На небе хмурились тучи, телега продвигалась по песочным дюнам, оставляя позади Мосломарк, огибая Векаур и двигаясь вдоль Калика. Путники неспроста выбрали этот маршрут: он позволял наполнить фляги, омыть тело и перевести дух. Они делали остановки по мере необходимости и никогда не говорили больше, чем того требовала ситуация. Их молчание было наполнено скорбью.
Патриций решил развеять траур, заговорив на далёкие темы. Он вспомнил Болхейм, стал рассказывать об Антуанетте, говорить о Гэвиусе. Витус не обращал на него внимания, сидел истуканом. Юноша думал о почившем старике, о той жертве, что была возложена на алтарь его стремлений. Гальего был готов жертвовать собой, но не хотел, чтобы ради него погибали остальные. В одночасье навождение спало, и герой обратил внимание на попутчика. Тот не замолкал.
— …Если смешать сидр, водку и вино, получится… А, ты меня слушаешь?
— Прости, ты, кажется, что-то говорил?
— Я говорил с призраками, а теперь, раз ты почтил меня вниманием, заговорю с тобой. Витус, поверни назад.
Слова наставника ледяной водой окатили героя, зарядом тока прошлись по венам. Он вздрогнул, осознавая, в какой опасности находится Патриций, продолжая следовать за ним. Всё это приключение — одна опасная авантюра, из которой никто не выйдет живым. Эта мысль будоражила сердце.
— Поздно ты решил меня отговаривать.
— Никогда не поздно поумнеть.
— Тогда ты разделяешь со мной статус дурака.
Патриций горько усмехнулся, передал ученику вожжи, потянулся назад и открыл бочонок с вином. Спустя несколько манипуляций доверху наполненная фляга кочевала по ладоням путников. Алкоголь располагал к беседе.
— Ты верно говоришь, Витус: я — дурак. Вместо того, чтобы сидеть в своём кабинете, пожиная заслуженные лавры, ставить рога мужьям баронесс, посещать светские рауты, я выбрал путешествия в один конец, — мужчина присосался к горлышку фляги, лицо его морщилось. — И всё ради горячо любимого ученика, золотого самородка, белой вороны в чёрной стае. Пропади ты пропадом, если бы мне когда-нибудь сказали, что стариком я буду пересекать Шуриму рада возможности погибнуть вдали от дома.
— Ты можешь…
— Нет, не могу, — отрезал Патриций. — Я не могу оставить тебя, бросить одного. Ты — щенок, который суёт нос во все щели. Не смей меня перебивать! Ты просто идиот! Вся твоя дорога усеяна трупами, ты пишешь свою историю кровью, вместо культуры изучаешь злобу и всё равно сидишь довольный. Закрой рот, Витус! Ради чего ты это затеял?! Где искать смысл? Ты хотел свободы, хотел парить, как птица. Ну так вот же, наблюдай с высоты птичьего полёта за всеми судьбами, которые ты сломал. А когда наскучит, почти вниманием тех, чьи сердца ты разбил, тех, чьи планы истоптал. Не смей мен…
— Патриций!
Пескоплав вошёл в дерапаж, и наставник, не удержавшись за вожжи, слетел с козлов, с криками покатился калачиком по склону. Витус спешил на помощь.
***
— Ты, Витус, как баба: бить тебя жалко, а кричать бесполезно. Иной раз, как взял бы, да… Да только глядишь на эту рожу — вспоминаешь всё прожитое, и как-то тоскливо становится.
— Вина?
— Само собой.
Фляга была наполнена, разногласия оставлены в Шуриме.
***
Представьте здоровенного каменного дикобраза, омываемого с обоих боков ледяными волнами — это будет идеальное описание земель Икатии. Этих неровных скалистых побережий, покрытых известняком и сланцем, населяемых ужасными тварями. По слухам, они приходят с Бездны — разлома вне времени, за которым находятся таинственные повелители. Из-под земли вырывались кристаллы, они были будто маяками, своим фиолетовым свечением привлекая любопытных авантюристов. Каждый, кто осмелился зайти дальше Сай Калика, подвергал себя чудовищной опасности. Горе этим бедным душам, ибо никто не возвращался с Икатии прежним.
Местный рельеф был слишком труднопроходимый, сплошь и рядом состоящий из выпуклых бугорков и впадин. Герои решили оставить телегу и двигаться дальше на пескоплавах. Перед этим они взвалили на свои плечи походные рюкзаки, толстые, как глотки кашалота. Патриций допивал вино, задумчиво наблюдая, как раскаты грома лижут прибрежные скалы.
— Ещё не поздно вернуться, — сказал Витус, поправляя маску. — Я не стану считать тебя трусом.
