Случайный, встревоженный, начал целовать ее руки.
– - Виноват, душенька, прости! черт знает с чего мне эта дурь влезла в голову; клянусь тебе, что не буду вперед танцевать! так поразнежился, вспомнил молодость…
– - Хороши утешения! стыдились бы говорить, видно, вы хорошо вели себя и прежде.
Случайный никак не мог уверить жену в истинной причине, по которой танцевал на вчерашнем бале. Чтоб утешить ее, он принужден был рассказать вымышленную повесть о том, как месяца четыре тому назад влюбился в одну даму, как страдал, как потерял ее из виду, как целый вечер гонялся за ней в маскераде, как готов был изъясниться ей в любви на вчерашнем бале, как, заметив, танцуя с ней, что и она неравнодушна к нему, блаженствовал. После этого он поклялся никогда больше не видаться с ней и не искать ее взаимности. Тогда только Случайная успокоилась.
– - Верь не верь, душенька, а я вытанцевал себе протекцию,-- сказал с самодовольствием Случайный, когда мир между супругами восстановился.
– - Да о чем вы толкуете?
– - О том, что Зорин обещал представить меня князю с выгодной стороны.
– - И вы уже решили с ним: вы уверены?
– - Ну, не так, чтобы очень. Решительного он мне ничего не сказал, а велел прийти сегодня. Да, впрочем, нет никакого сомнения. Заживем лихо! ты, душенька, опять по-прежнему будешь ездить в карете, и я иногда; наймем хорошую квартиру, станем принимать гостей. Жалованья достанет; будут и доходишки,-- прибавил Случайный шепотом.-- А тут и именье авось воротится; подам жалобу на деверей, заведу процесс; перевес на моей стороне; я буду тогда опять человеком значительным, для меня скорей всякий что-нибудь сделает, да и прав-то я. Не кормил, что ли, не учил я детей? Ели за одним столом с нами, учить их нанимал двух семинаристов; правда, один всегда ходил на уроки выпивши, а другого за леность выгнали из училища, но зато как он строчил четко, когда мне случалась надобность переписать что-нибудь наскоро, да и брал-то за всё только два целковых в месяц. Они говорят, что я растратил имение их племянников? А разве мало издерживал я на их воспитание, одежду, игрушки и прочие потребности жизни. Пусть-ка сочтут всё; дело-то, матушка, чистое -- мы опять получим имение в наши руки. Тогда уж будем знать, как распорядиться; не так ли, душенька?
В обаянье этих сладостных надежд Случайный совершенно забыл сон нынешней ночи, который предсказывал ему несчастие.
Пробило час. Он оделся, поцеловал жену свою и отправился в дом князя Н.
Было около половины второго, когда Случайный пришел туда. Его ввели в великолепно меблированную комнату и просили подождать немного. Стены приемной были увешаны портретами знаменитых лиц всех эпох и всех историй. Нужно было, только не быть Случайным, чтоб засмотреться, задуматься над этими свидетелями земного ничтожества; только для его бесчувственной души, утонувшей в расчетах, взятках и мечтах самолюбия, не было тут ничего достойного внимания. Эти лица, полные или воинственной отваги, или ученого добродушия, или поэтической задумчивости, не могли, хоть на минуту, не тронуть чувствительной струны в человеческом сердце.
Я люблю, когда в уединенной комнате, где я свободно могу предаваться думам, висят по стенам портреты, особенно если это портреты отживших. Когда я вхожу в такую комнату, мне кажется, что я не один, и их серьезные лица иногда заставляют меня остановить улыбку, которая готова вырваться на уста от какой-нибудь веселой мысли. Иногда я стою, склоня голову, грусть меня одолевает, тяжелые думы приходят одна за другою и дружно сжимают сердце; вдруг в такую минуту я поднимаю голову, встречаю на их лицах холодную улыбку, и мне становится стыдно своих детских печалей. Так чудно действие этих лиц на душу, то бьющуюся наслаждением, то замирающую от холода!
Случайный с нетерпением ждал Зорина. Сердце билось в левой стороне его груди так шибко, что знаки отличия, кресты и медали, полученные им во время долговременной беспорочной службы военной и статской, отделялись от мундира, сталкивались между собою и производили шум. Чуть зашумит что в другой комнате, он вскакивал, прислушивался, выпрямлялся, обтягивал фрак и приготовленное приветствие готово было слететь с языка его. Обманувшись несколько раз в своих ожиданиях, он наконец стал дожидаться хладнокровнее. Звон ножей и вилок, который заслышал он в начале своего ожидания, начал утихать. "Завтрак кончен,-- подумал Случайный,-- теперь он, верно, сейчас пожалует".
