Старик сказал:
— Не надо плакать о них.
— Не надо? — переспросила Берта.
— Не надо плакать ни о чем из того, что сейчас происходит.
— Не надо плакать? — Не надо, дочка. Даже о крови, которая сейчас проливается.
— И об обидах? И о горе?
— Когда мы плачем, мы принимаем все это. А принимать мы не должны.
— Людей убили, а мы не должны плакать по ним?
— Если мы по ним плачем, мы теряем их. А терять их мы не должны.
— И не должны плакать?
— Конечно, не должны! Что мы сделаем, если будем плакать? Тогда все будет напрасно — и по нашей вине.
Так вот что значит — плакать!
Выходит, это значит — сделать напрасным все, что было? Что еще? Это значит — смыть прочь пролитую кровь? Сделать напрасной самое боль? Вот что это значит?
Так говорил старик, и Берта готова была ему поверить. Может быть, это все и так. Но Берта не могла сдержать слезы, она по-прежнему низко склоняла голову и мочила слезами грудь.
— Не надо, — повторял старик, — не надо.
— Не надо, — вторила ему Берта.
— Видишь ведь, что не надо? Перестань!
— Но я не по ним плачу.
— Не по ним?
— Не их я оплакиваю.
— Не их?
Берта плакала не о мертвых, не об их пролитой крови. Теперь она поняла. Виною тому были они, но не от жалости к ним она плакала, а от жалости к самой себе, может быть, даже от отчаяния. Но перед лицом убитых все это было иначе. Только как?
Она снова сказала старику:
— Нет, я не их оплакиваю.
Она подняла голову, слезы высыхали у нее на щеках, она вновь увидела на лице старика синие глаза. И поглядела в них.
— Но что же мы должны делать? — спросила она.
— Должны учиться, — ответил старик.
— Учиться у мертвых?
— Конечно. У кого же еще учиться, как не у них? Они единственные наставники.
— Чему учиться? — спросила Берта. — Чему они учат?
— Тому, за что они умерли, — ответил старик.