— Я прошёл ноксианскую кампанию, и ты говоришь мне о страхе? Единственное, чего я действительно опасаюсь, так это увидеть твою голову, насаженную на кол.
— Патриций…
— Ты не думаешь о других, Витус. В глубине души ты эгоист. Представь: ты погиб, и каждый из твоих близких получает оповещения. Где труп? Да где-то валяется, кто ж его знает. Хоронят пустой гроб, на могильной плите высечена надпись: «Навсегда в наших сердцах». Перед могилой стоит Антуанетта с опухшими от слёз глазами, Гэвиус с потерянным видом. Анута ждёт хозяина, это тупая животина наверняка думает: «Завтра мой хозяин вернётся, он вот-вот придёт». Но она не понимает, что её горячо любимый хозяин кормит червей где-то в Икатии. Ты думаешь, что смерть — это просто, но подумай о тех, кого ты оставляешь жить на этом свете без своего плеча.
Повисло молчание. Патриций присосался к фляге, жадными глотками наполнял чашу откровений.
— Но ты…
— У меня нет никого, кроме тебя, Витус. Кроме несносного парнишки, сующего нос куда не следует. Моя жизнь — твоя, — мужчина усмехнулся. — В ней нет больше ничего, кроме долга перед учеником.
Это был крик души, последняя возможность повернуть назад.
Патриций не стал говорить, что чувствует на самом деле: ему была чужда сентиментальность. Но сердце героя разрывалось: он предчувствовал беду, такую же чёрную, как нависшие над ними тучи. «Тебя ждёт брат, питомец, любовница; старый учитель просит тебя повернуть назад. Если не ради них, то ради меня, сделай это, Витус! Пожалуйста, ягнёночек!» — горло предательски сжалось, и вместо проигранной в голове фразы мужчина лишь выдал тяжелый вздох. Каждое решение ученика было сродни удара по его каменному сердцу. Но он не мог позволить себе проявлять слабость. Молчал, присосавшись к фляге с вином.
— Это не твой путь… — пробурчал Витус.
— Он стал моим, когда я взял под своё крыло неоперившегося птенчика.
— Я не понимаю.
— Это нормально. Ты ещё молод, и, если хочешь дожить до моих лет, вот тебе совет: никогда не думай о других. Продолжай быть самым ужасным эгоистом из возможных, топчи и сокрушай, уничтожай и насмехайся, но не позволяй кому бы то ни было влиять на твои решения.
— Зачем ты раздаёшь советы, которыми не пользуешься?
— Чтобы мои ошибки предупредили тебя.
Витус не сумел найти ответа, сокрушённо опустив глаза. Юноша не понял всей глубины этих слов, не осознал, насколько наставник ненавидит себя за эту отцовскую привязанность. Это был беспомощный крик, адресованный слепому, ходящему по лезвию ножа.
Между путниками выросла стена недосказанности. Оба считали, что у них ещё будет время найти компромисс, обсудить проблемы. Это ошибочное мнение вселило лживую уверенность в наставника и ученика.
Они взобрались на пескоплавов и продолжили движение. Бездна встречала новых посетителей.
***
Наблюдатель застыл. Он находился на высоком склоне, окидывая земли Икатии всевидящим оком. Даже с такого расстояния охотник разглядел приближающихся жертв — двух путников, пересекающих горный перевал. Они не подозревают о засаде, а дети бездны точат клыки, скалят зубы, подбираясь к ним всё ближе. Ближе, ближе, ближе…
Хищник был заинтригован, его ожидало интересное представление.
***
— Сдохни, гнида!
— Патриций! Обходят, они сзади!
Не больше, чем пару секунд назад, героев взяли в кольцо полчища тварей. Они налетели, подобно саранче, напрыгивая сверху. Это были большие жукоподобные существа с крепкими панцирями, острыми зубами и толстыми шеями. Их удары были беспощадны, но Витусу ничего не стоило блокировать атаки, ловить конечности и переламывать их, точно это были веточки. Юноша использовал кулаки, мутузил, что есть духу. Удар. Удар. Удар!
Послышался выстрел, крик — Патриций потерял равновесие, упал на землю: тварь нависла над ним, щёлкая челюстями. Витус метнул кортик, как если бы играл в дартс. Попал в глазницу твари, та, визжа, отпрянула от жертвы; мужчина воспользовался мгновением, вынул сталь и размашистыми ударами мешал подходящим силам недруга.
— Хорошая работа, Никэтор!
Они встали спиной к спине, кружась в бешеном танце: рубили наотмашь, давили башмаками, отбивались кулаками. Витус рвался вперёд, ему вдогонку двигался Патриций, добивая оставшихся уродцев. Пальцы мужчины резво забивали пороховые пули в барабан пистоля. Бах! Очередная головёшка разрывается на десятки осколков. Герои уже не видели, куда бьют: кровь заливала лицо, попадала в глаза; секундное промедление, мимолётная слабость могли стать фатальной ошибкой. Это была мясорубка, из которой товарищи тщетно пытались выбраться, но противники наступали отовсюду: слева, справа, сверху. Твари повсюду!
