С последних событий прошло пол года. За это время жизнь Витуса круто изменилась. Он получил серьёзную финансовую поддержку от брата; благодаря ей герой купил титул старосты в селении и построил усадьбу рядом с хиленькой лачугой травника. Мужчина был знатный транжира, растачительстуя направо и налево. Впрочем, именно это и помогло ему снискать благосклонность всего Чжунь.
Но недостаточно было иметь большую сумму, следовало её сохранить, а ещё лучше приумножить. После нескольких мозговых штурмов герой принял решение продавать свою кровь под видом чудодейственного снадобья. Он так и сказал старику, мол, врождённая аномалия. Тот не задавал вопросов. Ещё бы, ведь больные шли на поправку с удивительной скоростью, а он сам то и дело получал подарки от пациентов. Отныне жизнь пожилого лекаря протекала донельзя приятно.
Его дочь так же жила счастливо. Пять месяцев назад они с Витусом связали свои узы, закрепив новоявленные отношения крепким замком. В Ионии существует место, названное "Мостом влюбленных". Если читатель отправится туда, сможет лицезреть тысячи замков прикрепленных к перилам, а внизу серебряный от сверкающих ключиков ручей. На одном из них написано:<<Витус. Дулси>>, и дата начала счастливый времён.
Мы называем эти времена счастливыми, отталкиваясь от мнения героя. Рассказывая о своей жизни, он то и дело упоминал Дулси, словно без неё не могло обойтись ни дня. Впрочем, это справедливо, ведь сама девушка ни на каплю не охладела к мужчине. Они вместе ходили на пикники, гуляли по лесам, всё так же работали с ранеными и находили время побыть вдвоём. В такие моменты чета молчала, ведь влюблённым не нужны слова, чтобы понять друг друга. Однажды Витус сказал: <<Наверняка войну устраивают холостяки, ведь будь их сердца наполнены любовью к своей женщине, ни на что другое у них не осталось бы времени>>. Что ж, вполне возможно.
Нами было сказано про усадьбу Гальего. Это здание высилось над ничтожными лачугами местных, имело несколько широких окон и балкон с узорчатыми балюстрадами. Над ним располагался чудный сад, коим руководил "господин разбойник", нанятый на роль садовода за хорошие советы. Каждый, кто был вхож внутрь (то есть, каждый прохожий) имел возможность получить медицинскую помощь на первом этаже, отведённым под мед. часть. На втором же находился кабинет Витуса, где он с утра до вечера мастерит, как говорит Дулси: <<шпуньки всякие>>; там же находится спальня возлюбленных и гостиная, принимающая семейство на обеды.
Именно в ней мы и повстречали Витуса вновь.
***
Он сидел за столом, марая листы своими мыслями. На одном герой дорабатывал схему магнитной перчатки; её прототип уже был изготовлен, но всё ещё нуждался в доработках. На другом же строчил письмо брату, отчитываясь о тратах. Со спины незаметно, точно снежинка, появилась Дулси. Девушка нежно положила ладони на плечи возлюбленного, опёрлась подбородком о его плечо, поглядела на бумагу.
— Ничего не понятно, — резюмировала молодуха. — Мой отец тебя звал, говорит, приехал этот… Ну, тот… Который "толстосум".
— Господин Чебулино. Да, но что-то он запоздал. Обещал вчера явиться.
— Ой, а я сынка его видела. Добрый малыш.
— Только инвалид… Но это поправимо.
Витус пожелал встать, но девушка опёрлась ладонями на плечи, кокетливо взмахнув волосами.
— Он опоздал, так пусть теперь ждёт, — Дулси потешно захлопала губами, приближаясь к возлюбленному. — А я ждать не буду. В конце концов, жена я или кто.
— Любимая. Любимая жена. Но сейчас, — мужчина настойчиво поднялся. — Речь идёт о человеческой жизни.
Он оставил поцелуй на её челе, а после покинул гостиную, спускаясь на первый этаж. Гостей принимал старик.
***
— О, господин лекарь, понимаете, мы объехали всю Ионию, понимаете, были в Демасии, поймите же, что и в Ноксусе никто не сумел нам помочь. Кейл милосердная, позволь этому достопочтенному господину понять, что ничто не в силах помочь моему мальчику, моему любимому Альберу.
