- Ну, прощай, Павлик... До встречи. - Платон Гордеевич окинул хозяйским взглядом хату и направился к порогу.
Не знал он, как и никто не знал, будет ли встреча...
25
- Скажите, гражданин Ярчук, вот вы в свое время донесли властям, что в доме кулачки Оляны Басок собирались подозрительные люди...
- Было такое, - подтвердил Платон Гордеевич, пристально глядя в сухощавое серое лицо следователя, сидевшего против него за столом.
- А по каким делам бродили вы среди ночи возле дома Оляны Басок?
- Голова сельской рады просил посмотреть за покосами гречки.
- Неправда, гражданин Ярчук. Вы отказались тогда выполнить просьбу председателя сельсовета товарища Григоренко.
- Отказался, а потом передумал.
- Передумали?.. Ну, допустим. А как вы узнали, что собравшиеся у Оляны Басок люди - опасные враги советской власти?
Платон Гордеевич в замешательстве пожал плечами, помедлил с ответом, припоминая события той давней ночи. Потом сказал:
- По их поведению догадался. Тот, который приехал на коне, спросил у Оляны, все ли в сборе, и оставил ее караулить на подворье.
- Как же вас не заметили?
- Было темно. Месяц за хмару зашел.
- Вы, конечно, потом видели задержанных?
- Видел, когда привели их в сельсовет.
- Кого из них, когда и где вы встречали раньше?
- Никого не встречал. Незнакомые мне люди.
- А знали вы, что один из задержанных пробрался к нам из-за границы?
- Нет, не знал. Откуда мне знать?
- А как вы думаете, почему эти люди собирались именно в Кохановке?
- Не знаю. Может, они дружки Трифона - Оляниного мужа, который ушел с Петлюрой.
Усталые глаза следователя смотрели в самую душу, и Платон Гордеевич чувствовал себя так, будто в чем-то виноват. Боялся, что следователь заметит это, и терялся еще больше.
"Может, докопались, что я мешок жита утянул с поля?" - мелькнула нелепая мысль.
Следователь будто догадался о состоянии Платона Гордеевича и, пожалев его, уткнул глаза в лежавшую на столе раскрытую папку с бумагами. Спросил, не поднимая головы:
- В царской армии вы в каком чине служили?
- Рядовым.
- За что вас наградили тремя георгиевскими крестами?
- В разведке был, ну и...
- Отличались доблестью и храбростью во имя царя? - Следователь опять стал смотреть в лицо Платона Гордеевича.
- При чем здесь царь?.. Дело солдатское. Приказывали идти в разведку, мы ходили...
- Какая у вас военная подготовка?
- Подготовка? Обыкновенная, солдатская.
- А как же вы согласились взять на себя роль атамана сотни повстанческого отряда? - Следователь цепко держал своими глазами глаза Платона, Гордеевича.
- Что?.. Какого отряда?..
- Хватит, Ярчук! - Легонько хлопнув рукой по столу, следователь невесело и с какой-то снисходительностью засмеялся. - Все нам известно... Вот вам бумага, вот ручка с пером. Пишите: когда, как и от кого вы получили задание о формировании сотни? Укажите фамилии всех завербованных вами. А потом продолжим разговор о мотивах, которые заставили вас выдать собравшихся на совещание главарей. Разумеется, это смягчит вашу вину. Сознаетесь в остальном, советская власть учтет это...
Платону Гордеевичу никак не удавалось осмыслить услышанное. Понял одно: об украденном жите следователю неизвестно. А остальное... И он облегченно засмеялся:
- Не думаю, чтоб был еще один Платон Ярчук на свете, но вы меня с кем-то путаете. Атаман. Сотня. Отряд... Такое и во сне не померещится.
- Гражданин Ярчук! - Следователь досадливо поморщился и поднялся из-за стола. - Негоже вам; старому человеку, корчить из себя дурачка. Дело очень серьезное. Вы не хуже меня знаете, что враги советской власти намеревались этой весной воспользоваться трудностями, вызванными неурожаем, и подбить крестьян на бунты. Вы не последняя спица в этом деле. У нас есть доказательства. Потом мы вам их покажем. А сейчас напишите все как было. Пока не дадите показания, не выйдете из этого кабинета. Напишете - позовете меня через часового.
И следователь ушел, оставив дверь кабинета распахнутой. У двери появился милиционер.
- Гражданин арестованный, пересядьте на диван, - спустя некоторое время приказал милиционер, видя, что Платон Гордеевич не берется за ручку с пером.
Платон послушно поднялся со стула и уселся на мягкий обитый черным дерматином диван...
И потянулись дни и ночи, слитые в единую тусклую боль души, в цепь обжигающих сердце мыслей - трудных, то и дело наталкивавшихся на неразрешимые вопросы. Перебирал в памяти, как вещички в мешке, все запомнившиеся события своей жизни. Думал и о том, чего сам не помнил, но о чем слышал от других... Многовато беды выпало на одну его жизнь. Если взболтать беду с радостями и попробовать на вкус, сладости и не уловишь одна горькая горечь.
Вырос Платон в Кохановке без отца, без матери. Вырос кряжистым, цепким, как дубок среди поля, где ветры не милуют - гнут, ломают, где не щадят ни морозы, ни жаркое, убивающее листву дыхание солнца. Вырос наперекор всем невзгодам.
Еще не было Платона на свете, когда отец его - Гордей Ярчук - ушел в дальние края на заработки, оставив дома жену с двумя детьми в страшной бедности. Вернулся только через три года, больной, изможденный. Три года трудился Гордей на медных рудниках американца Гувера. Заработал там туберкулез и горстку золота.
Пришел домой и взялся за хозяйство. Накопленных денег хватило на то, чтобы подправить хату, купить пару коней и взять в аренду клин земли. Прошел год, другой, и появились в хозяйстве корова, свиньи, ульи с пчелами. Но Гордею этого было мало. Лютая нечеловеческая жадность завладела всеми помыслами молодого хозяйчика. Рубль за рублем копил он деньги, с завистью поглядывал на земли кулаков, на казенные лесные участки. А семья по-прежнему жила впроголодь, на черном с отрубями хлебе и постной картошке. Сам, больной туберкулезом, Гордей не выпивал и кружки молока. Все шло на продажу, на деньги...
Хата Ярчуков была похожа внутри на кузницу: закопченная, пустая. Голые глинобитные стены с иконостасом в углу, непокрытый стол, длинная лавка вдоль стола да жесткие полати меж большой печью и стеной - вот и все, что имелось в хате, если не считать полдюжины огромных чугунов на черном земляном полу, в которых варили для скота картошку и свеклу.
Жена Гордея - маленькая, покорная Авдотья - хлопотала по хозяйству и боязливо оглядывалась на молчаливого, всегда озлобленного мужа. Авдотье казалось, что в глазах Гордея светятся огоньки безумия - хищные, зловещие. То ли Гордей всегда думал о не дающемся в руки богатстве, то ли вспоминал сырой, удушливый мрак рудников американского концессионера, где русские люди, как каторжники, долбили породу по шестнадцати часов без передыху, без воздуха. А сколько их, безвестных тружеников, навечно остались там, в зловонном подземелье?..
Сухой кашель рвал грудь Гордея, и он затравленно смотрел вокруг, точно ужасаясь, что костлявая рука смерти схватит его за горло прежде, чем он успеет еще прочнее поставить на ноги свое хозяйство. В такие минуты Авдотья старалась выпроводить малолетних Олю и Груню к соседям или просто на улицу, а сама забивалась в дальний угол подворья - подальше от глаз Гордея, от его слепой злобы.