Героям помогали пескоплавы, неистово свирепствуя, отвлекая врагов.
— По сёдлам! Быстрее!
Но было уже поздно: рой тварей разрывал животных, споря за каждый шмат плоти. Осознав, что бежать некуда, герои стали сражаться с ещё большим рвением; это были тщетные попытки выжить. Дичь, попавшая в капкан, готова на всё. В воздухе смердело кишками и порохом, уши закладывало от визга.
Дети бездны были подобны муравьям. Если герои убивали двоих, им на смену приходили трое. Они брали числом, наваливались кучей. Витуса рвали на части, но, как помнит читатель, благодаря крепкой коже юноше было всё ни по чем. Патриций же затих окончательно. Находясь под завалом тварей, герой понял это слишком поздно, а когда стал звать наставника, не услышал выкриков в ответ. В одночасье Гальего запаниковал, стал с большей силой противиться тварям: давить, колоть, бить. Вырвался из захвата и, обернувшись в сторону мужчину, увидел, как его тело утаскивают на вершину склона.
Сорвавшись с места, не обращая внимания на погоню, Витус стал догонять тварей. Он ловко взбирался по булыжникам, попутно скидывая противников. Когда, наконец, добрался до вершины, первое, что герой увидел, был застывший взгляд наставника.
— Патриций!
Гнев забурлил в юноше, подобно лаве в кратере вулкана. Он снова ощутил хладные прикосновения к вискам, как бы оттягивающие его сущность на задний план. И Витус не стал противиться этому, позволил Овиду появиться на сцене. Бойня стояла страшная.
***
Наблюдатель ликовал. С каждым ударом добычи его нутро содрогалось в экстазе. Жертва была не просто сильна, она была непобедима! Дети бездны приливами волн запрыгивали на него, но ничего не могло сокрушить этого титана, образ демасийского Галио. Его удары разбивали головы, пробивали тела, отрывали конечности. Это был бой дракона с мошкарой. Подобный индивид будет интересен Владыкам Бездны.
Охотник ощутил нечто доселе невиданное, острой иглой волнующее сердце. Неужели он боится? Тот, кто пожрал миллиарды жертв, попятился назад, припал к земле. В этой игре нужно быть осторожным, особенно с таким сильным противником.
Наблюдатель крадучись двинулся к бойне.
***
Он припал на колени, невидящим взором глядя на Патриция. Его тело было изуродовано тварями, рот застыл в немом крике. Землю вокруг заполняли сотни жукоподобных тел, порванных в клочья. Витус не мог двинуться, пытался осознать произошедшее. Его наставник, человек, с которым он был неразлучен столько лет, мёртв. Сознание отказывалось верить в подобное, но истина была неопровержима.
— Патриций… — шёпотом произнёс юноша, беря ладонь почившего героя. — Патриций, ты меня слышишь?
Ветер пронизывал до мурашек.
— Сейчас, погоди, Патриций, я сейчас…
Лихорадочными движениями когтя Витус распорол себе вену. Юноша раскрыл погибшему рот, стал вливать серебряную жидкость, но желаемого эффекта это не возымело. Тогда герой попробовал разрезать ладонь, палец, шею, щёку, торс… Он наносил себе увечья, кровь хлестала ручьём, но всё было тщетно. Патриций погиб.
— Ты не можешь оставить меня, нет, не можешь. Патриций! Патриций, очнись! — навзрыд рыдая, Витус схватил наставника за шкирку. — Патриций, ты мне нужен, Патриций! Ты говорил мне, что будешь со мной до конца! Патриций!
Воздух пронзил истошный вопль; юноша прижался к телу наставника, задыхаясь от собственных слёз. Он потерял своего товарища, друга, человека, заменившего ему отца, и всё ради своей прихоти, этого бессмысленного путешествия. Подумав об этом лишь на мгновение, Витус со свойственной молодым людям решимостью поклялся во что бы то ни стало перевернуть мир с ног на голову. Сделать так, чтобы жертвы, возложенные на алтарь его стремлений, не были напрасными.