В небольшом помещении расположились трое. Старик за столом, напротив него тучный усатый мужчина с покрасневшим лицом, а рядом с ним мальчик, сидящий в коляске. Его отец всё не унимался:
— Мы обещали прибыть вчера, но, понимаете, нашу шнуху занесло не в те воды, и мы были вынуждены… Ну, понимаете, как это говорят моряки… Понимаете, потерялись.
— Я понял вас, любезный, понял всё.
— И вот, мне говорят, я отдам свою жизнь, если это правда, что вы располагаете чудодейственным зельем, способным и мёртвого поднять с могилы. Понимаете, мы тут же покинули город, сразу сели на шнуху и на всех парусах отправились сюда. Понимаете. И вот, мы прибыли, ну, опоздали… Понимаете, нам очень нужно чудодейственное зелье.
— Любезные, успокойтесь. Вот, возьмите мой платок и вытрите пот. Вы вбежали сюда, словно при смерти, но на деле всё не так ужасно.
— Не так ужасно! Понимаешь ли, Альбер, этот достопочтенный господин издевается над нами. Или, нет! Он хочет сказать… О, Кейл, молю тебя, дай мне чудо!
— Прошу, встаньте с колен, — дверь тихо затворилась; вошёл Витус. — Господин Чебулино, я полагаю?
— Да, да, это я! — закричал мужчина, метаясь то к старику, то к Гальего. — Вы же не продали… То есть, понимаете, мы же договорились… Ну, чтобы…
— Мастер, — обратился Витус к травнику, — Будьте добры, один флакон.
Старик достал изо стола небольшой флакончик, наполненный серебряной жидкостью. Герой взял его, откупорил с видом знатока и попросил мальчика выпить несколько капель. Его отец всё ещё с красным лицом стоял на коленях подле коляски. Не прошло много времени: пациент выявил желание встать.
— Встать?! Он просит встать! Встать… Как же встать, как же это понимать, — тараторил возбуждённый посетитель. — Давай, Альбер, попробуй подняться, я помогу тебе.
Мальчик поднялся на ноги, неуверенно сделал один шаг, следом второй и, отпустив руку родителя, прошёл к двери; там же и рухнул. Его снова усадили в кресло, и после потока слов отца Витус разъяснил:
— Для снятия паралича одного флакона будет недостаточно. Мы уже всё обговорили в письме, и вот, — Гальего протянул ящичек с флаконами, — Ваша партия. Разбавляйте с водой, а ещё лучше сиропом. Да, да, я понимаю вас и принимаю благодарности и этот ничего не значащий мешок золота. Конечно, мы останемся с вами до конца и вытащим Альбера из пасти холеры. Удачи, приходите ещё. Да, закройте дверь. Благодарю.
— Ох уж эти посетители, — заметил старик, стоило гостям оказаться за порогом.
— Мне жалко их. Они тратят пятьдесят тысяч динаров за одну склянку, — герой удрученно опустил звенящий мешочек на стол. — Я хочу помочь всем, но это так трудно…
— Полно. Витус, всем помочь невозможно — это аксиома.
— Да, но когда лекарство безгранично… Впрочем, не стоит об этом думать. Пусть это останется красивым слухом для богатых, иначе наше маленькое предприятие может кончится.
— Я нем, как рыба, — ответил старик.
Зато другие болтливы.
***
— Тифон, а чего это мы за этим жупелем пошли?
— Ну так он сказал, мол, налью вам, братцы, того-этого и закусить дам.
— Ох, не знаю, Тифон, як-то он мне не нравится. Ну, погляди на него, ну, ты глянь. Плащ нацепил в такую жару, ещё и тёмный, ну точно бабай. Ладони, лицо, ноги — всё скрывает. Как такому можно доверять?
Ответ на этот вопрос закадычные друзья нашли, стоило незнакомцу проставить им медовой настойки и тарелку крылышек. Они расположились за столом таверны в Тууле, там же повстречав "жупеля". Сначала хлопцы держались боязливо, даже презрительно, но после третьей рюмки их язык заметно ослабел.
— Витус Гальего? Тумба, Тумба, Тумба, это же тот, ну, этот, ну, который водный дух и дамский угодник.
— Он это, он, точно вам говорю. Уважаемый, мы же с ним почти что родственники. Друзья, ну просто не разлей вода. И на рыбалку ходили, и в озере купались, и на свадьбу он нас приглашал. Да, Тифон?
— Верно, и когда с кралей своей ходил по грибы, и за ягодами отправлялся, и рыбу выбирал на рынке, да по берегу гулял. Мы с ним были. Он нам кричал всё: <<А ну, пшли отсюда, псы безмо…>> Ну, или что-то такое. Друг он нам, друг. А вам, милейший, чего это надобно от него?
