее средство. Завтра я познакомлю тебя с членами нашего ЦК. У них есть выход на комкрин. Думаю, проблемы это нам не составит.
— Завтра, — сказал Краслен и нежно улыбнулся.
— Да. Завтра! — ответила Джессика, принимая горизонтальное положение.
… Все-таки она не шла ни в какое сравнение с Кунигундой!