На девятый день нам объявили, что приближается главное сражение и что место для него выбрано. Всей армии было приказано сняться с места и совершить марш к месту битвы.
Мне пришлось ехать отдельно от родных, вместе с повозками лечебной команды.
Зато прямо перед боем командующий приказал, чтобы весь отряд Ва стоял за боевыми порядками на лошадях и оказывал первую помощь тем, кто выползет из боя.
Делать нечего, нацепили дурацкие белые наряды с треугольными шапочками и красными звёздами и встали за линией наших благородных рыцарей. За нами в гуляй-городах стояли только копейщики из числа обычных людей, которых вообще никто за войска не считал.
Главнокомандующий расположил войско большой выгнутой в сторону врага дугой, которая обоими флангами упиралась в повороты реки, непроходимой для конницы. Генерал специально довел до всех знание о том, что удрать не получится, можно только победить. Ударные отряды благородных покусали вражескую армию, из-за чего она вынуждена была слиться в одну колонну и придти именно сюда.
В остальном я замысла генерала не понимал. Я бы поставил копейщиков впереди, пусть кавалерия кочевников пообломает об них зубы, а потом уже можно и нашу кавалерию выпускать. Нет, наша кавалерия стояла впереди. Причём самые сильные бойцы в середине, а люди со слабыми способностями типа гадюк — на флангах. Тоже удивительно. Когда хотят устроить окружение, слабых ставят в центре.
Первые пару часов мы бездельничали. Кочевники накатывали на первые ряды, засыпали их стрелами. Бронированным рыцарям это было как дождь. Отец заставил Ва надеть простой доспех, который мог спасти её от случайной стрелы. И это оказалось очень полезным, некоторые стрелы долетали и до нас.
Мы перевязали несколько человек, кому не повезло получить стрелы в самые уязвимые места.
Потом кочевники выпустили тяжёлую кавалерию. Тяжёлая кавалерия ударилась о центр наших благородных и откатилась. Мы стояли сзади и скучали.
Где-то через час тяжёлая кавалерия кочевников собралась с духом, её усилили лёгкой, и вся эта масса рванула в атаку.
Раздался какой-то странный сигнал, и вся наша линия рыцарей сломалась посередине. Часть ушла налево, часть направо, как будто перед наступающими ворота открылись. А мы остались строго посередине, и вся кавалерия противника покатила на нас. Остальные девушки — лекари, стоявшие слева и справа, успели удрать вслед за рыцарями. Мы из-за неожиданности даже не успели начать решать, куда скакать, а уже оказались среди кочевников.
Было жутко и забавно смотреть, как конники кочевников направляли на нас свое оружие, их глаза зажигались злобным торжеством… А потом они вспоминали приказ и отворачивали в сторону. Так мимо нас промчалось несколько волн, одна за другой. Я понял, что рано или поздно один из кочевников не вспомнит приказ, и тронул коня.
— Ва, поехали в тыл кочевникам.
— Ты что, решил перейти на их сторону?
— Нет. Просто там сейчас безопаснее.
Мы проехали совсем немного мимо несущихся в атаку отрядов кочевников и поровнялись с линией таких же белых всадников с красными звёздами. Вражеские лекари. Они смотрели на битву и скучали так же, как и мы.
Я развернул коня. Теперь становился ясным замысел генерала. Разошедшиеся крылья центра образовали коридор, по которому масса кочевников могла скакать только вперёд, к стенам гуляй-городов, к нашим лучникам и копейщикам. Стены этого коридора упирались в копейщиков, а впереди прикрывались фланговыми отрядами. Я не я буду, если сейчас фланговые отряды не захлопнут окружение.
Вместо фланговых отрядов откуда-то из-под земли возникла целая армия тяжёлой кавалерии и помчалась к разрыву в строю, чтобы захлопнуть ловушку. Некоторые из кочевников заметили угрозу и поспешили обратно. Но большинство продолжали напирать вперёд, на гуляй-города с копейщиками и лучниками. Ох, что сейчас будет…
Но как главнокомандующий смог спрятать под землёй целую армию? И только тут я понял, что это не земля и не холмики. Это замаскированные гуляй-города с наклонными стенами, укрытые дёрном и травой, из-за чего они казались похожими на холмики.
Тем временем Ва быстро тарахтела о чём-то с лекарями кочевников. Через некоторое время она пришла к выводу и озвучила его мне на нашем языке:
— Халтурщики они. Собрали кого попало, коновалов и сельских повитух.
Кто-то из лекарей кочевников знал наш язык и перевёл слова двести пятой остальным. Белые фигуры заворчали с хорошо просматриваемым желанием покрошить нас на салат. В этот момент к нам подъехал всадник с почти отрубленной рукой, кочевник. Одна из лекарей кочевников начала его бинтовать. Ва подъехала поближе, чтобы проконтролировать, и обругала даму за неправильные действия, а затем отобрала дело и начала показывать, как надо. Передавив вены, Ва отрубила руку внезапным взмахом невесть откуда взявшегося острого ножа. Воин даже не успел вскрикнуть.
Остальные лекари сгрудились посмотреть. В этот момент мимо нас пролетела целая толпа удирающих кочевников.
Я крикнул Ва, что самое время вернуться. Мы поскакали к нашим. Далеко уехать не получилось, к Ва направился один из воинов кочевников со сквозным ранением руки. Ва перевязала его тремя движениями, и мы пришпорили коней. Теперь мы неслись навстречу лавине наших рыцарей, а они неслись навстречу нам с желанием порубить всё, что встретят на пути. Я задумался о том, так ли у нас хорошо с дисциплиной, как в войске кочевников. Наверное, нет, наши боятся начальства намного меньше. Ох, порубят нас сейчас просто для проверки остроты оружия…
Но наши благородные решили, что если кто-то без оружия в руках сам скачет в наше расположение, то кто-нибудь его в тылу поймает, и не стали обращать на нас внимания. Так мы второй раз пересекли линию фронта и попали как раз к жесточайшей сече, в которой уничтожали окруженных кочевников.
Наши благородные в деле — страшное зрелище. От их ударов враги улетали за много шагов, или им просто отрывали головы в один удар. Некоторым достаточно было коснуться врага пальчиком, чтобы человек взорвался кровавым пузырем. Но большинство просто очень ловко и без промаха раз за разом били в самые уязвимые места и не промахивались.
Среди наших людей было много раненых. Они просто вываливались из битвы, а некоторых вывозили кони. Поскольку с этой стороны из лекарей оказались только мы с Ва, работы оказалось выше крыши. Больше я битвы не видел. Только разорванная кожа, пробитые руки и ноги, стрелы в лёгких и проломы в черепах.
Через некоторое время я каким-то непостижимым образом оказался в палатке лекарей, на улице уже была ночь. Возможно, это произошло потому, что палатку поставили надо мной, пока я работал, стоя на коленях. Я смог осознать этот факт только потому, что Сигурн вручил мне бадью с водой и заставил выпить. Я как раз закончил отпиливать руку одному дядьке, которому её почти отсекли боевым топором, и очень хотел пить.
Откуда-то издалека пришла мысль о том, что надо спросить:
— Как отец и все наши?
Вместо ответа Сигурн сказал, что меня зовёт жрица, и потащил к ней.
Ва выглядела хуже, чем я себя чувствовал.
— Мне нужна твоя мужская сила, — без долгих вступлений заявила Ва.
Я хотел возмутиться и сказать, что у меня сил дышать уже нет, не то что мужских сил, но перевёл взгляд на операционный стол и обнаружил там отца. Его левая нога была вспорота от паха до колена. Интересно, кто и чем смог пропороть такое количество стали?
Я открыл завязки юбки доспеха, и Ва принялась доить меня прямо посреди операционной, среди всего народа, суетящегося у других трёх столов. Я прильнул к Ва и заснул у неё на плече.
— Так, а ну не спать! — рявкнула жрица и начала меня нежно целовать. Это сработало. Насытившись мужской силой, Ва провела пальчиком по ране отца. Там, где она вела пальчиком, рана зарастала самым волшебным образом.
— Рану я исцелила, но образ раны остался в теле. Он будет зарастать неделю. За это время всё будет болеть так, будто порезанное. Никакой скачки, никаких физических усилий. Лежать и ждать, когда пройдёт, — заявила Ва моим братьям и переключилась на следующего раненого так, будто закончила ковать один меч и занялась другим.
Я немного вышел из шока и поболтал с братьями, спросил, где они были и как папочка ухитрился получить такую рану. Оказалось, они были в самом горячем месте, куда их намеренно поставили за мощные боевые способности.
Оказалось, что Сигура тоже сильно ранена, они с сестрой попыталась воспользоваться своими способностями и обстреливать врага с высоты. Пять раз им это сошло с рук, а на шестой раз выяснилось, что кочевники очень хорошо стреляют и могут попасть в щели между доспехами и наручами даже у летящей фигуры. Сигура получила сразу три стрелы в левую руку, Самата отделалась пробитыми доспехами и слегка поцарапанной кожей. Лекари отрезали Сигуре руку.
Я нашёл сводную сестрёнку в одном из наших шатров. Она ещё была в сознании, но сильно пьяна. Её умышленно напоили вином, чтобы не было так больно.
Увидев меня, Сигура улыбнулась:
— Кажется, мои планы выйти замуж за мелкого вассала теперь не сбудутся. Буду паразитировать на вашем доме.
— Как знать. Может, и сбудутся. Я бы на тебе женился прямо сейчас, если бы не знал по предыдущей жизни, что мы с тобой можем быть только друзьями. Ты добрая и умная.
— Фу… Младший сын многодетного барона, без способности, не пойду-у, — протянула Сигура, пародируя наших гадюк.
— Если смеёшься, значит, жить будешь. Я буду к тебе заходить, приносить что повкуснее.
— Заходи, младший братец.
Стоило мне выйти из шатра для оперированных, как мне тут же замахали санитарки из моего шатра. Опять работа…
К середине ночи я уже хотел рухнуть, но тут кочевники предприняли новое наступление. Ещё ранним вечером они обстреляли наши ряды и попытались выманить наши войска на преследование. Когда это не удалось, они сменили тактику. Они дождались ночи и ползли целых две версты, чтобы внезапно кинуться на спящие войска.
Наш генерал ожидал чего-то подобного и выслал лазутчиков. Наше охранение с умилением пронаблюдало, как кочевники ползут по полю боя, а перед самым нападением тихо подняло отдыхавшие войска. Атака кочевников пришлась на полностью готовые и ждавшие их в полном молчании войска в гуляй-городах, а когда они побежали, их тут же атаковали железные ряды конных рыцарей.