— Тумба, чего ты пристал к человеку? Вон, жри колбасу да помалкивай. Любезный, вы его не слушайте, вы слушайте меня. Про семью рассказать? Ну так живёт он с этой… Дубли, Субли, Кубли… Как-то её так зовут… И стариком, значит, травником местным. Дед справедливый, но злой. Нас прогонял. Как махнёт палкой, да крикнет: <<А ну пшли отсюда, псы безмо…>> Ну, или что-то такое. Как уходите? Уже? Так у нас ещё пол бутылки, милейший. Господин, эй, а вы куда, собственно, ушли…?
— Тифон. Тифон, он, это, пропал.
— Пропал. Прямо на глазах пропал. Раз и нету.
— Зато бутылка осталась…
***
После разговора со стариком Витус намеревался провести время с Дулси, но "господин разбойник" (настоящее имя которого для нас тайна) передал записку.
— Велено пе'едать, — докладывал садовник, — Лично в 'уки.
На бумаге корявым почерком было написано: <<Нет ничего важнее семьи. ЯМы ждём тебя в перелеске рядом с усадьбой>>. Витус догадывался, от кого могло поступить странное послание. Одна мысль об этом заставляла сердце мужчины трепетать. <<Не может быть,>> — бормотал герой, покидая жилище и скрываясь в зарослях кустарника.
Стоило ему пройти десяток метров, послышались до боли знакомые голоса. А после их хозяева предстали перед взором Гальего. Киндред. Овечка держала лук, поигрывая тетивой, точно та была арфой; рядом безмятежно лежал Волк. Они нашли его, пришли за ним или же ради него. Какая разница! Ведь матушка явилась, а значит… Что бы это могло значить, Витус не знал, а оттого беспокоился. Он сам не понимал, почему к привычной нежности добавляется страх. Ступил на поляну, выдавая своё присутствие.
— Кто это такое?! — взревел Волк, скаля клыки. — Овечка, убей этого мужчину, пока мы дожидаемся нашего сосунка.
— И правда. Витус, ты так изменился, — она подошла к нему, откладывая лук, вовлекая в свои объятья. — Ты возмужал, вырос, стал крепче и сильнее. Я горжусь тобой.
Материнские объятья пробудили нечто доселе спящее внутри героя. Он прижимался к женщине с особой теплотой, зарывался в её шерсть, одной из ладоней гладя макушку дядюшки Волка. Воссоединение выдалось особенно тёплым. Так радуется моряк дальнего плаванья, вновь вступая на сушу; такие эмоции испытывает пилигрим, добравшийся до цели, или алхимик, вопреки трудностям создавший зелье.
Витус рассказал о случившимся, поведал о своих поражениях и победах. Высказал радость этой встречи и сожаление о долгой разлуке. Киндред глядели на него с уважением во взгляде, как на себе подобного. Они долгое время провели, беседуя, не замечая, как солнце склонилось за горизонт. Внезапно Овечка произнесла:
— Витус, ты знаешь, как я люблю тебя…
— Мы, — перебил Волк.
— …Мы любим тебя. Нам не дано познать людские сердца, и это разнит нас, — женщина замялась, словно обдумывала нечто, — Но, всё-таки, мы очень похожи. Ты, я, Волк и Ворон — на наши плечи возложена тяжёлая доля. Это обязанность, которую требуется исполнять.
— Никакой пощады, — добавил Волк, получив презрительный взгляд от соратницы. — Ррр, разве что самую малость…
— Я понял. Я всё понял. Вы пришли не только ко мне. Вас ведёт работа.
— Нет, Витус, мы пришли к тебе. Сегодня ты исполнишь своё предназначение.
С этими словами Волк опустился на землю, и только теперь Витус заметил на его спине ножны. Овечка взяла их, обнажила переливающуюся серебром сталь. Гальего принял клинок и повертел в руках. Он был лёгким, острым и, самое главное, хорошо сбалансированным. Сделал несколько ударов по воздуху и восторженно замер. Ощущения непередаваемые. Словно держишь весь мир на острие меча; хватит одного взмаха, чтобы закончить один род и начать восхождения другого. Эту власть чувствовал мужчина. Она пьянила его.
Овид оценил подарок по достоинству, уже представляя, как пускает его в дело. Лезвие беспрепятственно прорезает плоть, лёгкими движениями отсекает конечности… Крики, кровь, агония. Как же это возбуждает! <<Достойный дар от достойной женщины,>> — прокомментировал братец, скаля клыки.