При этой мысли знаки отличия еще сильнее заплясали на его груди от усиленного биения сердца; душа его сжалась, лицо вытянулось в вопросительный крючок (?), и все приветствия, все красноречивые изъявления благодарности, долженствовавшие последовать в случае совершения его желаний, смешались в голове его или вовсе исчезли. В таком положении застал его Зорин.
Случайный чуть было не заговорил: "Всепокорнейше благодарю вас за милостивое содействие в доставлении желаемого мне места; смею питать себя вожделенною мечтою, что его сиятельство не будет раскаиваться в принятии меня на сие место". Он опомнился на третьем слове этого хитросплетения, понял, какой делает промах, закусил губы и замолчал; наконец он кой-как оправился.
– - Осмелюсь напомнить вам о всенижайшей моей просьбе и милостивом желании вашем видеть меня сего числа в сем доме для решительных переговоров о известном вам деле.-- Говоря это, Случайный жался, мялся, кланялся беспрестанно, облизывался как кошка.
– - Понимаю. Вы говорите о месте.
– - Проницательность вашего высокого ума предупредила мои слова. Согласны ли его сиятельство определить меня на просимое мною место?
– - Место занято! -- сказал Зорин хладнокровно.
Нужно ли говорить, что почувствовал Случайный, услыша эти роковые слова? Этот человек, который за час мечтал о счастии, о карете, о просителях, на которых надеялся воротить все проести и волокиты, проторы и убытки, понесенные во время жизни без должности, снова увидел себя отдаленным надолго, может быть навсегда, от осуществления вожделенной мечты своей. Его дергало, корчило, ежило, трясло как в лихорадке; сердце его, или, точнее, кусок карельской березы, обточенный наподобие сердца, готово было выпрыгнуть из груди и отравить черной злостью и желчью своей треть человечества, корыстолюбивая душа, съежившись в гривенник, ушла, как говорится, в пятки, физиономия обнажилась во всем своем безобразии. В патетических местах трагедий талантливый актер, забывая себя, усваивает себе характер и действия представляемого лица: в минуты душевных потрясений человек забывает притворство и является таким, каков в самом деле. Потому-то весь запас трусости, бесхарактерности и душевной низости ясно отразился на лице Случайного. Не нужно быть Лафатером, чтоб, взглянув на него, понять в эту минуту его душевные качества.
Сначала он принял за шутку слова Зорина и смело посмотрел ему в глаза, но когда встретил равнодушный серьезный взгляд, смелость его оставила. В этом взгляде он прочитал себе приговор страшный, неумолимый; он многое, многое напомнил ему. Ему показалось, что когда-то он уже встречал подобный взгляд; несколько минут Случайный был в отчаянном положении, близком к сумасшествию.
Не дожидаясь ухода Случайного, Зорин небрежно кивнул головой и повернулся к нему спиною с намерением удалиться.
– - Будьте великодушны, заставьте за себя вечно бога молить, не дайте умереть мне и жене моей с голоду! -- закричал Случайный исступленным голосом, схватив Зорина за руку.
– - Я ничем не могу быть вам полезным.
– - Еще вчерась вы меня обнадежили; я танцевал -- я для вас это делал.
Зорин улыбнулся.
– - Его сиятельство сказал мне, что хотя ему бы очень приятно исполнить мою просьбу, но он уж отдал место другому, а потому не может сделать на этот раз по моему желанию; что делать! обстоятельства! -- сказал он.
– - Но вы меня обнадежили, я слышал, что место ив занято; войдите в мое положение…-- При этих словах Случайный почти до земли поклонился Зорину.
Зорин, не дослушав его слов, вышел из комнаты…
– - Батюшки! отпустите душу на покаяние! -- шептал Случайный.
В эту минуту карета, в которой сидел Зорин, проехала мимо окон. Это напомнило Случайному что-то давно минувшее. Он вспомнил, как когда-то точно так же увидел из дверец своей кареты в приемной своей огорченного просителя. Всё ему объяснилось!..
– ----
P. S. Жена Случайного подарила его, чрез несколько времени, прекрасным мальчиком, который очень похож -- на отца…
Печатается по тексту первой публикации.
Впервые опубликовано: П, 1840, No 5 (ценз, разр.-- 5 июля 1840 г.), с. 36--61, с подписью: "Н. Перепельский" (в оглавлении: "Н, А. Перепельский").
В собрание сочинений впервые включено: ПСС, т. V,
Автограф не найден.
Датируется по первой публикации.
