— Королева. Фигурка черной королевы. — Мистер Джей звучал разочарованно. Он определенно не хотел терять Алую Королеву. Она всегда была отличным подспорьем. — Думаю, что вы с Фабиолой всегда были соперницами. Если она — Белая Королева, тогда Вы — Черная, в глазах Льюиса Кэрролла.
В комнате воцарилось долгое молчание и на том конце линии. Даже собаки замолчали, ожидая, что Мистер Джей разжует и разложит все по полочкам.
— Думаю, Вы умрете через несколько часов, — сказал Мистер Джей Алой Королеве. — Если не раньше.
Глава 47
Где-то в Тибете
— Если бы ты была шахматной фигуркой в армии Кэрролла, кем бы ты была? — игриво спрашивает Пиллар меня. Теперь, когда я знаю, что третья фигурка — Черная Королева, и подсказка внутри велит нам направляться в Калмыкию, мне нечего терять, поэтому я подыгрываю.
— Королевой, конечно же, — отшучиваюсь я.
— Короли и королевы — отстой, — говорит Пиллар. — Они стоят в самом конце шахматной доски, трусливо прячась за лошадьми и прочими шахматными фигурами, лишь едят и толстеют, совсем как в настоящей жизни.
— Но они все равно самые важные в игре. Если поставить им мат, страна падет, все как в реальной жизни, кстати говоря.
— Это чрезвычайно глупая идея, тебе так не кажется? Иметь одного короля или королеву, или президента, представляющего целую массу людей.
— Согласна. Как один может отвечать за всех? — говорю я. — Но Вы не сказали, кем бы Вы были в шахматной игре?
— Я скажу, но в самом конце. У меня на сей счет серьезный ответ. И он никогда не поменяется. Мне любопытно, похожи ли мы с тобой.
— Ладно, — я пожимаю плечами. — Если это не Королева, значит — ладья.
— Серьезно?
— Это сильная часть команды. Важная, и кажется мне смелой.
— Ладьи напоминают мне козлов отпущения, — говорит Пиллар. — Обычно они всегда берут вину на себя.
— В Ваших словах есть смысл. Как на счет слона? Они двигаются по диагонали и практически не имеют ограничений. — я пытаюсь вспомнить детали игры в шахматы, поскольку я не слишком сильна в них.
— Слоны — это нелепица, — отвечает Пиллар. — Во-первых, фигура слона — вообще не похожа на слона. Почему их называют слонами, вообще ускользнуло от меня.
— Хм… Никогда прежде не рассматривала этот вопрос под таким углом.
— Слон. Слоны большие и неповоротливые, какие тут могут быть неограниченные движения. Логика здесь явно хромает, если спросишь моего мнения.
— Тогда у меня иного выбора, кроме как стать пешкой, — говорю я, замечая, что ощущаю головокружение, произнося эти слова. Любопытно, вдруг это очередное воспоминание? — Пешки храбро стоят в первой линии. Они дерутся, как настоящие мужчины.
— Алиса, Алиса, Алиса, — вздыхает Пиллар. — Ты и понятия не имеешь, о чем говоришь.
— Что Вы хотите сказать?
— Пешки — не что иное, как бедные солдаты, вытесненные на передовую, для защиты нашей страны. О них снимают фильмы, прославляют их имена повсюду, но на самом деле правительства используют их в качестве пушечного мяса. Это старый книжный трюк.
— Хотите сказать, солдаты бесполезны?
— Солдаты — гордость наших стран. Мы обязаны им своими жизнями. Это лучшие люди с лучшими намерениями, но ими манипулируют, словно пешками в шахматной игре. Сколько пешек ты видела погибшими в шахматах? Черт возьми, сколько идиом упоминают пешек в жертвенном и унизительном положении?
Я пару мгновений размышляю об этом. Вынуждена признать, что он прав. Я бесконечно люблю солдат, которые умирают за свободу нашей страны, но точка зрения Пиллара логична. Власти используют их как пешки.
— И все же, не стоит недооценивать пешки в шахматах, — говорю я ему. — Если пешка достигает конца поля, она может стать любой шахматной фигурой. Это известный шахматный ход. Это называется продвижением. Я читала, что самый лучший трюк, использовать одну пешку на протяжении всей игры.
Пиллар снова улыбается.
— Хороший ход. Практиковалась в шахматы за моей спиной?
— С Мухоморами в психушке. Не думаю, что это считается.
— Я бы так не говорил. На самом деле, лучшие в мире шахматисты учатся ходам у бездомных.
— Правда?
— Их называют учеными мужами, — отвечает Пиллар. — Это общеизвестный факт. Ученые мужи, живущие на улицах, обычно гениальные шахматисты, но им невдомек, что на этом можно сделать много денег.
— Значит Вы почитывали за моей спиной. — я вскидываю бровь.
— Погуглил между ударами великана. В конце концов, в записке упоминалась финальная шахматная партия, которая решит судьбу мира.
Я вздыхаю.
— Так мы и вправду собираем все эти фигурки, чтобы сыграть с Шахматистом?
— Похоже на то.
— Ни Вы, ни я не умеем играть в шахматы, Пиллар. Мы подведем весь мир.
— Думаю, финальная партия будет скорее метафорической. Так что поживем — увидим.
— Так скажите. Вы говорили, что у Вас есть любимая шахматная фигура, — говорю я. — Какая же?
— Еще не догадалась?
— Догадалась. Рыцарь. Вам нравится рыцарь, но почему?
Пиллар думает над этим пару мгновений, а затем говорит:
— Рыцарь ходит буквой L, независимо от того, кто стоит у него на пути. Рыцарь уникален, непредсказуем и ты никогда не увидишь, как он подкрадывается к тебе.
Что если Пиллар говорит нечто такое о самом себе. Нечто, о чем я не подозревала.
Глава 48
Психиатрическая лечебница Рэдклифф, Оксфорд