— Ворон постарался, — прорычал Волк, — Его подарок.
— Интересно. К чему бы это?
— Им ты убьёшь свою самку.
Витус застыл на месте, словно статуя во дворце Джарвана. Овечка дала подзатыльник не тактичному спутнику, а тот лишь пробурчал нечто: <<Ну вот, опять…>>. Женщина возложила ладони на плечи героя, словно боясь, что тот убежит. Мужчина до сих пор силился понять, о чём говорит дядюшка Волк. Понимание пронзило сердце.
— Витус, я уже говорила тебе про предназначение. Такова твоя судьба.
— Мы хотели поджечь дом, — вмешался Волк. — Но я посудил: это нанесет удар и по тебе.
— Сынок, те, о ком ты нам рассказывал с таким рвением, должны умереть до полночи. Это их судьба. Так сказала Матерь. Витус. Витус, ты слышишь меня? О, Витус, если бы ты знал, как сильно я себя ненавижу… Наверное, хороший родитель не должен так поступать, но…
— Мы даём тебе возможность самому спасти их души. Ну, герой, всё в твоих руках!
***
Витус не помнит, как вернулся в усадьбу, каким образом очутился в гостиной. В голове всё ещё держались слова Овечки: <<Те, о ком ты нам рассказывал с таким рвением, должны умереть до полночи>>. Он не хотел в это верить и уж тем более не желал становиться орудием Матери. Раньше во времена своего отрочества мужчина попытался бы убежать от ответственности, переложить груз на другие плечи, но сейчас ясно понимал: это его дело, и никто иной к нему подойти не смеет, будь то дядя Волк или матушка — никто из них не заберёт души его семьи.
Семья. Семья убивает его, медленно и мучительно. Сначала Олус, теперь Овечка. Он позабыл их, но призраки прошлого нагрянули неждано-негадано. И всё ради того, чтобы уничтожить право на счастье, дарованное каждому живому существу.
В руках Витус сжимал меч, всматриваясь в своё отражение. Холодные глаза, пустой взгляд — таким должен быть охотник: лишённым человечности. Пожалуй, человечность и добросердечность — самые ужасные качества, ведь благодаря им появляется сожаление, а следом и вина. Мир забрал его слёзы и теперь решил отнять сердце.
— Ну уж нет, я не позволю с собой играть!
***
Время приближалось к полночи. Огни в усадьбе Гальего разгоняли тьму, словно купол, защищающий от монстров. Но они проникли в дом. Первого звали сомнение, и он тянул время. Второй называл себя обида, становясь бельмом в рассудке Витуса. Прозвище третьего было сожаление, и он любил будить прекрасных девушек; стоило ему впорхнуть в дом, Дулси проснулась, громко позвав любимого. Каждый из них вонзил острый коготь в решимость героя. Но час пробил, пути назад нет.
Витус сидел за столом, напротив разместился старый лекарь. Их разговор сбавленный отваром по дневнику отшельника, и доброй сивухой уже подошёл к концу.
— Да, хорошо пóжили, — молвил старец. — Пришла пора платить. Витус, ты только не забудь про Дулси. Сохрани её душу, как ту… Которую показывал мне. Я-то уже старый, своё отжил, а вот доча… Не забудь уж, прошу тебя.
Лекарь дожил свой век и смиренно принимал судьбу. Он не стал спорить, возражать и пытаться спастись. Сегодня его ожидает кончина, и вопрос лишь в том, кто нанесёт удар. <<Пусть это будешь ты,>> — заключил старик.
Они встали друг напротив друга, клинок оказался в руках Витуса. Герой опьянел от отвара, и словно ушел в себя, куда-то в бескрайние степи, где нет этого ужасного выбора, где нет ничего, кроме ветра, густого леса и свободы. Он закрыл глаза, выставил меч перед собой. Мгновение. Шаг. Руки старика ложатся на плечи мужчины; травник обнимает его, хлопает по спине.
— Ты только Дулси не обижай, — слова вырвались с последним вздохом.
— Не обижу, обещаю, — ответил герой, крепче прижимая уже мёртвое тело старца.
Мужчина бережно уложил его на пол и отправился наверх.