Первое печатное прозаическое произведение Некрасова, опубликованное после поэтического дебюта -- сборника "Мечты и звуки". Написано для журнала "Пантеон русского и всех европейских театров". Попробовать свои силы в прозе предложил Некрасову редактор "Пантеона" Ф. А. Кони. "На совет Кони писать прозою,-- вспоминал бывший сотрудник "Пантеона" В. П. Горленко,-- Некрасов отвечал, что он решительно не умеет и но знает, о чем писать. "Попробуйте на первый раз рассказать какой-нибудь известный вам из жизни случай, приключение",-- советует ему Кони. Предложение принято, изобретается для прозы псевдоним Перепельский (им подписана большая часть повестей и рассказов Некрасова ‹…›), и в No 5 "Пантеона" 1840 г. появляется первый прозаический опыт Некрасова -- повесть "Макар Осипович Случайный", где со всеми заурядными романическими приемами того времени рассказывается действительная история некоего чиновника Сл-ского, наделавшая в то время некоторого шуму в Петербурге" (Горленко, с. 151; см. также: Измайлов А. Беллетристика Н. А. Некрасова.-- Биржевые ведомости, 1902, 10 дек., No 345).
В одной из автобиографических заметок Некрасова 1877 г. описан эпизод, имеющий, по-видимому, прямое отношение к творческой истории повести "Макар Осипович Случайный": "…приятель мой офицер Н. Ф. Фермор помогал мне в работе. Уезжая в Севастополь, он оставил мне кипу своих бумаг, я пользовался ими для моих повестей, но там был списан отрывок из печатного. Думая, что это собственная заметка Фермора, я вклеил эти страницы в одну свою повесть. Жаль, что никто из моих доброжелателей не докопался до этого факта, вот был случай обозвать меня литературным вором" (ПСС, т. XII, с. 22--23). В "Макаре Осиповиче Случайном", действительно, есть текстуальные заимствования из "Маскарада" Н. Ф. Павлова, вошедшего в состав его сборника "Новые повести" (СПб., 1839). Редактор и рецензент "Отечественных записок" А. А. Краевский чрезвычайно высоко оценил книгу Павлова, особо подчеркнув глубину и мастерство психологического портрета (ОЗ, 1839, т. VI, отд. VII, с. 105--118). В противоположность Краевскому Белинский не придал "Новым повестям" серьезного значения (Белинский, т. III, с. 97; т. XI, с. 494). Некрасов, описывая маскарад в Большом театре (гл. II), использовал два весьма удачных психологических портрета из повести Павлова -- "худощавого невысокого старичка" и "очаровательной семнадцатилетней девушки" (см. ниже, с. 540--541).
Н. Ф. Фермор в описываемое Некрасовым время не уезжал в Севастополь, так как был тяжело болен и находился на излечении в одной из петербургских больниц (указано Б. Л. Бессоновым). Заимствование же Некрасова из книги Павлова, по-видимому, было достаточно осознанным и более основательным, чем это представляется на первый взгляд.
Из повестей Павлова в "Макаре Осиповиче Случайном" не только бально-маскарадный фон и бальные персонажи. История катастрофического падения Макара Осиповича является зеркальным отражением судьбы Андрея Ивановича -- героя повести "Демон" из той же книги Павлова. Андрей Иванович -- мелкий петербургский чиновник "лет сорока пяти", проводящий ночи "в жару трудолюбия", при свете сальной свечи в своем кабинете. "Кавалер пряжки за двадцать лет и четвертой степени Станислава", он рядом с более молодыми, образованными и удачливыми сослуживцами чувствует себя несправедливо обойденным вниманием начальства. Особенно же угнетает его то, что девятнадцатилетняя красавица-жена, с которой он, старый, не имеющий аннинского креста, не решается показаться на людях, повторяет во сне имя "его превосходительства", "бредит" им. Мечта Андрея Ивановича -- иметь "каменный дом на проспекте", Анну на шее, солидный чин и оклад -- сбывается после мучительного объяснения с "его превосходительством". Сначала выгнав вон подчиненного, предъявляющего ему нелепые претензии и обвинения, "его превосходительство" внезапно решает не лишать его благ, которых тот добивается, ибо их можно дать как плату за благосклонность жены Андрея Ивановича.
Однако произведение Некрасова ни в коей мере не может считаться эпигонски-подражательным. Творчески переосмыслив и заострив павловский сюжет (не история возвышения, но история падения чиновника), Некрасов развил едва намеченный Павловым тип молодого, легко ориентирующегося в чиновничьем мире и легко преступающего законы нравственности дельца.
"Макар Осипович Случайный" написан молодым писателем, сознательно преодолевающим шаблоны романтической литературы 1830--1840-х гг. Ироническое упоминание в повести о стиле Марлинского -- свидетельство отказа Некрасова от подражания романтическим образцам и авторам, которым он еще недавно поклонялся. Реалистическая тематика, остросатирический взгляд автора на современный ему жизненный уклад, на чиновничество, известная писательская зрелость -- все эти особенности комментируемого произведения подтверждают обоснованность мнения А. А. Измайлова о том, что опубликованные после него так называемые "итальянские повести" Некрасова -- слабые подражания образцам эпигонской романтической прозы 1830-х гг., на самом деле предшествуют "Макару Осиповичу Случайному" (см. ниже, комментарий к повести "Певица", с. 548). Однако отсутствие рукописных материалов, относящихся к творческой истории комментируемой повести, прямых авторских указаний или свидетельств мемуаристов, подтверждающих предположение Измайлова, вынуждает печатать ранние повести Некрасова в порядке их публикации в "Пантеоне".