Кочевники понесли огромные потери, но и у нас было несколько раненых. Пришлось работать до рассвета.
Пока мы завтракали, тяжёлая кавалерия строилась для преследования. Мы слышали, как войскам объявляли приказ — враг организованно отходит, надо его догнать и превратить организованный отход в неорганизованный, а затем и в тотальное истребление.
Я упал с намерением проспать часов двадцать, или пока не начнут поступать раненые из числа преследующих.
Вместо этого меня через два часа подняли и пригласили на суд чести. Гонца сопровождало двое бойцов из числа окружения графа ага Аркнейна. Нашего графа. Так что это приглашение было принудительным. Пришлось соскребать себя с лежбища и тащиться в шатёр графа.
Двести пятая уже была там, спала сидя на небольшой скамеечке. Все рыцари в шатре — пожилые дядьки, главы домов — были перевязаны, как и сам граф. Так вот почему они не участвуют в преследовании, время поговорить появилось.
Я представился по всей форме. Ва проснулась, но со скамеечки не встала.
Обвинение выдвигал барон ага Лессинал. Насколько я знал, у отца были с ним какие-то большие трения во время войны с волколюдьми. Что-то про стадо скота.
Барон заявил, что существует много свидетельств, что мы на поле боя перешли к противнику и помогали вражеским воинам.
— Как вы объясните ваше поведение, молодой ага Долиган? — меланхолично протянул граф.
Я начал объяснять:
— Мы стояли посередине строя, готовились оказывать медицинскую помощь, неожиданно для нас строй разошёлся, и мы оказались посреди кочевников.
— Это неправда. Накануне всем боевым подразделениям довели приказ о том, что может быть применён такой маневр по условному сигналу, — перебил меня граф.
— Я был в лекарских палатках, учился оказывать помощь. Нам такие сведения не доводили. Когда мы оказались посреди кочевников, решили ехать вперёд, иначе нас просто затоптали бы в схватке. Выехали в тыл кочевников, увидели лекарей кочевников. Жрица решили проверить их квалификацию. Проверили, оказалось, что вражеские лекари почти ничего не умеют и не могут. Они на нас за такие слова обиделись и хотели убить, но тут приехал один кочевник и под угрозой применения оружия потребовал его подлечить. Вастараба двести пятая отрезала ему руку. Потом мы вынуждены были перевязать ещё одного кочевника, тоже под угрозой оружия. Когда началась наша ответная атака, мы уехали оказывать помощь тем, кто был ранен при окружении противника.
— А кто знает, лекарям сигнал о ловушке сообщали или нет? — спросил граф.
Никто из почтенных мужей не знал.
— Жрица Васты двести пятая, почему ты оказывала помощь противнику? — обратился граф к Ва.
— Потому, что это соответствует соглашению, заключённому между нашим главнокомандующим и командующим армией кочевников. Лекари должны оказывать помощь раненым воинам противника, если рядом нет своих воинов и это не в ущерб своим. Моего согласия не спрашивали. Я должна это делать. Что касается лекарей кочевников, то их надо вытащить сюда на обучение. Они понятия не имеют, как бороться с инфекционными болезнями. Сейчас эта горе — армия заразит всех наших людей холерой, красной чумой, волчанкой и зайчанкой. Потеряем половину армии или больше.
— Я про такую болезнь, как зайчанка, даже не слышал, — удивился граф.
— Это когда у вас сначала все зубы расшатываются и выпадают, потом вся слизистая в горле исчезает, а потом сквозные дырки в носоглотке появляются. Заразная болезнь. Очень.
— Мы будем учить кочевников за свои деньги? — выкрикнул барон ага Лессинал.
— Если это спасет наши задницы, то стоит.
Удивлённые главы семейств замолчали.
Граф захихикал:
— Если каждые наши двое детей будут лишать одного воина противника руки, то я не против такой арифметики.
В этот момент появился офицер от главнокомандующего. Насколько я понимаю, офицер разведки. Один из тех, перед кем несмотря на отсутствие богатства и громкого титула все стелются, как трава перед ветром. Внутренняя разведка. Пожилой дядька слегка забегался:
— Фух, еле вас нашёл. Господин генерал просит передать благодарность всем лекарям первой линии, благодаря которым вчера было спасено много жизней и конечностей. Особо приказано отметить молодого ага Долигана и жрицу Васты, которые в одиночестве оказывали помощь на внешнем кольце окружения. Генерал также просит жрицу избегать таких ситуаций, при которых её могли бы захватить в плен кочевники. Она является очень ценным специалистом. А что это у вас какая-то напряжённость чувствуется?
Граф развеселился совсем:
— Мы планируем, как будем обмывать успехи молодого ага Долигана. Сначала благодарность от Государя, теперь официальная благодарность от командующего.
— Ага. Сильно только не напивайтесь. Генерал лелеет мечту добить отступающего противника по частям, а кочевники огрызаются крупными отрядами, нападающими из засад. Несколько наших отрядов уже пострадали. Так что даже раненых могут поднять в седло. А вам, молодые люди, лучше пройти в лечебницу. Пострадавших уже везут, и их очень много.
Граф спросил офицера об обстановке, тому очевидно хотелось посплетничать, и старшие увлеклись разговором. Мы с Васторабой не стали ждать второго приглашения и вымелись из шатра.
Этот день оказался ещё тяжелее предыдущего. Надо было не только принимать новых раненых, но и перевязывать вчерашних и ночных. Несколько облегчило ситуацию то, что руководство прислало часть ненужных теперь копейщиков для бытового ухода за ранеными.
В этот день Ва сожгла одного барона, подцепившего краснобубонную чуму. Несмотря на огромную занятость, она находила время встречать возвращающиеся отряды за оградой лагеря. Там одна из гадюк и приметила чумного. Ва тут же организовала костёр. Даже потребовала кинуть в костёр копьё, которым бедного рыцаря пронзили перед огнём. Родственники барона неистовали, говорили, что барон не болен, а Ва просто сводит счёты, грозились отомстить. Правда, какие счёты, сказать не смогли, Ва и барон не были знакомы. Ва натравила на них специально выделенную для таких целей стражу командующего, и ребята тут же потухли.
Отец пришёл в себя к вечеру, он не понимал, что произошло. Сигура, наоборот, отключилась с высокой температурой. Я обтёр ей лоб холодной водой.
В эти сутки я смог поспать целых четыре часа.
Опарыши мясных мух, которых Ва всё-таки заставила нас собрать ещё в старом лагере с ран скота и женских органов коз, показали себя прекрасно. Мы высаживали их на подгнившее мясо раненых, и они очищали раны.
Целых семь дней мы выхаживали тяжелораненых и принимали новых, которых было подозрительно много. Только через неделю руководство объявило планы на кампанию.
Кочевники, получив отпор, потеряли почти половину армии. Оставшаяся половина организованно отступила и заложила город в двухстах верстах к востоку. Кочевники сумели обмануть наши преследующие отряды. Обоз и часть воинов ушли строить город, а кавалерия завлекала наших преследователей в другом направлении. Потом они даже попытались окружить эти отряды, но наши сумели унести ноги. Вот из этих-то стычек к нам и шёл вал раненых.
Теперь кочевники построили укрепления и пытались распахать земли к востоку от этого городка. Они явно собирались остаться здесь на зиму, чтобы весной вернуться с ещё большими силами. Из этого городка они смогут посылать крупные отряды для набегов на наши незащищённые баронства. Их армия даже с учётом потерь все равно превышала по количеству нашу. Руководство решало, что лучше делать — штурмовать укреплённый город кочевников или уйти обратно, ограничившись пограничными схватками.
В ходе боевых действий жрец Радо смог переубедить ещё пять племён перейти на нашу сторону. Могло бы перейти и больше, но люди побоялись за судьбу своих близких, оставшихся в заложниках у кочевников.
Мы прослушали новости молча. Как бы ни повернулись события, нам, лекарям, светило только увеличение работы.
Сигура и отец постепенно поправлялись. Отец лечился в основном лёгкой выпивкой. Сигура с интересом выслушивала моё нытьё о том, как много работы на меня свалилось и как меня пинают со всех сторон за то, что я всё делаю неправильно, и смеялась над моими приключениями.
В эти дни я узнавал очень много и про разные разделы медицины, и про поведение людей перед лицом смерти, и про себя тоже. Было, что рассказать новой сестрёнке. Мои сёстры мне не сочувствовали никогда.
Через пару дней главнокомандующий вызвал меня с Ва, чтобы задать ряд вопросов. Васту он спросил, через какое время смогут встать в строй раненые в первых схватках рыцари. Васта назвала цифру в двадцать дней. Меня командующий просил посетить жреца Радо, а ныне офицера по связям с протекторатом свободных кочевников, и попытаться узнать, какое количество племён мы ещё сможем перетянуть на свою сторону в разных условиях.
Я удивился — он же вам подчиняется, запросите официальный доклад. Генерал объяснил мне, глупому, что доклад, несомненно, будет тут же предоставлен, и даже относительно честный, но в нём будет только та цифра, в которой Ирма будет уверен. А нужно проявить фантазию и отработать все возможности. Мне даже было предложено сходить в разведывательные выходы с «нашим» первым племенем, чтобы поразнюхать обстановку на месте. Ещё генерал просил сходить на кузнечный двор и посмотреть на новые катапульты.
На кузнечный двор я сходил первым делом. Катапульты со страшной скоростью изготавливали дядьки — розмыслы, которым я в подмётки не годился. Я так и не понял, что я должен был увидеть. Подсмотрев несколько приемов быстрой работы, я отправился к господину Ирме. Охрана начальника отдела по работе с кочевниками не хотела меня пускать, сказала, что господин сильно занят. Нашу перебранку услышал в своём шатре секретарь и пообещал спросить, может ли меня принять его высокопревосходительство. Ирма принял меня через несколько секунд.
Мы немного поговорили о последних событиях, жрец откуда-то знал о тяжёлом ранении моего отца. Я поздравил его с успешным переманиванием новых племён. Ирма покачал головой, сказал, что да, лазутчики сработали очень хорошо. Спросил, как даётся освоение лекарского дела. Я описал, насколько тяжёлая эта работа. Ирма мне посочувствовал. Только после этого я осторожно заметил, что командующий лелеет надежду переманить побольше племён и потому просил меня сходить с кочевниками в разведывательные выходы. Ирма с жаром ухватился за эту идею, сказал, что кочевники будут рады иметь рядом жреца. В случае смерти будет, кому прочесть молитву Радо. Следующий час мы учили погребальные молитвы.