«Ты не думаешь о других, Витус. В глубине души ты эгоист. Представь: ты погиб и каждый из твоих близких получает оповещения. Где труп? Да где-то валяется, кто ж его знает. Хоронят пустой гроб, на могильной плите высечена надпись: «Навсегда в наших сердцах»…
— Навсегда в моём сердце… — герой вытер слёзы отчаяния. — Если бы я тебе всё сказал, если бы послушал тебя, Патриций… Ты прав, я эгоист, который ни о ком не думает. Быть может, будет лучше, если про меня все забудут, потеряют из вида. Мы разделяли горе и счастье и теперь разделим одну могилу. О, Патриций, Винуен, отец, знайте, что скоро я присоединюсь к вашему пиру. Мы будем рассказывать о своих подвигах, а чтобы было, о чём рассказать, я отправлюсь в Бездну. Пусть Моргана дарует мне силы, ибо свет Кейл уже не осветит мою запятнанную душу.
Перед собой Витус увидел маленькое, пухлое, с вытянутыми конечностями существо. «Душа», — тут же понял герой. Стоило ему дотронуться до неё, и она растворилась, словно мираж.
— Патриций, ты не погиб, погибла лишь твоя оболочка, — эти мысли заставили проясниться скривившуюся физиономию. — Ты слаб, но это ничего, ведь я буду рядом. Мы будем вместе, Патриций, как все эти годы. Я не брошу тебя одного, как и ты не бросил меня. Твоя смерть будет отомщена, будь уверен.
Ветер свистел, гром кричал, а тучи плакали. Витус поднялся с колен, возвёл очи горе. Громыхнувшая молния осветила застывшие слёзы.
***
Наблюдатель был разочарован. Он думал, что встретил достойного противника, который станет отличным экземпляром для его исследований. Что ж, видимо, выводы были поспешны.
Он видел, как Витус стенает у трупа, режет себя и кричит на всю округу. Пылающая ярость сменилась отчаянием, гнев потушила безысходность. Сейчас это был ничтожный противник и скудная пища. Хищник продолжил наблюдение. Затаился, глядел, как юноша поднимает труп, переносит его к подножью скалы и укрывает десятками камней. Вскоре жертва воткнула в землю меч и обернулась.
Наблюдатель почуял опасность.
***
— Ну, видишь? — голос Овида пульсациями отдавался в сознании героя.
— Нет, — Витус лениво повернул голову. — Если кто-нибудь явится, я их убью.
Юноша продолжил нагружать камни на труп Патриция, и так до тех пор, пока он не скрылся под булыжниками. Перед тем, как хоронить наставника, герой забрал пистоль — единственную память. Он стоял неподвижно, наблюдая за волнами прибоя, ощущая прикосновения дождя на своих плечах. Вся одежда была порвана в клочья, раны на теле уже зарубцевались. Овид всё донимал:
— Витус, я чую очень аппетитную душу.
— Патриций, я не смел считать тебя своим отцом, ведь это слишком многое для меня. Я был ужасно неблагодарным учеником, и мне нет оправдания.
— Он прячется, надо же, какая умная дичь.
— Каждый день ты приходил в нашу усадьбу, тайком проносил книги. Я помню, как мы рисовали чертежи. Ты говорил, что у меня чудесно выходит, но ты нагло лгал. А помнишь, мы придумали, как надуть барона на деньги? На них мы купили половину кузни, и стали мастерить приборы. Это было…
— Витус, твой дохлый учитель тебя не слышит, какой толк в этой браваде?
— …И когда ты уехал на пол года, мне стало неспокойно. Я будто потерял почву под ногами, остался один. Но зато, когда ты приехал, подкараулил меня на рынке… Никогда ещё я не был так счастлив. Ты всегда приходил на помощь, никогда не отказывал в просьбе. Даже когда я пропал, ты был первым, кто бросился мне на выручку.
— Витус!
Овид прорвался сквозь заслон, против воли заставил героя обернуться. Хищник и жертва встретились лицом к лицу; их разделял пустырь в десять ярдов. Не отрывая взгляда от врага, Витус медленно натянул маску. Предстоящий бой обещал быть захватывающим.
***
Противники описывали круг, как бы оценивая друг друга. Прибывший уродец представлял собой громадное левитирующее око в окружении троицы щупалец. Столько же было камней, вкраплённых в нечто, видом напоминающее шлем, на самом деле было неким защитным наростом. В каждом движении твари читалась осторожность; он, словно зверь, выжидал удачного момента.
В воздухе витала жажда крови.
Витус впервые за долгое время по-настоящему ощутил опасность. Страх, зародившийся в сердце юноши, паразитировал на всё тело: ноги подкашивались, в висках стучало, дыхание перехватывало. Он мог свалиться без чувств, если бы Овид не поддерживал тело в состоянии готовности.
В этот момент герой ощутил на своём плече эфемерное прикосновение. Обернулся, бросив взгляд на могилу наставника. Угрюмый вид нагромождённых на труп камней сумел вдохнуть в Витуса уверенность. Он обещал отомстить за Патриция, и прибывший уродец станет первой жертвой.
Громыхнуло. В свете молнии хищник и жертва сошлись в бою.