Павлу хотелось, чтобы этот день стал новой точкой отсчёта в жизни его семьи – семьи господина барона. А что такое барон? – это сдержанность, богатство, вкус; чувство собственного достоинства, наконец.
И скромность. Та самая, которая дорого стоит. Вот этому-то Павел Петрович никак не мог научиться; нет-нет – да и пёрла из него показуха… Ладно – Вероника; тут ещё учить и учить, а он-то что же?! Павла всегда восхищал Старков: ведь одного покроя с ним, с Павлом; а откуда что берётся?! И родословная у него в самом деле настоящая, что особенно обидно. Хоть и за немалые деньги получил «графа», но его родные – действительно из тех, из бывших; без дураков! Даже есть у него во Франции какой-то там пятиюродный дядечка, потомок бывшего камергера. И жена у Старкова – хоть и не старше его благоверной, но чувствуется порода!
Из-за всего этого, от обиды, и затеял Величко добычу баронства; пусть Старков не думает! И сбылось, а как же. Чтоб у Величко – да не сбылось?..
Вот почему Павел Петрович, вначале решивший отметить событие сугубо в кругу семьи, пригласил всё-таки Старковых. И не пожалел! Удивил приятеля; ведь делалось-то всё в тайне. Кажется, Старков даже был задет, хоть и старался не подавать вида.
Но Величко чувствовал: злится. И прекрасно. Перестанет, наконец, кичиться своими «корнями». Старков в жизни не докажет, что у Величко – поддельная родня. Не докажет!
Вот с этими приятными мыслями и провёл светский раут Павел Петрович. За ужином много шутили, поздравляли друг друга; потом главы семейств вышли обсудить текущие дела.
И вот тут-то Старков и сказал озабоченно:
- Паша, у нас проблемы.
Старков никогда бы не стал суетиться по пустякам; тем более – в праздничный вечер, поэтому Павел Петрович тут же напрягся:
- Что-то серьёзное?..
- Более чем. Надо одного любопытного мальчика успокоить. Наши ребятки уже поработали, но, видно, не помогло.
Старков любил говорить загадками, но на этот раз Величко понял его прекрасно.
- Что, всё та же история? – разозлился он. – Значит, надо унять навсегда.
…Дело было, в общем-то, несложное. Фирма, в которой трудились на благо народа Величко со Старковым, называлась «Крепость» и занималась покупкой и продажей жилья. Само название намекало на надёжность конторы: мой дом – моя крепость. На самом же деле всё это попахивало криминалом, потому что время от времени куда-то неожиданно «выезжали» одинокие владельцы этих самых квартир, предварительно поручив «Крепости» продажу. На фирме трудились люди умные и лихие; если и случались проколы – то незначительные. Всё быстро и безболезненно утрясалось, потому что в одной связке удалось надёжно соединить многих: от начальника милиции до заместителя губернатора.
Это как у альпинистов: все скреплены общей верёвочкой, и надо, если что, удержать оступившегося, а то в пропасть могут улететь все.
И тут как на грех взялся откуда-то этот сопляк-журналистик. Когда и где (а главное – что?) он успел нарыть – понять пока не успели. Однако писака сумел попортить руководителям немало крови, не понимая по-хорошему. Пришлось помочь ему лечь в больницу; и Величко был уверен, что корреспондент теперь станет значительно умней. И что – опять?..
- Да, Паша, не хотелось бы применять крайние меры; но, видно, не обойтись…
- Ну что ж делать, - лицемерно вздохнул Величко. – Каждый – сам кузнец своего счастья, как говорят в народе… Кому поручим?
- Как обычно, - Старков притушил окурок и щелчком отбросил его в сторону. – Послезавтра сделают.
- Добро, - согласился Павел Петрович. – Слушай! – спохватился он. – Я давно хотел тебя спросить, Серёга: когда ж мы своих оболтусов наконец к делу приставим?
- Ты считаешь, что пора? – озаботился Старков. – Я уж и сам думал… Только – кем? Это ж всё-таки наши дети, из элиты. Хорошие посты у нас – заняты, а ставить их «бульдогами» - я не хочу, да и ты – тоже. Найдутся другие хлопчики, из народа.
- Да, наши дети, конечно, это – другое, - согласился Павел Петрович. – Знаешь, не нравится мне, когда умники называют их «мажорами».
- А пусть себе называют. Завидуют! Мажоры так мажоры… А мы, Паша, должны не об этом думать, а о сути. Чтоб наши дети жили как боги! Что ж мы с тобой – зря разве стараемся?! Будем выстраивать, так сказать, мажорный ряд!