На лечебном дворе я застал забавную сцену. Главный врач лечебницы решил в очередной раз наехать на Ва. Он где-то нашёл женщину, всё тело которой было покрыто кровоточащими прыщами. Он торжествующе спросил двести пятую, чем бы она стала лечить такую женщину? Ва сказала, что хотела бы услышать сначала его вариант лечения. Врач показал цинковую мазь, сказал, что сам придумал и очень гордится ею.
На этой точке сюжета мы с гадюками, сбежавшимися посмотреть на представление, дружно засмеялись. В то время, в которое Ва не учила, она заставляла нас готовить лекарства. Растирание цинка в ступке было одним из главных мучений.
— Цинковая мазь лишь слегка подсушит её раны. Причина её ран — хроническое отравление организма из-за плохого переваривания мяса и жирной пищи. Которое в свою очередь произошло из-за того, что у неё плохо работает поджелудочная железа и ещё кое-что по мелочи. Ей не стоит есть жирную пищу и мясо, и вскоре отравление и раны пройдут. Есть мясо можно раз в три — четыре дня и только в том случае, если она сможет потреблять вместе с ним высушенную бычью желчь.
— А где я смогу её найти тут? — удивилась женщина.
— Вот и не ешь мясо.
Потом Ва обратилась к врачу:
— Это нечестно, меряться силами нам с тобой. Я просто вижу её насквозь, все органы, которые не работают, а ты нет.
Гадюки захихикали и разбежались кто работать, кто спать. Ва пошла по своим делам, а врач так и остался хлопать ртом. Ох, затаит он на нас зло…
Тем временем Ва выявила нужные концентрации, при которых можно было вылечить не только холеру, но и чуму. Последнюю, правда, только в шести случаях из десяти.
Выезд на разведку с кочевниками привел нас на поле Страшной Брани. Мы столкнулись почти лоб в лоб с таким же отрядом кочевников.
Наш старшой назвал их сынами собаки, они его назвали недоеденным окорочком свиньи. Понятие «окорочок свиньи» на языке кочевников выражалось одним словом, оный окорочок на празднике полагалось передавать по кругу, чтобы все могли укусить от вкусненького. То есть нашего старшого назвали чем-то вроде «надкусанного пирожка».
Старшой сказал, что не стоит служить самозваному злому правителю. С той стороны ответили, что сами знают, но боятся переходить на сторону Государя, так как дома остались бабы и дети. На этом страшная брань закончилась, и обе стороны разъехались, вполне довольные собой и противником. А я ещё удивлялся, почему у нас так мало раненых из числа союзников.
Мы находились очень далеко в тылу противника. Обратно за один день не дошли, пришлось заночевать. Кочевники легли особым образом, даже лошадей положили, чтобы можно было сразу сесть в седло, подпрыгнуть вместе с лошадью и понестись. Я своего Трача так и не смог положить, пришлось его привязывать и ложиться на отдалении. Кочевники здорово повесились, глядя на мои усилия. Их маленькие, но очень выносливые лошадки были куда вышколеннее.
Ночью меня подбросил сигнал тревоги. Кочевники уже были в сёдлах и куда-то неслись, даже между мной и конем. Пока я бежал до коня, пока прыгал в седло, все ускакали. Некоторое время я ещё пытался нагнать едва различимых в темноте всадников, но вскоре понял, что никого не вижу. Ладно, сориентировался по звёздам и осторожно поехал на запад, стараясь держаться низин. Никого не было видно. От кого же кочевники удирали в такой панике?
В очередной ложбинке я услышал тихое: «Пст!». Из камышей выглянул кочевник, спросил на моём языке:
— Ты никого не видел? Где все?
— А ты что, отстал?
— Нет. Я наблюдал за группой, а потом появился Гримоор.
Я положил руку на меч:
— Ты что, из людей Хутабба?
Поначалу я решил, что это один из наших кочевников — переводчиков, уж больно чисто он говорил. Но если это противник… Я начал прикидывать, что лучше сделать — напасть сразу или попытаться удрать. Ночная скачка во весь опор не очень полезна для здоровья, так что есть шанс, что следующая встреча с ним будет в положении «я на земле, нога сломана». Лучше напасть сразу.
— Нет! Молодой господин, спускайтесь скорее, прячьтесь! Даже если бы я был из войск Хуттаба, мы сейчас с вами вместе вдвоем против страшного ужаса! Скорее спускайтесь, пока он не заметил!
Дядька явно был в панике. Ладно, поверим. Мои кочевники тоже мчались, как от смерти. Я спустился с коня, поставил коня между собой и кочевником.
— Что такое этот Гримоор?
— Как вы счастливы, что никогда не слышали о нем! Нечисть потусторонняя, огромная змея, проглатывает человека вместе с лошадью, а потом исчезает, уходит в своё нечистое логово до следующего раза!
Я заметил движение на холме, который только что объехал. Присмотрелся. Огромная змея, толщина больше моего роста, длина как у колонны в двадцать всадников. Но она ещё была и полупрозрачной! Почему никто не сказал мне, что она полупрозрачная?
Чудовищу что-то не понравилось, оно остановилось, подняло голову и принюхалось. Проклятие, у него за головой были ещё и маленькие крылышки! Чудище взмахнуло крылышками, поводило головой влево — вправо.
— Ты что это делаешь? — заскулил кочевник, увидев, что я вытаскиваю меч.
— Если кинется, я вставлю меч ему между челюстями, а ты руби голову!
— С ума сошел, молодой господин? Это же туман, прозрачная она! Смертельный туман!
— Но надо же что-то делать?
В этот момент чудовище повернуло к нам голову. Я увидел два красных горящих глаза. Проклятие, я обосрался.
Змея опустила голову и невероятно быстро поползла дальше на запад.
— Я обосрался, — сказал я.
— Я тоже, — сказал кочевник, — тут недалеко есть ручеёк.
— Если ты не из людей Хутабба, то кто ты?
— Я сам по себе, Одрамас меня зовут. Где-то весть доставлю, где-то песню спою. Так и живу, волка ноги кормят. Вот еду я песни петь армии, и вижу, что куда-то весело скачет отряд кочевников под знамёнами империи, да ещё с парнем из империи в одежде жреца Васты, да ещё со значком жреца Радо. Как было проехать мимо? Из такой истории может получиться хорошая песня, которую с удовольствием послушают и с той стороны фронта, и с этой. Вот я и начал следить. И тут является этот проклятый Гримоор, и все разбегаются. Я уже думал, что не получится никакой песни, как вижу, едет молодой господин, а по его следу идёт нечистый. Как было тебя не спрятать? Мы с тобой поболтаем, получится даже ещё более интересная песня.
— Как ты узнал значок Радо?
— Ну, я имею некоторое отношения к Радо. Иногда приходится с ними общаться.
— Собираешь сведения для жрецов?
— Можно и так сказать, молодой господин. А как вы стали жрецом?
— Моего желания не спрашивали. Мы поболтали с Ирмой, он дал мне значок. Потом выяснилось, что это значок жреца Радо.
— А-а, мечтатель и идеалист Ирма… Встречался с ним. Как он поживает?
— Жив пока. Руководит всеми кочевниками, перешедшими на сторону империи.
— О-о, сделал карьеру?
— Скорее, это мы его сделали.
— А вот и ручей.
Продолжили путь мы только через несколько часов, когда подсохла одежда и стало чуть светлее. Всё время, пока сушились, дядька донимал меня расспросами про то, как мыслится дальнейшая жизнь кочевников в империи, про Вастарабу и про то, что я знаю про учение Радо. Я, как мог, отвечал.
У дядьки была очень забавная шляпа, как будто два длинных рога торчали в стороны. При этом эти рога были скручены из ткани.
В дороге я по-прежнему держал руку на мече. Одрамас заметил это и улыбнулся:
— Молодому господину нечего меня бояться. Я доставлю молодого господина прямо к воротам лагеря и спою много песен вашим союзникам, заработаю много денег.
У дядьки был на удивление красивый голос. Если он начинал говорить, его хотелось слушать и слушать. Я решил спросить:
— Одра, как тебе удаётся так красиво говорить?
— О, это очень простой секретик, молодой господин. Обычно люди говорят только начало слова, чтобы было можно его разобрать, и не обращают внимание на окончание. А оно тоже важно. Если делать связку перед первым словом и последующим, то и получается такой красивый эффект. Вот скажи: «Я вас люблю, молодая дама».
Я засмеялся, но произнёс требуемое.
— Очень грубо, молодой господин. Получилось «А васс лублйу молодай да». А ты не выгавкивай звуки, ты пой: «Йа-а ва-ас люблю-у-у-младайа-а дама-мяу». Логическое ударение фразы на «вас».
Получилось очень смешно. Я засмеялся.
— Ну, про мяу, я конечно, шучу, но смысл примерно такой. Пока ты думаешь, как закончить слово и где поставить логическое ударение, ты не думаешь о том, как понравится собеседнику. А это иногда важно.
— Почему?
— Люди всегда передают информацию не только словами, но и жестами, и положениями тела. Пока ты делаешь это неосознанно, ты передаёшь то, что можешь передать в твоём возрасте: что ты маленький мальчик, который хочет ласки от старшего. Некоторые люди, становясь постарше, из-за той же неуверенности в чувствах окружающих, всегда стараются передать телом угрозу и возможность нападения. Они кажутся себе очень крутыми, но с такими неприятно общаться. Кроме того, видно, что в основе лежит страх, а страх — это слабость. А если ты думаешь, как передать красоту, то и тело твое будет выражать спокойствие, уверенность и красоту.
— А ты правда много общался с жрецами Радо, — признал я, — никогда не думал, что у общения может быть столько нюансов.
— Каждое дело приходит к совершенству через подробности. Моё дело — владеть звуком и впечатлением. Если говорить про тебя, то ты вообще говоришь ужасно. Трещишь, как доска по забору, торопишься выплюнуть максимум слов. А люди такое не слышат. Надо говорить с выражением.
Одрамас вытянулся, принял нарочито важный вид и произнёс с паузами, страшно вращая глазами:
— Вы хотите… войны-ы? — (Пауза) — Вы получите войну-у!
Я опять не смог удержаться от смеха. Ему удалось произвести впечатление жуткое и страшное, но надутый вид и вращающиеся глаза напомнили, что это комедия.
Тут я вспомнил, что давно хотел спросить кое-что важное:
— Одрамас, а у тебя женщины были?
— Тебе в каком смысле интересует?
— Вастараба когда спит рядом, у неё дыхание подлаживается под моё. В животе неприятное ощущение возникает, будто жизнь вытягивают.
— А-а, на эту тему можешь не беспокоиться. Так делают все женщины. Это обмен мужской и женской силой между супругами. Когда дыхание совпадает, женщина вытягивает из мужчины активность и жесткость, а взамен наполняет его мягкостью и нежностью. Неприятные ощущения возникают только потому, что ты глупый и ожесточенный. Если расслабиться и дать природе волю, то почувствуешь, как она вытягивает на всех уровнях, вплоть до головы и сознания, а потом отдаёт… Но отдаёт другое, нежное и ласковое. Женщины после этого становятся активными и подвижными, а мужчины спокойными и рассудительными. Можете даже этим заняться в явном виде, пусть она сядет на колени лицом к тебе, и дышите одновременно. Тогда энергообмен пройдёт как положено, без задержек.
— А почему говорят, что господа жриц Васты долго не живут?
— Врут. Никакой связи с Вастой или жречеством. Кроме того, что жриц приходится часто защищать.
— А что значит «ожесточенный»?
— Ожесточение в общем случае — это когда страх перед чем-то плохим приводит к таким установкам и такому поведению, при котором вреда от страха перед вредом больше, чем от вреда. Такое явление может быть и в масштабах государства, и отдельно для человека. В масштабах государства — это когда внутренняя слежка и наказания за малейшую неправильность становятся такими частыми и всеобщими, что ничего сделать невозможно, а все жители мечтают, чтобы этого государства не было. По отношению к человеку… Это когда во всех приближающихся людях видишь тех, кто пришёл тебя унижать, и готовишься отвечать пообиднее. Когда во всяком слове, даже не обидном, видишь обиду и подначку, даже если их там нет. Беда в том, что это информационное ожесточение переходит на физический уровень, люди начинают зажимать мышцы и позвоночник как перед дракой, а потом так их никогда и не расслабляют. Лёгкими дышат поверхностно, а не глубоко, как при ощущении глубокого счастья. В итоге энергия течет не туда, нет свободного дыхания, в лёгких начинается застой, а в застое — воспаление лёгких.
— Мне Вастараба что-то такое говорила…
— Да, эти девочки это видят каждый день на каждом первом. Представь, как им тяжело жить, видеть, как все себя убивают из-за страхов несуществующей угрозы.
Мне захотелось глубоко вздохнуть, и я вздохнул. Это было здорово.
— Получается, что надо отказываться от всех страхов и всех заготовок по отбиванию от окружающих когтями и клыками?
Одрамас засмеялся:
— Хорошо сказано, малыш, хорошо сказано. Теперь я вижу, что Ирма не зря тебе значок вручил. Ты способен вместить то, что многие взрослые не способны.
— А почему жрецы Радо воевали против нашей религии?
— Дураки потому что. Думали, что ваша религия — это упрощение. В таком духе, что какой-то религиозный авантюрист решил их понимание о том, что надо изучать мотивацию поведения человека и что надо отказываться от гордости, от всех запасённых страхов и ожесточений превратить в своё учение, где будут требовать того же под страхом посмертного наказания за неисполнения этого требования. Потом его сожгли, он якобы воскрес, и появилась ваша религия. Жрецы Радо считали, что эта религия годится только для нагнетания паники и вымогания денег из паствы, и что из-за неё люди, которые действительно желают созидающей деятельности, никогда не смогут найти друг друга в толпе скотов, которые могут говорить только о том, кто из них больше любит Господа и кто больше просил у него прощения.
— А в действительности это не так?
— Видимо, не так. Сам посмотри. Эта религия создала огромные устойчивые империи, в которых каждому человеку рассказывают, что надо отказываться от гордости и переходить на полное беззлобие. Это тоже многого стоит, даже если никто по этому пути и не идёт. В мире кочевников такого не было никогда. А закончилось всё вообще приходом этого злодея…
— А в мире кочевников возникали государства с религией Радо?
— Да, много раз. Начни про них рассказывать, трёх суток не хватит. Как правило, в первом поколении всё было прекрасно. Порядок на пастбищах, никто никого не грабит, никто скот не угоняет. Во третьем — четвёртом поколении жадные и развращённые роскошью потомки героических правителей первого поколения начинали заниматься интригами и грабежом народа. Начиналось противостояние кланов. Простые люди начинали припрятывать добро от повышенных налогов. В ответ на это власти вводили сложную систему бумажного учёта всего и вся. Появлялась армия чиновников, которой тоже хотелось взять побольше с народа. Народ начинал протестовать и восставать, против него применяли армию. Вводили телесные наказания за каждый неправильный чих. Получалось, что по городу было не пройти, чтобы два — три раза не быть выпоротым за мелкие прегрешения. Народ разбегался, государство гибло. Было много вариантов, но в основе всегда происходило одно и то же. Но было и много хорошего, в самом первом государстве была такая архитектура, такие школы музыки и танца… Плюс выборная система властей. Это было больше тысячи лет назад, но его очарование до сих заставляет горячие головы из числа жителей Великого Поля мечтать о его восстановлении. Жаль, что жрецы Радо ничему не научились на этом примере.
— Это как?
— Они до сих пор не знают, когда надо остановиться. Знаешь, что бывает, когда в племя приходит жрец Радо? Сначала все радуются, жрецы знают много неожиданного про внутреннее совершенство и мягкое управление людьми. А потом жрецы всех доводят до полного неприятия своими требованиями вести себя по правде, мыть руки перед едой и прочими невыполнимыми законами. Так что племя потихоньку ночью снимается, пока жрец спит, и удирает куда подальше. Были случаи, когда некоторые города принимали жрецов Радо для управления городом, а потом выгоняли их с большими обидами. Некоторые города, правда, через некоторое время просили вернуться обратно.
Я представил себе картину, как племя кочевников удирает изо всех сил от жреца Радо, который бежит за ними и кричит: «Я всё равно научу вас мыть руки перед едой!». Картина была настолько впечатляющая, что я не смог удержаться от смеха.
— Тебе вот смешно, а вскоре Ирма как жрец Радо неизбежно вляпается в ту же ошибку, и все ваши союзники пожелают оказаться где-нибудь подальше.
— А почему тогда наша империя не распадается по той же схеме?
— Первое время казалось, что так и будет. Но потом оказалось, что ваша религия позволяет родителям убирать от наследства и от власти особо бестолковых наследников. Плюс постоянная угроза со стороны Большого Поля и других народов, живущими набегами. Не будь угрозы, вам было бы тяжелее.
Следующую мысль я обдумывал долго:
— А есть шанс, что жрецы Радо признают нашу религию?
— Кто-то, может быть, и перейдет. На границе всегда идёт обмен в обе стороны. Но очень немногие. Остальные, скорее всего, сами исчезнут со временем.
— О! Вспомнил ещё хороший вопрос. Мы несколько недель назад наблюдали падение чего-то большого и светящегося, упало в стороне кочевников. Грохота и света было очень много, земля тряслась. Не знаете, что это могло быть?
— Знаю. Это богиня Нума — заботница скинула с небес Рума, одного из своих давних товарищей. Он сам виноват, лез куда не надо, самовозносился и грубил другим работникам небес. Когда-то, когда Нума была ещё земной женщиной, он был её ближайшим спутником… Примерно как ты с двести пятой. Но потом Нума сильно выросла, а он так и остался мелким задирой.
— Я плохо знаю богов кочевников. Каково описание Нумы?
— Богиня — заботница. К ней обращаются с мольбами тогда, когда больше просить некого. Ей до всего есть дело, она приходит к людям и помогает советами и организацией. Говорят, злаки она научила людей выращивать. К ней очень просто обратиться, надо задать вопрос и заснуть. Ответ придет во сне. Правда, эти ответы приходят в логике образов и не все умеют их толковать. Но иногда она приходит во снах к правителям и даёт очень конкретные указания. Например, высадить побольше определённого злака. А потом приходит какое-нибудь бедствие, и погибают все злаки, кроме указанного.
— Она была земной женщиной?
— Все боги были земными людьми. Те из них, кто исполнился любви к людям, после смерти получили от Создателя такую работу. Она не вечная, и со временем боги уходят на другое дело, их культ забывается, а вместо них приходит какой-нибудь похожий бог.
— А бесы? Враги Бога?
— Многие были людьми. А некоторые настолько древние, что никто не знает, откуда они. И давай уже заканчивай мяться, спрашивай про вашего бога.
— А наш бог?
— У него другая природа. Его никто не видел среди наших богов после сожжения, но при этом он активно вмешивается в дела своих верующих. И не только в их дела.
— Чем нам грозит падение Рума?
— Это хуже, чем лидер ни Никитита. Во много раз хуже. Этот много чего умеет, научился, пока был на небесах. Вплоть до прямого воздействия мыслью на материю. И он очень любить гордиться собой, восхваления любит и похвалы. Так что наверняка попытается занять место ни Никититы. Или своё царство организует и пойдёт всех завоёвывать.
— Да, ты силён песни петь… Заслушаешься.
— А что ещё делать в дальней дороге? Это ты меня ещё в лирическом варианте не видел.
Одрамас набрал воздуха и начал громко петь, подыгрывая себе на маленьком барабанчике:
— Вот как едут по полю, по полю широкому, как едут по полю три сотни мечтателей…
Пел он красиво, но уж больно громко.
— Эй, мы как бы прячемся от противника.
— Извини, забылся. Впрочем, мы уже близко к вашим войскам. Тут кочевников не встретишь.
Но громкость он слегка снизил и допевал балладу вполголоса. Она оказалось смешной, хотя и рассказывала о набеге на нашу империю. Потом Одрамас спел ещё одну песню, больше похожую на лекцию по истории, а потом ещё одну. Потом неожиданно сказал:
— А хочешь, научу петь дорожные песни так, что никогда скучно не будет?
— Интересно.
— Сначала выбираешь мотив. Потом начинаешь перечислять на этот мотив всё, что видишь. Пример: «Вот стремительный орёл в небесах летит, вот прекрасная трава на земле шумит…». Секретик в том, что надо всё упоминать в хвалебных или возвеличивающих тонах. Это важно вот почему. Обычно в процессе жизни всё, что видишь, воспринимаешь с раздражением. От усталости все кажется глупым и противным. Если озвучить мысли обычного человека, они будут звучать как: «Вот долбаный орёл за каким-то хреном болтается перед глазами, хорошо ему там наверху, а я тут в долбаной траве вязну». Если поддаться этому чувству, то будешь накручивать в себе зло и боль, которые потом неизбежно выльются на окружающих. Поэтому надо называть вещи только в хвалебном стиле.
— А как так быстро рифму подбирать?
— Рифмующихся слов не так уж и много, со временем типовые рифмы просто запоминаешь. Но тут есть одна проблема. Если все время петь, то отложенные для осмысления идеи и просто воспоминания не смогут прорваться к переосмыслению, и голова начнёт болеть. Поэтому надо следить за фантазией и мыслями, если вдруг появляются воспоминания или разные мысли, их нельзя прогонять, а надо обдумать. Можно прямо в песне. То есть если вспомнился какой-то человек, то после восхваления травы поёшь: «А в лагере военном, на завалинке думает отец о сыне в походе дальнем, в руке у него кружечка с ястребом, в голове мысли тревожные». Это если об отце подумалось. И опять же — отзываться о людях только в уважительном или хвалебном тоне. Никогда не оскорблять и уничижительно не отзываться, иначе песня к тебе вернётся и будешь со всеми говорить оскорбительно даже тогда, когда не хочешь.
— А если всё время возвращаются мысли об обидах от некоторого человека, и не хотят прекращаться, как их ни подавляй?
— А это уже явление другого порядка. Это твоя животная часть нашла в памяти момент, когда ты был недоволен своими действиями, и требует изменить настройки так, чтобы ты выработал такой образ поведения, при котором и выживание обеспечивалось бы наилучшим образом, и ты был доволен правильностью своего поведения. Этот образ поведения она запишет в твою память так, что ты будешь его воспроизводить в похожих обстоятельствах ещё до того, как успеешь подумать.
— Так он же может не подходить к новым обстоятельствам.
— А животное поведение такое. Оно очень часто заставляет человека делать то, что не соответствует обстоятельствам. Гнев, оскорбления… А потом думаешь: «И зачем я говорил все это?». Но тебе пока рано осваивать эту теорию. Попробуй лучше спеть дорожную песню.
Я неумело затянул:
— Вот высокий холм, вид прекрасный с нём, небо голубое над холмом висит, с холма далеко прекрасно я видит…
— Так, ты ещё и вопить не умеешь. Это ты свои возможности на одну десятую используешь. Попробуй выпускать воздух и поиграть связками. Добивайся такого эффекта, чтобы они вибрировали как можно сильнее. Начни со звука «и».
Я принялся тянуть «и-и». Одрамас не выдержал и показал, как находится наиболее громкое звучание. Я попробовал, и теперь получилось и у меня. После этого он тут же потребовал пропеть все остальные гласные звуки.
— А теперь будем учить песню на языке Западного Поля на звук «и».
— А что, в Поле много языков?
— Больше сотни, если считать только распространенные. А теперь песня…
В этой песне звуков «и» действительно было много. Потом мы учили песню на звук «а» и «э».
Поднявшись на очередной холм, Одрамас поднёс ладонь к глазам. Присмотревшись, он сказал:
— Это твои боевые товарищи… Они сейчас будут сильно извиняться, что бросили тебя, для них это большое бесчестье. Пресеки в корне и скажи, что прощаешь. Я вижу тех, кто будет мне не рад. Так что я тебя ненадолго покину. Встретимся позже. Не говори им обо мне. Ирме можешь сказать.
С этими словами Одрамас исчез в траве, как будто его и не было. Удивительный человек.
Я столбел на холме довольно долго, кочевники — союзники ехали медленно, понурив головы. Заметив меня, они ускорились и развернулись. Надо заметить, конная лава в триста человек, несущаяся на тебя одного — то ещё зрелище.
А вот к чему я не был готов, так это к тому, что они свалятся у моих ног с той же поспешностью, с какой мчались, и начнут кланяться.
— Не надо кланяться! Я вас прощаю, поехали дальше! — в панике закричал я.
Сработало. Кочевники взлетели в сёдла и поехали дальше с куда более весёлым настроением. Меня устроили на место рядом со старшим отряда.
Оказывается, они после ночной паники обнаружили, что меня нет, и вернулись искать. Не найдя никого, они уже представляли, как будут объяснять моё отсутствие моему отцу, господину Ирме и командующему. Они им всем клялись, что в первую очередь будут заботиться обо мне и обязательно вернут хотя бы тело.
Про чудовище они сказали, что такое известно им только по легендам, что это темный туман в виде огромной змеи с красными глазами, в котором исчезают все, кого он обволакивает.
Я подтвердил — да, именно это я и видел, чем вызвал новую волну расспросов. Большинство из отряда чудовище не видели, его рассмотрели только часовые. На вопрос: «Как же ты остался жив?» я ответил просто — спрятался в камышах у ручья и обосрался. Наверное, это и помогло.
Никто из кочевников не засмеялся, только посочувствовали.
Через некоторое время разговоры затихли. Народ устал. Я начал напевать, как учил Одрамас. Чтобы кочевникам не было обидно, старался петь на их языке. Поскольку я его знал очень плохо, получалось так себе: «Зелёная трава, прекрасная птица летит». Потом я обнаружил, что слова «зелёная трава» можно повторять много раз с разными интонациями, а если потом добавить «какое восхитительное одеяло зелёной травы, и птица над ним», то даже получается что-то похожее на сюжет.
Старший некоторое время терпел мои упражнения молча, потом спросил:
— Это кто это научил тебя радостным песням?
— Почему радостным?
— Потому, что их могут петь только те, у кого есть дар от Радо. Похоже, бог благословил нас песенником. Это редкое умение.
— Ну, я же жрец Радо. Но я язык знаю плохо, будет лучше, если ваши люди споют, а я поучусь языку через песни. У вас есть походные песни?
Старший сказал только одно слово:
— Запевалы!
В следующее мгновение за спиной раздался жуткий свист такой силы, что мой Трач чуть было не решил ехать к лагерю своей дорогой. Оказалось, что это у них запев такой: сначала долгий свист, потом песня. А песня ничего, красивая оказалась.
Кочевники приободрились и поехали быстрее. Вот кто меня просил организовывать их петь? Я и так шёл на пределе. Следующую часть дня я был сконцентрирован на том, чтобы не вылететь из седла. Трясясь в седле, я вспомнил, что хотел всегда разговаривать так красиво, как Одрамас, но забыл и говорил с союзниками как обычно.
В лагерь пришли уже ближе к вечеру. На входе нас встречала одна из гадюк с патрулём из благородных. Заставили всех проходить по одному, осматривали очень внимательно. Гадюка сделала мне замечание, что у коня на спине опрелость.
Кочевники отправились к своим котлам, а мы со старшим на доклад к главнокомандующему. Хорошо, что работники в штабе были с понятием. Пока мы ждали аудиенции, нам успели сунуть по колбаске, булочке и кувшину с водой. Я и не знал, что могу выпить за один раз так много.
Старшой доложил генералу свои наблюдения о войсках противника. Я доложил, что на обратном пути пришлось спасаться бегством от полупрозрачного чудовища. Сказал, что некоторые кочевники считают жрецов Радо угрозой в том смысле, что у них есть недостаток — они со временем из стремления к идеальности проводят слишком строгие законы, из-за чего люди разбегаются. Возможно, нам придётся сдерживать в этом смысле господина Ирму.
Генерал благожелательно кивнул при этих словах, старшой нашего разъезда удивлённо вылупил на меня глаза. Но подтвердил: да, есть такой момент.
После этого и старшой отправился к котлам, а я почерепашил на второй доклад, к господину Ирме. Только отойдя на значительное расстояние от штаба, я вспомнил, что и в это раз говорил обычной речью, без красивых связок. Прав был странный попутчик, стремление выглядеть как положено выключает всё соображение. Решил, что уж с Ирмой я точно буду говорить как собирался.
Ирма меня принял сразу, ждать не пришлось. Я ему рассказал про встречу на поле страшной брани, про «надкусанный пирожок». Говорил с красивыми связкам, на этот раз не забыл. Ирма смотрел на меня круглыми глазами, потом спросил, кто научил меня связной речи. Я признался, что странный попутчик, и перешёл к рассказу о полупрозрачной твари и спасшем меня кочевнике. Ирма отреагировал очень необычно, прижал кулачки к глазам и заныл:
— Ой-ой-ой!
Потом схватил кусочек бересты и быстро нарисовал змею с крылышками у головы, точь-в-точь виденную мною:
— Такая?
— Она.
Опять кулачки к глазам:
— Ой-ой-ой!
— А шапка у него случаем не с рогами такая была?
— Да, рога большие, но из ткани.
— Ой-ой-ой! А что ещё он рассказывал?
— Про ожесточение поговорили… Говорил, Нума скинула с неба Рума. Вроде как он из её старых друзей, но не вырос и загордился. Это вот если видели, недавно с небес свет катился и грохот большой был.
— Видел. Ой-ой-ой!
— Говорил, Нума и многие боги раньше были людьми. Ещё выспрашивал меня, что я знаю про учение Радо, как империя думает поступать с союзными кочевниками. Сказал про вас, что вы неизбежно вляпаетесь в типовую ошибку жрецов Радо и замучаете всех кочевников слишком строгими законами и сплошной системой подсматривания и контроля. Потом учил песни петь, звуки правильные пропевать.
— Какие песни?
Я перечислил.
— Это учебные песни для прочистки энергетических каналов. Мы их даём жрецам примерно на шестом году обучения. А ну-ка спой.
Я затянул песню на «и». Получилось неожиданно чисто. Не дождавшись второго куплета, Ирма прервал:
— Так он тебе ещё и каналы энергетики прочистил. А ещё какие песни пел?
— Длинные былины про историю.
— Какую историю?
Я кратко припомнил содержание.
— Он тебе пересказал самые драматичные и поучительные истории развития государств с религией Радо. Он не сказал, как его зовут?
— Одрамас.
— Ой-ой-ой!
— А чем плохо имя?
— Не будь ты таким лопухом, сам мог бы понять, — проговорил Ирма сквозь слёзы, не отнимая кулачков от глаз.
— Объясните лопуху? Не понимаю.
— Буквы переставь.
Я начал переставлять и запутался, в чем и признался.
— Сам Радо.
— Чего? А зачем ему брать имя бога?
— Да не брал он ничего. Это и был Радо. Гримоор — его ручная зверушка. Правда, она в этом мире раньше не появлялась. Кочевники её с другим чудищем спутали, вполне реальным и очень опасным. Считается, что Гримоор может определить любую ложь человека, и если на посмертном суде человек врёт, то его душа не выдерживает взгляда её красных глаз и превращается в камень, после чего падает на землю, в новую жизнь в теле.
— А зачем тогда плакать? Радоваться надо, если ваш бог с вами.
— Ранее Радо замечали на земле только в тех случаях, когда людям светили очень большие неприятности. Типа переселения всех народов. Или массовый голод.
— Так это что, получается, он спугнул всех кочевников, чтобы передать вам через меня некоторые слова?
— Скорее, для того, чтобы загрузить тебя почти полным курсом обучения жреца Радо. Мы людям в течение пяти — шести лет рассказывали то, что он в тебя за один день втиснул. А информация для меня — это так, по случаю.
— Зачем? Я маленький мальчик, младший сын, без способностей. Ни наследства, ни шансов на женитьбу.
— А вот это ему виднее, зачем.
— А-а… Да, он сказал, что помнит вас. Назвал мечтателем и идеалистом.
И вот тут Ирма заплакал глубоко и счастливо.
Я понял, что дальше никакого разговора не будет, отсалютовал и вышел. Сказал секретарю, что его господину нужна питьевая вода.
Стоянку моего отряда еле нашел, за время нашего путешествия произвели некоторые перестановки. Наши уже поели, мне ужина не оставили. Ва была в своей лечебнице, я встретил только отца, сидевшего на бревне перед шатром.
Отец печально смотрел куда-то вдаль, в левой руке у него была новая кружка с летящим ястребом.
— Здравствуйте, папочка.
— О, Пуся вернулся! Как разведка?
— Да ничего, съездили. Бога кочевников встретил. Одного из.
— Как бог?
— Крутой. Я обосрался.
— Сие грех. Бояться надо только нашего бога. Исповедайся и покайся перед святым отцом.
— Обязательно. А у тебя давно эта кружка?
— Да взялась откуда-то. Моя потерялась, эта откуда-то выплыла. Сам знаешь, кружки, ложки и ножи в большом лагере живут своей жизнью. А с чего особое внимание к кружкам?
— Бог про тебя песню пел, там эта кружка фигурировала.
— Он тебе песни пел?
— Я же говорю, он крутой. Можно спросить, как твоя нога?
— Твоя ведьма вроде как её заштопала. Но она не ходит и болит, как будто порезанная. Уже меньше. Почти не болит. Но и не ходит. Ведьма говорит, скоро заживёт.
— А как кочевники ухитрились пробить сталь, расскажете?
— Если ты в режиме брони, то не можешь двигаться. А если двигаешься, то нет брони. Алесаний там ухитрился подставить голову под удар… Чтобы его прикрыть, пришлось снять броню. Снял только на ноги, чтобы коня повернуть, а тут копьё прилетело. Не повезло… Что начальство говорит?
— Говорят, что этот бог кочевников появляется только тогда, когда грозят Большие Неприятности.
— То есть это нашествие — это мелкие неприятности?
— Да.
— Тут пока тебя не было, генерал велел переписать всех кочевников и выдать им пропуска. Твоя ведьма отказалась быть приписанной к какому-нибудь племени, так что её записали твоей рабыней. Поздравляю, у тебя теперь есть рабыня.
— У нас же вроде отменили рабство тысячу лет назад?
— Для своих отменили. Но по отношению к военнопленным допускается на срок до десяти лет. Через десять лет ты либо должен будешь освободить её, либо жениться.
— Ясно.
— Это по закону ты можешь жениться. Если попробуешь привести в род дикарку, прибью обоих. Так своей ведьме и скажи, пусть планы не строит.
— Да, сударь батюшка.
— Знаешь, я думал, что из тебя никакого толка не выйдет. А теперь ты болтаешь с главнокомандующим чаще, чем я его вижу. И лазутчик, и лекарь, и переводчик… И всем нужен. Это честь для нашей семьи. Ладно, иди мыться… Я распоряжусь, чтобы тебе что-нибудь сообразили из еды.
Я ушёл, слегка оглушенный тем, что отец меня похвалил. Впервые в жизни, насколько я помню.
Через час, накормленный и умытый, я заявился в лечебницу, вытаскивать Ва из работы. Ва с визгом кинулась мне на шею. Обнять её и прижать было маленьким счастьем. Не то чтобы очень большим, но счастьем. Я всё-таки привязался к ней.
Предложение закончить работу двести пятая встретила с удивлением. Какое заканчивай, ещё даже не полночь, а раненых много? Даже гадюки посмотрели на меня, как на безумного. Как они изменились! Ранее они и часа не могли проработать, а теперь мотают бинты до позднего вечера.
Мне тоже нашли дело, точить инструмент. Больше всего мне хотелось упасть и отключиться, но надо было рассказать Ва о встрече с Радо.
Ва так удивилась, задала так много вопросов, что рассказ занял чуть ли не больше времени, чем сама встреча. Напоследок Ва сказала, что два жреца рядом — такого в истории кочевников никогда не было. Будет интересно, что из этого получится. По идее, должны полететь искры.
Этим вечером Ва была особенно ласковой. У меня зародились подозрения, что не только потому, что ей не хватало мужской силы.
Ночью я проснулся оттого, что Ва тянула меня за мужской орган к себе. Я погладил её по голове, потом по руке, потом ласково взял руку и положил её подальше. Ва не просыпалась, зато её рука опять поползла к моему мужскому органу, нащупала и потянула к себе. Я хотел спать и опять убрал руку. На третий раз мне стало интересно, что будет дальше. Я стал двигаться туда, куда она меня тянула. Тянула она меня к тому месту, которое приводило к зачатию детей.
Я отвесил жрице лёгкую пощечину. Она наконец-то проснулась.
— Ты уверена? — спросил я.
Ва испугалась:
— Эй, ты что делаешь?
Тут она осознала, что это она тянет, а я не двигаюсь.
— Ой! А почему я тяну тебя к себе?
— Это я хотел тебя спросить!
— Кажется, Богиня хотела подарить мне непорочное зачатие. Когда ребёнок зачинается таким образом, без похоти людей, то жрица не теряет силу Богини и может исцелять дальше.
— А по-моему, твоё тело просто мужика хочет.
— Может быть.
Через несколько минут Вастараба сказала:
— Господин, не спишь? Знаешь, если увидишь, что я сплю и тяну тебя к себе… Не останавливайся. Я люблю исцелять, но детей мне тоже хотелось бы понянчить. Если богиня дарует мне такое зачатие, я смогу исполнить обе мечты.
— Отец сказал, что если попытаюсь жениться на тебе, прибьёт обоих.
— Да, мне тоже говорил. Но это просто решается. Не признавай ребёнка. Будет твоей собственностью, твоим рабом.
— Тебе что, совсем безразлично, кем быть и кем будут твои дети?
— Я имею честь быть рабыней Васты, а кем меня считают люди, мне безразлично. Рабыня Васты идёт туда, куда её ведёт господин. А ребенок… Жизнь себе поле найдёт, а достойный человек всегда займёт достойное место.
Поутру меня привлекли к работе переводчиком, главнокомандующий планировал какую-то большую заварушку с участием кочевников и послал к господину Ирме целую толпу офицеров. Двести пятую я увидел только после обеда. Она по этому случаю устроила очередное занятие по анатомии и полевой хирургии.
Ближе к вечеру Ва отпустила гадюк и сказала мне с заговорщическим видом:
— Пошли, мне есть, что тебе показать!
Недолгая прогулка привела нас к шатрам семейства графа ага Дреяни. Во внутреннем дворике, образованном шестью шатрами, мы нашли детей графа — трёх дочерей в возрасте от двенадцати до двадцати лет и крупного парня лет девятнадцати в полном доспехе, только без шлема. Судя по большому количеству пустых скамеечек — невиданная роскошь в походе — в семействе графа было намного больше людей.
Девушки посмотрели на меня с интересом, парень недоброжелательно.
— Я нашла тебе жену! — радостно возгласила Ва, показывая на младшую сестру, ту, которой было не более двенадцати, — Мы будем спать втроём! Вы будете заниматься любовью, а я буду впитывать мужскую силу!
Я хотел разораться в стиле «дура чё удумала», но неожиданно вспомнил про красивую речь Радо и изобрел целое произведение искусства:
— Ваши слова вызывают удивление. Молодая сударыня уже красавица и, несомненно, вырастет ещё большей красавицей. Моему роду было бы очень лестно породниться с родом графа. Но всё это как-то очень неожиданно. Любовь и супружество предполагают родство душ и долгое знакомство, такие дела не решаются так внезапно. Может, это шутка?
Все это я произносил с красивыми связками, с поклонами и смысловыми паузами. И когда я научился такой театральности? Самому на себя смотреть смешно.
Сёстры моей «невесты» зачарованно кивали каждому слову, парень, подписавший столб для флага отряда, взглянул удивлённо.
— Ты что, не хочешь брать меня в жены? — на глаза малышки очень заметно навернулись слезы.
Пришлось признать очевидный факт:
— Я вижу, что это не шутка.
— А он правда такой, как ты говорила, — сказала старшая сестра.
Я грозно взглянул на двести пятую с намерением строго спросить, что она там рассказывает за моей спиной, но дело взяла в свои руки младшая ага Дреяни:
— Я знаю, что ты думаешь. Что ты не первый сын мелкого барона без способности и без наследства. Что я ребёнок целого графа, и, вероятно, со способностями. Что тебе до меня как до звёзды. Так вот, ты так не думай. Я девятый ребенок без каких-либо надежд на хорошее приданое. У меня есть способность, но такая ничтожная, что можешь о ней не думать. Так что мы в совершенно одинаковом положении. И если хотя бы половина того, что о тебе рассказывают, правда, мне было бы очень интересно познакомиться с тобой поближе.
Я настолько удивился, что не смог удержаться от вопроса:
— Откуда столько расчётливости в маленькой девочке?
— Мою младшую сестру сговорили за старика тридцати пяти лет! При таких исходных станешь расчётливой.
— А почему ты думаешь, что твой отец согласится?
— Мой отец согласится. Он всегда соглашается с тем, что я прошу.
— Он соглашался, пока баловал маленького любимого ребенка. А как речь пойдет о том, чтобы продать тебя повыгоднее, услышишь «покорись отцовской воле, папа лучше знает, что для тебя лучше».