Высказывалось мнение о некотором влиянии романтической прозы на автора "Макара Осиповича Случайного". "Образ Зорина дан Некрасовым в романтическом плане,-- утверждала А. Н. Зимина,-- У него "всклоченные волосы", "глаза, готовые разрешиться кровавыми слезами". Встречается он со Случайным в маскараде (романтический шаблон) и мстит ему тем, что соблазняет его жену. (Только что отмеченная ситуация в рассказе Некрасова имеет много общего с "Маскарадным случаем" Гребенки.)" (Зимина, с. 171; названная повесть Гребенки относится к 1843 г.). В портрете Зорина (см. конец главы 1 повести) могут быть отмечены и другие, не указанные Зиминой романтические детали: "бледное, помертвелое" лицо, "дрожащие и посинелые" губы и пр. Однако этот портрет не может обмануть внимательного читателя явно пародийным романтическим пафосом: он контрастирует с реалистической лексикой всего произведения, уже отмеченного чертами возникающей "натуральной школы"; кроме того, при этом достаточно полно раскрыт характер Зорина -- человека мелко честолюбивого, готового снести любые оскорбления "значительного лица" и неспособного на глубокое и сильное чувство (см.: Крошкин, с. 32). Т. А. Беседина справедливо пишет: "Превращение Зорина из романтически настроенного юноши в практичного, умеющего обделывать свои делишки чиновника, с одной стороны, призвано свидетельствовать о непрочности, несостоятельности романтического мировоззрения, романтического подхода к жизни (в данном случае Некрасов предваряет Гончарова как автора "Обыкновенной истории" и создателя образа Александра Адуева), с другой стороны, развивает и углубляет тему о чиновнике. Примечателен также едва намеченный в этом произведении образ бедного "прохожего", борющегося с непогодой,-- близкий автору" (цит. по: Евгеньев-Максимов, т. I, с. 258--259, где названа и использована неопубликованная работа Т. А. Бесединой).
"Макар Осипович Случайный" вместе с другой ранней повестью Некрасова "Двадцать пять рублей" -- вклад молодого прозаика в разработку популярного в 1840-е гг. жанра "чиновничьей" повести (исследователь прозы этого периода зарегистрировал и описал около 150 рассказов и повестей о чиновнике -- см.: Цейтлин А. Повести о бедном чиновнике Достоевского. М., 1923). Среди множества произведений такого рода, кроме сочинений Гоголя, некрасовской повести наиболее близки "Бедовик" В. И. Даля (1839), "Лука Прохорович" (1838) Е. П. Гребенки, "История двух калош" (1840) В. А. Соллогуба, водевили Ф. А. Кони "Деловой человек, пли Дело в шляпе" (1840) и "Петербургские квартиры" (1840) (подробнее см.: Крошкин, с. 27--28).
Беспощадная сатира на чиновничество с его "беспорочной службой" выгодно отличает произведение молодого Некрасова от основной массы повестей о чиновничестве и свидетельствует о плодотворном развитии писателем лучших традиций Гоголя-сатирика. "Как у Гоголя,-- пишет А. Ф. Крошкин,-- "анекдотическая" основа сюжета некрасовской повести, где большую роль играет случайное, неожиданное, должна была подчеркнуть типизм комических характеров и обстоятельств, способствовать более резкому, динамическому показу бессмысленности чиновно-бюрократической системы, где успех продвижения по службе зависит от того, насколько ловко сумеет каждый "подбиться" к начальству" (Крошкин, с. 32). "Макар Осипович Случайный" вместе с "Провинциальным подьячим в Петербурге" -- поэтическим произведением Некрасова, создававшимся и печатавшимся в ото же время, знаменовали переход молодого писателя к реалистическому сатирическому направлению, представленному творчеством Гоголя и писателей гоголевской школы.
К "Макару Осиповичу Случайному" генетически восходит некрасовская "Повесть о бедном Климе" (не ранее второй половины 1841 г.), где тема бедного чиновника смыкается с более широкой темой городской нищеты. Преодолев литературную традицию анекдота о чиновнике без места, в новом произведении Некрасов создал трагический образ юноши-разночинца, не умеющего и не желающего подчиниться законам чиновничьего мира. Обличение аморальности и паразитизма бюрократических верхов, с который Некрасов впервые выступил в комментируемой повести, позднее получило развитие в таких произведениях его поэтической сатиры, как "Нравственный человек", "Прекрасная партия", "Современники".