***
— Витуууус! Витууус! Ну, Витус, где ты там ходишь? Я зову тебя уже целый час. Не веришь? Правда, целый час зову и зову. Только не говори, что опять пойдёшь к этим своим болтикам и винтикам. Останься со мной. Ну же, иди ко мне…
Он оставил меч у стены, сбрасывая пропитанный кровью халат. В комнате горела одинокая свеча, пахло маком. Три шага, два удара сердца. Губы соприкасаются, ноги ищут удобное положение, ладони гуляют по любимому телу. Мужчина целовал её, словно пытаясь напиться напоследок, будто думал, что это может что-то изменить, как-то смягчить вину.
— Дулси, я тебя люблю. Я так тебя люблю Дулси. Слышишь меня, слышишь, Дулси?
— О, Витус, позже, всё позже. Не останавливайся, прошу, продолжай.
Свеча почти сгорела, полночь вот-вот наступит. Каждый новый стон девушки проходился лезвием по сердцу героя. Страсть помогла забыться, на несколько мгновений сбросить непосильную ношу.
— Дулси, знай же, знай, что я люблю тебя! Я сделаю всё ради тебя, и мы будем вместе, чего бы мне это не стоило…
— Витуууус, вот так, да. Стой, больно, Вит…
Свеча потухла. Послышался хруст. Где-то далеко на мосту разбился один из замков. Он целовал её безжизненные губы, словно желая сохранить уходящее тепло, бережно гладил волосы, повторяя бесконечное <<прости>>. Когда тело остыло, Витус изъял душу. Она предстала перед ним в образе неуклюжего кролика; выгнула спину, отделилась от тела, освещая темноту. Мгновение. Порыв ветра уносит её в окно, ставни громко бьются, и, прежде чем герой успевает оказаться рядом, частичка возлюбленной исчезает. В воздухе парят перья. Чёрные, как сама ночь…
***
— Время идёт, ты не меняешься. Кажется что-то подобное я уже говорил… Пятый десяток, а плачет, стоит отнять любимую игрушку.
Он расположился в подвороте, всматриваясь в гигантское кострище, кое ещё недавно было усадьбой Гальего. Оно пылало, как огромный факел, брызгая огненными слюнями. Местные стали бежать на помощь, но каждый из них лёг под сталью разбушевавшегося Витуса.
— Как рубит… Никакой красоты.
Мужчина выпустил зверя, забываясь сваренным отваром. Отшельник был прав: выпьешь — и уже ничего не имеет значения. Ты летишь в облаках, а где-то там на земле кричат. Чего они кричат? Что им надо? Ты разгоняешь тучи одну за одной, из них брызгают потоки влаги, и наконец всё становится тихо. Тихо и тепло. Друг-огонёк следит за тобой, а ты смотришь в ответ. Ваши взгляды пересекаются, обоюдно гипнотизируя. И вот где-то там можно заметить старика, Дулси, десятки раненых. Они — это язычки пламени, махающие в такт. Пожалуй, никогда старик-затворник не слышал такого, а ведь именно это происходило с Витусом.
— Трупы и пламя — вся твоя жизнь.
***
— Отличная охота, малой! Что, Овечка, чего смотришь? Не прав разве?
— Витус. Витус, погляди на меня, — женщина присела подле сына, смотрящего на любимых людей, запечатлённых в отблесках огня. — Ты справился, малыш, ты молодец.
Мужчина впал в ступор, ни на что не реагируя. Даже грозный рык дядюшки Волка не возымел эффекта. Матуша всячески старалась оттащить сына от горящей усадьбы, подальше от десятка изрубленных тел. Святая Кейл, как же здесь противно! Изуродованные люди, порванный в клочья "господин разбойник", и всё это дело рук одного Витуса. Ох, что же он наделал!
— Мама, — прошептал мужчина. — Я убил их. Убил. Их. Это ведь моё предназначение.
Усадьба горела до полудня, словно напоминая сидящему перед ней о совершённом поступке. Ветер унёс запах гари, оповестил ближайших охотников, пилигримов и путников. Но никто сюда не придёт, никто не станет свидетелем этого ничтожного создания, валяющегося среди трупов с пустотой на сердце и тупым взглядом.
Овечка приняла голову сына на коленях, утешительно проходясь ладонью по макушке. Из её уст струился мелодичный напев. Души погибших фантомными всполохами стали собираться вокруг неё, заворожённо качаясь из стороны в сторону. Женщина продолжала:
— Не бойся, малыш, отправляйся со мной,
ты будешь свободен, воспаришь над землёй,
в царстве забвенья, где нету оков,
найдёшь ты спасенье от мирских грехов…