- Может быть, там родился маршал авиации, - сказал Алексей.
- Возможно. А если не маршал, а если жить так всю жизнь, за этими окнами, жить и жить? И ничего больше не знать? И здесь состариться и уже быть старушкой? В железных очках.
Шофер обернулся.
- Там городской парк, на обрыве. Хотите посмотреть?
Для шофера Тася была женщиной из Москвы, которую директор приказал встретить на своей машине. Он не знал, что Казаков попросил эту машину для Алексея и Терехов дал как любезный хозяин уважаемому гостю.
- Если вы не устали, - добавил шофер.
- Пожалуй, сейчас не стоит, - небрежно ответила Тася, и шофер решил, что она, наверное, жена или дочь какого-нибудь московского начальства.
- Тогда прямо в гостиницу? - вопросительно сказал Казаков.
- Везите куда хотите! - засмеялась Тася. - Я привыкла слушаться. Здесь очень хорошо. Мне даже кажется, что я приехала в рай.
Алексей улыбнулся. Его неправильное лицо с большим, отчетливо шишковатым лбом и далеко расставленными карими глазами делалось очень привлекательным, когда он улыбался.
И Тася тихо сказала ему:
- Улыбайся почаще.
- Теперь я буду улыбаться всегда, - ответил он.
- Справа аэродром, - доложил шофер, - а слева строится телевизионный центр.
На шоссе было много велосипедистов, тарахтели мотоциклы, с бешеной скоростью и гудением проносились такси.
- У-у, бандиты таксомоторщики, - сказал шофер, - гоняют как шальные. Хулиганье. А звуковые сигналы у нас не запрещены, не то что в Москве.
- Не думайте, что я приехала как турист: у меня командировка на завод, - сказала Тася. - Прошу уважать мои научные интересы. Довольно трудно было убедить мое руководство, что мне требуется именно этот завод, а не какой-нибудь другой, поближе от Москвы. Но аспирантура это такое благородное, такое гуманное заведение, там так идут навстречу интересам людей. Меня шеф спросил, нет ли здесь личных мотивов. Я не стала отрицать, но заметила, что это только поможет делу, в принципе. Мой шеф всегда говорит или "Не смею сомневаться" или "Позволю себе усомниться", я уже не помню, что он мне сказал, кажется, "позволил усомниться", это значения не имеет.
Каждое ее веселое слово добивало Алексея. Он еще надеялся, что уговорит ее поехать вместе с ним в Куйбышев, а теперь и это оказалось невозможным.
- Шеф меня спрашивает, а что диссертация? Будет в срок или с опозданием? Я говорю, с опозданием. Неприятно, но по крайней мере честно, - смеялась Тася. - Что ты помрачнел? Тебе не нравится, что я болтаю? Может быть, ты не любишь, когда болтают, тогда имей в виду, что я очень много болтаю.
Она волновалась, была возбуждена, щеки у нее горели. Казаков двигал мохнатыми смоляными бровями, смеялся и исподтишка разглядывал Тасю.
Говорил Алексей почти с трудом.
- Я как раз очень люблю, когда болтают.
Скорее бы ушел Казаков, скорее сказать ей, что он должен сегодня уехать, не таить в себе эту подлость.
В гостинице Клавдия Ивановна приветливо встретила Тасю.
- С приездом. Вот ваша комната. Садитесь кушать. Я окрошечку приготовила. Луку много-много накрошила. Хотя, знаете, сейчас уже лук в дудку пошел, желтизна появилась и грубый он стал. Но зато огурчики парниковые я достала. Покушайте, садитесь.
Клавдия Ивановна хлопотала, у нее вздрагивало лицо от желания угостить вкусной окрошкой, удивить своей стряпней.
Тася подходила к окнам, выходила на балкон, смотрела на улицу и восхищалась - необыкновенной гостиницей, тополями под окнами, даже химическим запахом, вдруг нахлынувшим с заводов из-за сильного ветра.
- Улица новая, - говорила она, - и Хома, и деревья, все здесь абсолютно новое.
Казаков поел окрошки и ушел.
- Ты не ждал, что я приеду? - спросила Тася. - До последней минуты сомневалась, правильно я поступаю или нет. Потом в поезде я рассудила так: ты работаешь и я буду работать. Мешать не буду. Я не из тех, кто мешает. Я из тех... - она засмеялась, - ну ты сам увидишь, зачем я буду хвалить себя.
Поймет ли она? Должна понять. Отложить отъезд он не мог, уже действовали железные сроки. Впереди у них жизнь, и это пустяки. Потом ему будет стыдно перед Тасей за свое недоверие к ней.
- Сегодня вечером я уезжаю в Куйбышев, - выговорил Алексей.
- Как в Куйбышев? - спросила Тася с недоверчивой улыбкой. - Что это значит? А как же я?
- Не добивай меня такими словами, умоляю тебя. Срочная командировка. Я очень быстро вернусь. Я и так проклинаю все на свете.
- Почему же ты раньше не сказал? - голос Таси оставался растерянным.
- Я боялся. Тогда бы ты не приехала.
- Нет, почему же.
- Прости меня. Я очень быстро вернусь. Можешь мне поверить.
Она молчала.
- Казаков - мой старый друг, он тебя развлечет, все тебе покажет. Я буду звонить каждый день.
Он попытался шутить:
- Ты уже знаешь, как я хорошо умею пользоваться междугородным телефоном. У нас век телефона.
Тася молчала.
Бросить все, не поехать, остаться с нею? Что делать?
- Скоро ты будешь меня встречать, - сказал Алексей. - Улыбнись.
14
Тася осталась одна. Она решила много работать, это было верное и единственное средство от грусти, от плохого настроения и той обиды, которую вызвал у нее отъезд Алексея.
Она была особенно подтянута в эти дни, трудолюбива и вела тщательные записи в лаборатории.
Она была в цехе каталитического крекинга, в операторной, и смотрела вахтенный журнал, когда распахнулась дверь и вошла группа людей.