— Отец согласится. Все мои сёстры и все мои ровесницы уже сговорены, а я одна без жениха.
Тут я разозлился:
— Так тебе просто обидно, что всем сёстрам досталась игрушка, а на тебя никто не польстился? А о другом человеке ты подумала? Ты хотела в жениха и невесту поиграть, а каково это будет другому человеку, который будет планировать самый важный шаг в жизни, привяжется к тебе, каково ему будет через несколько лет услышать «извини, я тобой наигрались, это было детская игра, а теперь я люблю другого»? В такие игры не играют.
Тут я вспомнил, что у нас в селе в такие игры очень даже играли, с раннего детства. Мальчик и девочка в присутствии компании детей повязывали себе нитку одного цвета, и с этого момента считались мужем и женой. Родители даже иногда разрешали таким парочкам ночевать вместе на сеновале, до одиннадцати лет. Некоторые так держались довольно долго, до двух недель, а то и до полугода.
Сёстры ага Дреяни захихикали. Я посмотрел на них удивлённо.
— Ты повторил мои слова, говорил ей недавно, — пояснил брат малышки.
— А ты правда считаешь женитьбу самым важным шагом в жизни? — удивила меня «жёнушка».
— Ну… Да. Конечно это самый важный шаг… После Бога. Жить с кем-то в любви или без любви? Без любви это вообще не жизнь.
Девочка удивлённо рассматривала меня несколько секунд:
— Ух ты! Твоя рабыня была права. Ты настоящий, как положено. Все мужчины, которых я знала, о женитьбе судят как о покупке лошади, а о жёнах вспоминают только когда напьются. Я хотела бы быть твоей женой.
На этом повороте сюжета я вообще потерял дар речи.
— Вот наехала на человека, как телега на лягушку. Дайте ему хотя бы подумать, — подал голос хмурый брат. А он хороший парень, оказывается. Я поблагодарил его взглядом. После его поддержки ко мне вернулся дар речи:
— Хочешь поиграть в жениха и невесту? Не проблема. Можешь всем сказать, что мы помолвлены. Я подтвержу. Будешь приходить в дом моего отца и выполнять домашнюю работу, как моя жена. Ночевать будешь возвращаться к своему отцу. Начинаем прямо сейчас. Довольна такими условиями?
Девочка запрыгала от радости:
— Я попрошу отца, чтобы он отпустил меня жить в дом твоего отца в качестве воспитанницы. У твоего отца хватит еды прокормить маленькую девочку? У тебя же есть сёстры? Вот с ними в шатре и буду спать.
— Сёстры у меня есть. Кстати, а какая у тебя способность, если тебя взяли на войну?
— Вообще-то моя основная способность — работа с растениями. Если я глажу растение и разговариваю с ним, оно растет намного быстрее и вырастает намного крупнее.
— А военная?
— Если положить передо мной карту, то я вижу на ней отряды врага… Как размытые пятна.
— При этом путает север с югом, — ехидно прокомментировал брат.
— Уже не путаю! Кто бы говорил, сам даже скобки открыть не можешь!
— Математика — не для тех, кто работает мечом, — безмятежно отбрил парень.
Девушка продолжила:
— У меня очень слабая способность. Маленький отряд мне может показаться большим пятном, а большой — горошинкой. Я почти бесполезна. Но ещё я хорошо учу языки. Знаю язык кочевников, северной страны и южных царств.
— А как тебя зовут, ангелочек?
Родственники девушки опять захихикали. Даже парень усмехнулся.
— Ангел. Можно Ангела.
Я пожал плечами:
— Если так хочешь, собирай вещи и пошли. Вечером вернёшься.
Девушка убежала. Вернулась она с куклой огромного размера и служанкой самого торжественного вида.
— Ангела пойдёт с правиной, — сказал брат.
— Это кто? Служанка?
— Если бы я хотел сказать про служанку, я бы сказал про служанку. Правина — это та, кто исправляет и направляет. И служанка тоже.
По пути к нашему шатру мне пришла интересная идея:
— Ангела, а те растения, которые ты выращивала… Из их семян вырастали обычные растения или такие же большие, как у тебя?
— А какая разница? — удивилась девушка.
— Если ты сможешь сделать так, чтобы злаки были больше и давали больше урожая… Или чтобы некоторые морозостойкие сорта злаков были устойчивее к холодам в холодные годы… Или чтобы яблоки были слаще… Или чтобы лесная земляника была больше… Да тебе цены не будет!
— Ух ты! Какая интересная идея! И почему я раньше не додумалась? Надо будет попробовать с озимыми! Завтра же начну выращивать колоски! — загорелась малышка.
— Так они же не успеют до сева?
— У меня за три недели поспеют.
— Н-да. Ну, ты сильна.
Отец и все родственники отсутствовали. Похоже, отец опять придумал какую-то костоломную и мышцесводильную тренировку.
На нашем дворике я показал девушке, где кто живёт, познакомил со слугами. Слуги улыбались во всю ширину лиц. Сигура, ожидавшая отправки домой, с интересом осмотрела мою названную супругу. Как только закончилось это представление, началось новое.
В проезде между шатрами появилась повозка, на которой теперь возили отца, и все наши родственники с вассалами. Мы вышли встречать.
— А я теперь могу ногой двигать! — похвалился отец, поднимая исцеленную ногу.
Если честно, то двигал он ею совсем немного, но я послушно восхитился. Отец продолжил:
— А кто это рядом с тобой, сын мой?
— Отец, разреши тебе представить… Ангела ага Дреяни. Эта девушка считает, что пути наших судеб могут дальше идти вместе. Я думаю, что называться нареченным женихом этой красавицы будет честью для меня. Пожалуйста, разрешите нам иногда встречаться и называться нареченными женихом и невестой. А это её правина — служанка Ириен.
— Здравствуйте, сударь батюшка, — поклонилась по всем правилам малышка. Вышколена она была прекрасно.
— Здравствуйте, сударь, — поклонилась следом правина.
— Тебе одной женщины уже мало? — захихикал папочка.
Я показал кивком на Вастарабу и закатил глазки.
Все родственники и знакомые наслаждались спектаклем.
— Она не его любовь, она рабыня — лекарь, — пояснила Ангела.
— Быть женой, даже названной, это большая работа. Тебе придётся ухаживать за своей половинкой, жить его делами. Не служанке, а тебе, — попытался запугать девочку папочка.
— Да, я знаю. Стирать белье и выгребать дерьмо, если муж ранен и без сознания несколько суток. Я готова. Сударь батюшка, а можно вас попросить взять меня как воспитанницу в ваш дом? Тогда мы сможем видеться чаще.
Отец на некоторое время потерял дар речи от такого напора. Я состроил ему улыбочку: знай наших.
— Граф ага Дреяни сказал, что если Полисаний хочет, то может тебя забирать. Он заезжал к нам. В обмен я попросил его взять в воспитанники одного моего пленника. Он согласился. Так что с этого момента ты воспитанница моего дома. Попробуешь хоть в чём-нибудь противоречить — выпорю. Спать будешь с моими дочерьми до свадьбы, если она случится. Если раздумаешь, вернёшься в дом к отцу. Можешь переехать завтра.
Тут уже я потерял дар речи. Так отец знал? Он обменял мою свободу на возможность избавиться от пленника? Хотя здесь речь, скорее, о милосердии. У графа парень сможет вести почти нормальную жизнь, а у нас он так и сгниёт под охраной.
Девочка радостно захлопала в ладошки. Отец заметно умилился этому чуду с куклой.
Как только мы остались наедине, Ва решила пояснить своё решение:
— Не сердись на моё своеволие. Я лечила графа ага Дреяни. Пришлось пользоваться исцелением. Граф остался мне очень благодарен. Но всё время, пока выздоравливал, жаловался на одну из младших дочерей — что никакого сладу, сплошное непослушание и дерзость в глаза. Я подумала, что будет интересно посмотреть на пример крайнего отклонения. Оказалось, что всё наоборот. Что умная и тонко чувствующая девушка задыхается в обществе глупых и недобрых родственников, которые её никогда не слышат и частенько обижают издевательскими комментариями и недобрыми шутками, задёргали до нежелания жить. Мать там постоянно на неё нападает на пустом месте. Если не вырвать из этой семьи, её там просто затравят. Так что пусть лучше в вашем доме живёт, хоть живая будет.
— А тебе какая польза? Ты что-то сильно радуешься.
— Ну, теперь я рабыня, а ты будешь танцевать ваши строевые танцы с Ангелочком. Я смогу спокойно лечить людей..
— Ах ты же хитрюга! — я ущипнул Ва за задницу.
Ва взвизгнула, но даже не подумала отстраниться, наоборот, придвинулась поближе.
Ангелочек переехала на следующее утро. Слушаться она никого не собиралась и выполнять никакую работу её заставить было невозможно. Зато претензий было огромное количество: чашки недостаточно мытые, на столе не та скатерть (это в походных-то условиях!), почему ты стоишь там, где я иду, я об тебя споткнулась, и вообще вы должны двигаться умнее, чтобы мне было легче пройти. Самое удивительное, что её все любили даже при таком поведении. Что-то в ней было такое от детского и искреннего жизнелюбия, которое хотелось холить и лелеять.
Поскольку собственных обязанностей у Ангелочка не было, она ходила либо за мной, либо за Ва. Когда меня привлекали к работе переводчиком, ей было неинтересно, хотя язык кочевников она знала не хуже меня. В такие дни она предпочитала проводить время с двести пятой. Та мигом нашла ей работу по составлению лекарств из растений, и это было то, в чём Ангелочек действительно разбиралась. Лекарства из трав, выходившие из-под рук Ангелочка, были намного действеннее. Ва даже пришлось уменьшать дозы.
На третий день после переезда моей «жёнушки» Ва заявила, что у нас два случая краснобубонной чумы в лагере. Это значит, что мертвожоры, они же свихты, они же гхули добрались до наших войск, и нужно прочесать все пространство вокруг лагеря на три версты. Главнокомандующий снизошёл к словам жрицы и поднял всю кавалерию. Мы с Ва как конные тоже должны были идти. Я положил перед Ангелочком втихаря срисованную в штабе карту, попросил найти чудовищ. Ангелочек нарисовала шесть точек.
Мы выехали семейным патрулём: я, все мои родственники, кроме Ангелочка, и дети вассалов с родителями. В первой точке мы нашли волка, который приладился воровать с лагерной свалки. Мы даже не стали его преследовать. Во второй точке мы не нашли никого. В третьей точке мы подняли одного гхуля. Иксуня сразила его стрелой на втором прыжке. Мы забросали тело сухой травой, используя длинные палки, и подожгли.
Четвёртая точка находилась посреди почти «съеденной» лагерем рощицы. Деревья были спилены неровно, не под корень, а как было удобнее пилить заготовителям дров. После заготовки дров поверх высоких пеньков выросла высокая трава. Продвигаться по этому на конях было очень опасно. В поисках относительно проходимых тропинок наша группа была вынуждена разбиться. Старшие братья и вассалы — отцы семейств поехали осматривать остатки несрубленных деревьев, мы с сёстрами, Ва и детьми вассалов взяли на себя срубленную часть. В некоторый момент мы с Ва вообще остались в одиночестве. Остальные члены группы оказались за небольшим холмиком, поросшим высокой травой.
И вот тут-то мы и нашли чудовище. И почему я не попросил Ангелу отметить только гхулей, зачем я сказал слово «чудовища»? Поначалу я подумал, что это человек в серой куртке, и даже хотел спросить, не плохо ли ему. А потом он обернулся, и я увидел большие зубы хищника и острые ушки. Его спину покрывала не куртка! Это был короткий серый мех. И жевал он совсем не свеклу, а вполне человеческую руку. Мерхал, ночной охотник, любитель мертвечины и одиноких прохожих. К тому же ещё способный превращаться в плоское пятно для маскировки. Частично разумное существо, они могут использовать палки в качестве оружия. И очень, очень крупное существо. Я потянул меч, заорал «К бою!» и пришпорил коня. На этот раз Трач послушался. И тут за спиной мерхала возник бес, точно такой, как рисуют бесов в церквях и какого я уже один раз видел. Этот ещё был и в красных сапожках. Бес что-то сделал, и нас с Ва окутала тьма. Я видел только жрицу, которая в нескольких шагах от меня отчаянно тёрла глаза. Всё, хана, сейчас нас мерхал порвёт на куски.
На всякий случай я продолжил махать мечом перед собой, но главным делом принялся читать отходную молитву:
— Господин наш, помилуй меня и прими дух мой, да не заплутаю я в путях зла…
Тьма раздалась, чтобы пропустить сверху через два сияющих невыносимой голубизной отверстия престранных существ. Одним был очень пузатый мужик, второй — тоненькая девушка. При попытке понять, во что они были одеты, глаза просто уплывали в сторону. Оставалось только ощущение, что они одеты в какие-то строгие черные костюмы.
После появления странных существ тьма сразу рассеялась.
Мерхал, который уже набирал скорость по пути ко мне, испуганно затормозил, увидев двух новых противников. Но эти ребята проигнорировали чудище, просто обойдя его с двух сторон, и кинулись к чертяке.
Обрадованный мерхал решил, что это его шанс, и попытался напасть на меня. У него была не просто палка, у него была огромная дубина. Я встретил его удар щитом и попытался уколоть мечом.
Удар дубины был очень силён, рука почти отключилась. От укола мечом чудище увернулось, я лишь слегка порезал шкуру. И тут мерхал затормозил и начал шататься. Я кинул взгляд на Ва. Она убирала ядовитую трубку за щёку.
Странные люди в чёрном вязали демона в узлы, в очень тугой узел из множества мелких узлов.
Я наконец-то достиг тела мерхала и проткнул его мечом. Хлынула черная кровь. Чудище упало и испустили дух.
Я проехал к людям в черном и спрыгнул на землю. Остропузый мужик держал упакованного беса в руках, как сумку с арбузом. Девушка отряхивалась. Над ними уже начали зажигаться голубые круги.
— Постойте! Вы кто? Ангелы?
Мужик посмотрел на девушку, пожал плечами и неуверенно кивнул. Девушка тоже пожала плечами.
— Научите меня? Чему-нибудь!
Парочка бойцов опять переглянулись, круги потухли. Девушка подошла ко мне и изобразила прямой удар от пояса в грудь. Я не знал, как на это реагировать, и девушка вынуждена была сердито развернуть меня за плечо второй рукой так, чтобы демонстративный удар прошел в нескольких сантиметрах от моего тела. Потом она изобразила рубящий удар сверху и аналогично развернула мое тело очень компактным движением вокруг позвоночника.
После этого парочка, не говоря ни слова, сложила ладони домиком и медленно поднялась в зажегшиеся над ними круги голубого света.
— Это кто вообще? Посланцы какого бога? — спросила потрясённая двести пятая.
— Кажется, наши ангелы.
Наши товарищи услышали сигнал к бою. Над холмом взлетела Самата с луком наготове, но никого не увидела и снизилась. Вскоре вся группа примчались на помощь. Туша мерхала произвела на них должное впечатление.
Иксуня поднесла к губам сигнальный рог, призывая остальной отряд.
Самата удивлённо спросила:
— Это ты его смог убить?
Я посмотрел на Ва:
— Мы. По большей части.
— Как это «по большей части»?
Меня била сильная нервная дрожь. Самата это заметила и не стала расспрашивать. Меня трясло не от страха. Шок вызвало понимание того, что все слышанные в детстве рассказы про Бога и бесов подтверждались. Особенно меня впечатлил образ беса. На этот раз я рассмотрел его очень хорошо. Было в нём нечто настолько гордо красивое и притягательно порочное, что хотелось бежать к нему, чтобы окунуться в его грязь с головой. И, что самое главное, теперь бесы пытаются меня уничтожить.
Тело мерхала забросали сухой травой, остатками веток и подожгли.
Прибывшие братья выкатили из огня и отрезали голову чудовища. Ещё один жуткий сувенир для замка.
В пятой точке мы прибыли к шапочному разбору — регулярные отряды уже подняли гхуля, и получилось так, что они гнали его на нас. Девчонки нашпиговали чудовище стрелами. При обсуждении добычи с благородной компанией мы сразу согласились, что честь уничтожения чудовища принадлежит им.
Шестая точка уже были проверена патрулями нашей армии и кочевников, ловить там было некого.
После нашего возвращения мы попросили Ангелу повторно отметить чудовищ на карте. Та нарисовала ещё три точки. Но мы уже никуда не поехали по причине позднего вечера.
Ангела отличилась повышенной чуткостью. Только она заметила после нашего возвращения, что меня трясёт. Пришлось признаться, что я очень испугался чудовища. Ангела меня пожалела. Меня её сочувствие неожиданно тронуло.
Охота на чудовищ продолжалась ещё несколько дней. Вастараба добилась того, чтобы всех заболевших краснобубонной чумой (а их уже было десять человек) отвели в удалённый карантинный лагерь. Там она испробовала на них свои новые лекарства из ядов. Половина людей умерла от чумы, треть от яда, когда Ва увеличила концентрацию. Когда стало ясно, что они не поправятся, Ва настояла, чтобы их расстреляли из луков и сожгли на больших кострах. Ва была обязана присутствовать при расстреле, я как её господин тоже. Зрелище того, как наши стреляли в своих ради общего выживания, потом долго стояло у меня в глазах. Я потом почти всю ночь не мог уснуть, двести пятая меня до утра обнимала и целовала. Казалось бы, с чего это? После месива большой битвы должен был бы привыкнуть.
Мы на охоту уже не ходили, только передавали в штаб рисунки Ангелы.
Случаев краснобубонной чумы в лагере больше не было.
В одно прекрасное утро Ангела спалилась. Мы в очередной раз поспорили с малышкой, кому идти за вещами перед выездом на очередную боевую тренировку. Я говорил, что она в этом случае как якобы жена является моей помощницей и должна готовить своего рыцаря к бою, Ангела говорила, что она по статусу такой же боец ударной кавалерии и не уступает мне в статусе ни в чём. Через несколько десятков секунд я обнаружил себя вне шатра с твёрдой уверенностью в том, что я должен сходить и принести вещи. Я проанализировал чувства и понял, что я ни на секунду не соглашался с идеей того, что я должен идти. Почему же я здесь? Память услужливо подкинула ряд случаев, когда я точно так же выполнял желания Ангелы, ничуть с ними не соглашаясь. Вывод был достаточно очевидным: основной способностью Ангелы было умение внушать окружающим свои приказы. Так вот почему граф так легко избавился от неё… Похоже на то, что даже если я использую её как любовницу и буду бить каждый день, они сделают вид, что ничего не происходит, лишь бы обратно её не вернули.
Я вернулся в шатёр и напрямую спросил об этом Ангелу. Девушка сникла и отвернулась:
— А ты думаешь, как я выживала со своими пакостными родственниками? Они надо мной издевались каждый день, не слушали никогда, даже тогда, кода я говорила, что мне смертельно больно или обидно. Так я стала раздавать им приказы, а они слушались. Против своей воли. Ты теперь меня выгонишь?
По голосу Ангелы я понял, что она плачет.
— Наоборот. Теперь я как раз готов на тебе жениться. Хоть сейчас. Потому, что теперь ты искренняя и уязвимая. Теперь мне хочется тебя защищать. Только не применяй больше внушения. Мы должны быть честными друг с другом.
Я подошёл к Ангеле и обнял. Проклятие, я просто хотел утешить ребёнка. Кто же ожидал, что она меня обнимет и поцелует? И будет целовать долго и сладко. Руки, привычные к ублажению Ва, сами пошли к шее и бёдрам, ухватили её между ногами. Девушка даже не подумала сопротивляться, только плотнее прижалась. Тут в шатёр вошла Ва, которая по идее уже должна была подходить к лечебнице.
— О, какие вы молодцы! Двигаетесь в правильном направлении! — обрадовалась Ва.
— Ва, ты не к месту.
— Очень даже к месту, — сказала Ва и сдёрнула с меня штаны.
Я прижал к себе Ангелу, поцеловал её в щёчку:
— Не обращай внимания на этого мастера плотских дел.
Ангела погладила меня по мужскому органу и вернула руку на плечо.
— Не останавливайся, малышка, вперёд, в атаку! — воодушевилась Ва, схватила руку Ангелы и положила мне на попу. И только тут она заметила слёзы на глазах у девушки.
— Ой, кажется, я правда не к месту, — допёрла наконец жрица.
— К месту, к месту, не извиняйся, — сказала Ангела, опустилась на колени и с интересом рассмотрела мужской орган, погладила его ещё раз. После чего отвернулась и пошла собираться на тренировку.