Замутили воду
В тихому Дунаю...
...Плохо спалось в эту ночь Павлу. Все думал о том, что не будет у него счастья в жизни, если не станет он летчиком. Весна не за горами, последняя его школярская весна. Семь классов за спиной - с таким образованием уже принимают в авиационные училища. Одна беда - возраст не позволяет: не хватает одного года, даже меньше чем года. Недавно ему исполнилось шестнадцать, а надо, чтобы к моменту поступления в училище было семнадцать.
Вся надежда на Степана Григоренко. Он же все-таки приходится Павлу двоюродным братом. Неужели не выдаст из сельсовета справку, что ему уже семнадцать?.. Выдаст! Ведь ростом Павел обогнал своих сверстников.
Долго еще не давали Павлу уснуть тревожные мысли и радостные надежды на то, что посчастливится ему вырваться из села в мир своей мечты, в мир далекий и загадочный, ничем не похожий на селянский, с его однообразием, с повторением каждый год одних и тех же тревог, забот, связанных с землей, с хлебом и со многим другим, из чего складывается крестьянское бытие.
А в замерзшие окна стучал шалый ветер. Павел поежился, вспомнив, что ему надо подниматься еще затемно и идти вместе с Настькой через завьюженный, в кружевном инее, лес и через утопающее в снежной мгле поле за пять километров от села - на сахарный завод, где находилась их школа.
29
В одно весеннее утро, когда Павел собирался в школу, Югина позвала его во двор и, оглянувшись по сторонам, тихо сказала:
- Пора, Павел, выживать твою мачеху и Настю из нашей хаты.
- Зачем? - Павел смотрел на сестру с удивлением и скрытой враждебностью.
- Да ты что, маленький? Не видишь, что двум хозяйкам в одном доме и на одном огороде тесно? У них есть своя хата, нехай уходят.
Павел не знал, что ответить на такие слова Югины, и, раздумывая, сосредоточенно смотрел себе под ноги.
- Чего же молчишь? Настьки тебе жалко? Дуралей! Нужна она тебе, как корове зеркало!
- Ничего мне не жалко, - хмуро ответил Павел. - У нас с ней учебники общие... А потом, что тато скажут, когда вернутся домой?
- Тато же мне ясно написали: перебирайся в Кохановку, пусть Павел будет при тебе, а Ганна - как хочет...
- А она не хочет.
- Захочет! Ты только помоги мне. - И веселые глаза Югины лукаво подмигнули.
- В чем помочь?
- Когда Ганна будет спать - тихонько отрежь у нее ножницами кончик косы. Самую малость!..
Павлу показалось, что сестра шутит.
- Для чего?
- Это уж мое дело, - загадочно ответила Югина, и на ее сдобном лице опять мелькнула улыбка.
- Нет, ты скажи!
- Ну... Я советовалась с бабкой Сазонихой. Она поколдует над той косой, и Ганна сама уйдет со двора.
- Да брешет Сазониха! Это же глупости!
- Ну и пусть брешет! Вон осенью у Харитины-лунатички бешеная собака порвала корову, так бабка "побрехала" и вылечила.
- То совсем другое дело, - ответил Павел.
Он был свидетелем, как старая Сазониха врачевала Харитинину корову. Вначале поила ее варевом из царь-зелья, а со временем, когда у коровы появились под языком "щенята" - белые пузырьки, бабка повыдавливала из них несозревших червяков, от которых, как она объяснила, скотина потом и бесится, если проглотит их созревших и проклюнувшихся из пузырьков.
- Да еще и неизвестно, была ли та собака бешеная, - с сомнением заключил Павел.
Заскрипела сенная дверь, и на подворье выскочила уже собравшаяся в школу Настя.
- Павло, ты чего копаешься? - спросила она, держа в одной руке связанные шпагатом книжки и тетради, а второй поправляя на голове платок. Догадавшись, что Павел о чем-то шептался с Югиной, Настя пристально посмотрела на него, досадливо надломив тоненькие черные брови. Потом горделиво зашагала к воротам, за которыми уже топтался, дожидаясь Настю и Павла, долговязый Серега.
Павел кинулся в хату и через минуту уже догонял Серегу и Настю.
- Так не забудь, что я тебе велела! - властно крикнула ему вслед Югина.
Из хаты вышла Ганна. Глядя через ворота на удаляющихся школяров, она неприветливо спросила у Югины:
- Курам давать есть или сама дашь?
- Обойдусь сама, - холодно ответила Югина и направилась через подворье к базу.
Нелады в хате Ярчуков начались давно. Возьмется Югина постирать белье Павла, а Ганна сразу: "Почему ты? Я все-таки мать ему!" Или придут к Насте подружки, садятся в большой горнице за стол и делают уроки, а Югина на кухне выговаривает Ганне: "Своих детей полна хата, а тут еще чужие..."
Не раз приходилось Игнату, мужу Югины, громким басом прикрикивать на женщин:
- А ну, замолкните! Нашли из-за чего цвиринькать!
Игнат - черноусый, краснолицый мужчина со смоляными глазами. Высокий и широкоплечий, с пудовыми кулачищами, он славился в селе своей неторопливостью, бычиной силой и умением при случае в один присест выпить ведро горилки и закусить если не целым поросенком, то сотней соленых огурцов. Отправляясь по каким-нибудь делам далеко от села, Игнат забрасывал себе на спину мешок, в который предварительно насыпал пуд земли, а в руку брал железный лом. "Не могу налегке прогуливаться, виновато оправдывался он, если его за такое чудачество поддевали шуткой. Размашистей шаг с грузом". И забавлялся ломом, как тросточкой.
Когда ранней весной сахарный завод останавливался, Игнат начинал ходить на работу в колхоз и успевал за весну и лето выработать трудодней не меньше, чем иной за целый год.
Игнат обычно неразговорчив, но на недавнем колхозном собрании неожиданно для всех попросил слова и своим выступлением взбаламутил все село.
- Я так, к примеру, думаю, - мучительно подбирая слова, сказал Игнат. - Кто в колхозе работает, как мокрое горит, у того треба к едреной кочерге отрезать по самую хату приусадебный огород!
Собрание неодобрительно зашумело, и Игнат, налившись краской, сердито уставил смоляной взгляд на людей. Потом, не напрягая голоса, прикрикнул так, будто пальнул из пушки:
- А ну, тиша!..
Ошарашенный зал примолк.
- Чего шипите, как гусаки бешеные? Не нравится? Конечно, едрена кочерга, огородишко всегда спасает! Всегда можно сховаться за него, если в колхозе нелады. Не было бы огородов - надеялись бы только на колхоз и работали б в нем как черти! Не позволяли бы одному голове колхозным хлебом распоряжаться! А то некоторые выходят на работу, как на панщину когда-то ходили. Ни колхозники, ни единоличники, а вроде ленивые наймиты!
Дальше говорить Игнату не дали. Бабы подняли такой гвалт, что он вынужден был сесть на свое место. А Югина крикнула ему через весь зал:
- Придешь домой, узнаешь у меня и огород и панщину!