Он сидел, расставив ноги, откинувшись на спинку стула и слегка забросив голову назад, и лицо у него было печальное и растерянное — усталое лицо рабочего парня.
Что за черт! Разве он не завоеватель? Разве он не на завоеванной земле? С чего бы ему быть таким печальным, этому немцу-завоевателю?
Рабочий обернулся, поглядел на него и увидел, что немец не смотрит в его сторону. Он опустил глаза, как будто от унижения. Он рассматривал свои руки, обе вместе, сперва с одной стороны, потом с другой; так долго разглядывают свои руки только рабочие.
«Что за черт!» — подумал рабочий.
Он увидел немца не в мундире, а таким, каким он мог бы быть: в одежде человеческого труда, с шахтерским беретом на голове.
— А сахар есть? — спросил он у старухи.
— Сахар? Откуда?
— Тогда я пить не буду.
Он встал, засунул руку в карман и подошел к двери.
Он отворил дверь.
Немец поднял голову и печально ему улыбнулся. Улыбка у него была приятная. Казалось, на его лице можно еще увидеть угольную пыль.
Рабочий вышел.
«Что за черт!» — думал он, садясь на мотоцикл и до отказа нажимая педаль. Из дому никто не выбежал, и он уехал на мотоцикле. Никто не стрелял ему в спину.
— А ты что-то бледный? — сказал ему Орацио.
— Это от быстрой езды.
— От быстрой езды?
Они столкнули мотоцикл в придорожную канаву, открыли бак и подожгли бензин.
— Вот и все, — сказал рабочий. — Одним мотоциклом меньше.
— А ты его не прикончил?
— Он был такой грустный.
Орацио крикнул Метастазио:
— Он его не прикончил. Говорит, немец был грустный.
Метастазио пожал плечами.
— Мне показалось, он рабочий.
— А кто тебе что говорит? — сказал Орацио. Они сели в машину и поехали дальше.
— Я тоже был солдатом, — сказал рабочий.
— Никто тебе ничего не говорит.
— Меня посылали в Россию.
— Да кто тебе что говорит!
Они подъезжали к Милану. Чаще стали попадаться железнодорожные насыпи, старые рекламные щиты, виадуки на перекрестках дорог; а вокруг было все то же: холодная равнина и солнечная дымка.
— Я буду лучше учиться, — сказал рабочий.
— Чему?
— Быть молодцом.
Орацио засмеялся.
— А разве и это тоже не значит — быть молодцом? — сказал он.