- Хорошо бы! – кивнул Величко. – Что предлагаешь?
- Да есть одна мыслишка, - сказал Старков. – Но об этом – позже.
* * *
«Пусть мальчики развлекаются!» - под этим оптимистическим девизом протекало мажорное бытие Николая с Иннокентием. И, хотя они были далеко уже не дети, - обоим «мальчикам» недавно стукнуло по двадцать шесть – считалось, что у них – всё ещё впереди и что «успеют ещё напахаться».
Старков затеял разговор про это вовсе не потому, что решил начать приобщение сына к труду; а просто – показалось ему, что надо Кольку чем-то загрузить, отвлечь.
От чего? – Старков сам ещё не понимал, но смутно чувствовал: что-то происходит. Что-то не то.
Карманных денег у молодых людей было достаточно (их и карманными называть стало неправильно; слишком мелко звучит: меньше двухсот долларов у «мальчиков» при себе никогда не было); они день-деньской где-то пропадали, а иногда – и ночами. Хорошо, что есть в наше время мобильная связь: очень облегчает жизнь родителей, экономит время и отдаляет инфаркты.
Но… появилось в Кольке что-то такое, чего раньше – не было. Озабоченные глаза, что ли?.. Старков поделился с Павлом.
- Да? – удивился тот. – А я в своём отпрыске ничего не заметил…
«Не удивительно, - зло подумал Старков. – Как был тугомозглым, так и остался». Старков недолюбливал Павла Петровича ещё с комсомольских времён, когда волею случая оказался у него в подчинении. Распоряжения Величко часто были, как правило, неумными. Много шума из ничего. Просто Павел старался вовремя занести нужный зад, поддакнуть, выступить с пламенной речью; а брезгливый Серёжа Старков хотел выделиться собственным умом. Хорошо, что теперь настали иные времена, и Сергей Яковлевич сумел обойти ненавистного Величко: хоть они и считаются совладельцами конторы, все знают, что Павел Петрович – на вторых ролях…
Итак, Старков-старший что-то заметил, и, не найдя понимания у компаньона, попробовал посоветоваться с женой.
- Слушай, беспокоит меня Колька. Ты ничего не знаешь, случайно?
- А чего ему надо? – та презрительно хмыкнула. – Птичьего молока?
- Ну, не знаю… Может, на личном фронте проблемы?
- У него? С такими деньгами? Не смеши, - отрезала Наталья.
- Но деньги – это ж ещё не всё, - продолжал настаивать Сергей Яковлевич. – Может быть, любовь невзаимная, а? Как ты думаешь?
- Я думаю, - засмеялась Наталья, - что нет такой любви, которую нельзя было бы проплатить. Такса просто разная.
Сказала – и тут же осеклась. Мысленно обругала себя: дура длинноязыкая, следить надо за базаром! Сергей так глянул – даже в жар бросило. Пришлось срочно заглаживать:
- Нет, конечно, бывает всякое… Может, действительно… - Наталья, наконец, овладела ситуацией. – Я поговорю с ним, Серёженька; не волнуйся.
Но «поговорить» не получилось: со своей молодой мачехой Николай никогда не вёл душеспасительных бесед.
Что касается Величко, то перемену в поведении Иннокентия заметила первым делом Лена. И она попыталась осторожно сказать об этом Павлу: мол, сын ваш, наверное, плохо себя чувствует, раздражается слишком часто. Павел Петрович, загруженный, как обычно, только своими мыслями, буркнул только: «Пустяки». И на этом кончилось.
На самом деле – ни Сергей Яковлевич, ни внимательная Лена – не ошиблись. Действительно, оба сыночка имели сейчас причины для плохого настроения: проигрались недавно в карты в пух и прах, спустили все наличные и остались ещё должны немало. Срок истекал через два месяца.
Конечно, можно было попросить у отцов; но это вызвало бы ненужные расспросы. И так уже папаши хором, дружно навязывали им «работу». Кольке Старкову – ещё ничего; сумма его проигрыша, хоть и большая, была ровно в три раза меньше долга молодого Величко.
А время шло; не шло, а мчалось, и дней становилось всё меньше и меньше. Вот-вот придётся признаваться папашке – и тогда уже не отмазаться от трудовой деятельности, гори оно всё синим пламенем! А тут ещё Лена, гусыня безголовая, лезет с разговорами:
- Иннокентий Павлович, скажите, - может, я могу вам помочь?
Ишь, мать-игуменья нашлась! Кешка ей прямо и выложил: