Я согласен, что воспитание - легкое дело и, конечно, в школе оно легче, чем в коммуне. Я удивляюсь многим нашим директорам, которые говорят: "У вас было хорошо, у детей не было семьи, они все жили у вас под руками". А я их спрашиваю: "А что вы сделали, чтобы овладеть бытом ваших детей?" "Мы вызываем родителей".
Вы прекрасно понимаете, что обычно вызывают родителей и говорят: "Ваш мальчик не учится и плохо себя ведет. Примите какие-нибудь мерв. Поговорите. Боже сохрани - не бейте". - "Хорошо, до свидания".
Каждый понимает, в чем дело. В глубине души педагог думает: хорошо, если он его побьет.
Иной родитель после такого разговора прямо берется за ремень, а другой просто ничего не делает, и все идет по-прежнему.
Я считаю, что педагогический коллектив школы должен организовать быт школьника. Чтобы я сделал на месте директора школы? Я положил бы перед собой карту всех дворов, где живут ученики. Организовал бы бригады. Бригадиры приходили бы каждый день и рапортовали, что делается во дворах. Раз в месяц под руководством бригадира бригада выстраивалась бы, и я приходил бы на смотр. Я премировал бы лучшие бригады в школе. Я прикреплял бы родителей к бригадам. И можно было бы многое сделать#14. Лиха беда начало. Во всяком случае, влиять на семью нужно через учеников. Самый верный способ. Вы в школе, в государственном воспитательном учреждении, и вы должны руководить воспитанием в семье.
Вопрос. Могут ли быть у детей отрицательные черты характера, или могут быть только дурные привычки, связанные с плохой средой?
Ответ. Могут быть дурные привычки у ребкнка с плохой нервной системой, и часто прежде всякого педагогического вмешательства нужно просто пригласить врача. Иногда советуют переменить коллектив. А я считаю, что нет ничего более вредного, как частая перемена коллектива для детей. Из-за этого вырастает антиколлективная личность. Так что действовать в сторону улучшения коллектива лучше, чем менять коллектив.
МОИ ПЕДАГОГИЧЕСКИЕ ВОЗЗРЕНИЯ
Товарищи, я не докладчик, потому что я не ученый, у меня нет научных трудов по педагогике. Я чувствую себя просто как человек, которому доводится перед вами отчитываться, сделать маленький авторский отчет: и педагогический и литературный. Поэтому прошу вас иметь в виду, что никаких твердых выводов я сам еще не имею. То, что сделано в жизни мною и моими коллегами-коммунарами, - это еще только опыт. И очевидно, для того чтобы из этого опыта можно было сделать какие-либо определенные выводы, надо еще проверить его не раз и не два. Поэтому единственная форма внимания, которую я у вас прошу, - это такая.
У меня свой опыт, своя жизнь: у вас свой опыт, свои мысли. И сегодня произойдет некоторое столкновение наших мыслей. Может быть, они пойдут параллельно, может быть, пересекутся, может быть, при встрече рассекут друг друга, но от этого столкновения всегда будет польза.
Наше дело, дело коммунистического воспитания, - это новое дело в мировом масштабе. Если мы возьмем такие области, как техника, литература и другие, то там всегда вы что-то получаете от прошлого поколения. В области коммунистического воспитания дело обстоит сложнее, потому что 20 лет назад эти два слова почти не сочетались: коммунистическое воспитание. И нам совсем не стыдно сказать, что во многих деталях нашей работы мы еще плаваем, и будем еще плавать, и не можем не плавать. И было бы просто зазнайством утверждать, что за 20 лет мы могли создать, довершить, закончить, оформить большую, новейшую педагогическую школу, школу коммунистического воспитания. Мы с вами именно пионеры в этом деле, а пионерам свойственно ошибаться. И самое главное - небояться ошибок, дерзать.
Вот коротко о значении нашей сегодняшней встречи.
Мне очень трудно перед вами отчитываться, потому что у вас есть литературныф акультет, там преобладают интересы литературные. Я немножко литератор, - значит, я должен отчитываться и в литературных моих делах. Но я чувствую себя педагогом не только прежде всего, а везде и всюду педагогом. Моя литературная работа - только форма педагогической работы. Поэтому говорить о литературе я буду очень немного.
Коротко я вам расскажу о своей биографии, педагогической и литературной, чтобы не было недоразумений. Потому что и сейчас многие думают, будто я бывший полковник. Я не только не был полковником, а и военным никогда не был. Я сын рабочего, маляра, железнодорожника, который на вагонном заводе проработал более сорока лет. На этом заводе работал и я, уже в качестве учителя, с 1905 г., получив самое низкое педагогическое образование: я закончил однгогодичные педагогические курсы при начальном училище. Теперь такого низкого образования, кажется, даже и в помине нет. Это было такое низкое образование, что мне могли доверить только должность учителя в низшей начальной школе, с жалованьем 25 рублей в месяц. (Г о л о с. Церковноприходской?) Нет, извините, не церковноприходской. Нет, в заводской школе. Это школа была прекрасной школой в том смысле, что там было единое рабочее общество. Я сам был членом этого общества как сын рабочего этого завода. И в этой школе я работал девять лет, и этот опыт имел для меня большое значение. Потом, уже в 1914 г., я поступил в учительский институт, даже не педагогический вуз, который закончил с золотой медалью. И после того я получил колонию для правонарушителей им. Горького.
Шестнадцать лет, с 1920 по 1935 г., я вел один коллектив: колонию им. Горького и коммуну им. Дзержинского. Это один коллектив. Если вы читали "Педагогическую поэму", вы помните, что когда меня Наркомпрос Украины "ушел" из колонии им. Горького, то я перешел в коммуну, здесь, у вас, в Харькове. И там уже было пятьдесят моих горьковцев. А вслед за мной еще сотня горьковецев перешла в коммуну им. Дзержинского. Так что фактически коммуна им. Дзержинского продолжала не только опыт колонии им. Горького, но и историю одного человеческого коллектива. Это имеет очень большое значение для меня и для дела, потому что продолжались и накапливались традиции, созданные в колонии им. Горького.
Вот тогда, в коммуне им. Дзержинского, я и написал первую свою книгу "Марш тридцатого года". Она вышла, но я не видел и не читал - не было ни одного учительского письма по поводу этой книги, ни одной критической заметки. Она так и провалилась, куда-то исчезла. И только один учитель на эту книгу отозвался и похвалил ее. Этот учитель, самый неутомимый учитель - Алексей Максимович Горький, который, живя в Сорренто, ухитрился получить ее (я ему не посылал этой книги), прочитать и написать мне письмо#1.
А после того я написал "Педагогическую поэму", которая вышла частями в 1933, 1934 и 1935 гг. Потом еще написал был роман "Честь", "Флаги на башнях" - последняя книга, имевшая для меня и для истории моих взглядов очень большое значение. Многие утверждают, что она лучше "Педагогической поэмы", другие - что никуда не годится (С м е х.) Я склоняюсь, конечно, к серединке: это и не лучше "Педагогической поэмы", но и не такая уж плохая книга. Во всяком случае, есть в ней что-то и хорошее.
Я еще написал первый том "Книги для родителей". Почему я решил написать эту книгу? Последние два года я работал в управлении НКВД УССР, в отделе трудовых колоний, и организовал трудовые колонии. Мне уже пришлось меньше возиться с беспризорными, чем с "семейными" детьми. Если в колонии им. Горького были беспризорные правонарушители, то в последние годы пришлось больше собирать детей "семейных"...
Я должен был присмотреться, заинтересоваться семьей, и мне показалось нужным написать такую книгу для родителей. Я выпустил первый том, в котором касался вопроса семьи как коллектива. Сейчас я пишу второй том, который говорит о нравственном и политическом воспитании в семье главным образом, но приходится касаться и школы. Третий том будет посвящен вопросам трудового воспитания и выбора профессии. И четвертый том, самый для меня важный, на такую тему: как нужно воспитывать человека, чтобы он, хочешь - не хочешь, был счастливым человеком. Правда, интересно?
За "Книгу для родителей" меня ругали и критики и педагоги. Критики ругали за то, что эта книга слишком поучительна, а педагоги - за то, что она слишком литературна и никто не поучает. Но больше всего педагоги обрушились за то, что я ничего не говорил о школе.
Это недоразумение. Я и не собирался говорить о школе, я хотел говорить о родителях, для родителей, для семьи. Я пришел в Наркомпрос РСФСР и сказал: "Вот мною написана книжка для родителей: может быть, я ошибаюсь или выступаю как еретик. Посмотрите". А они говорят: "Не хотим, потому что у нас нет такого отдела семейного воспитания". Я спрашиваю: "А какие отделы у вас есть?" Мне отвечают: "Есть школьный отдел, есть отдел дошкольного воспитания и т.д." Я говорю: "До свидания!" Я решил, что мы поделили функции: у них отдел школьного воспитания, у меня будет отдел родительского воспитания. Чувствуя за собой такой авторитет, как школьный отдел Наркомпроса, который обладает глубокой эрудицией, я думал, что мне не надо касаться тех вопросов, которые обслуживает Наркомпрос, а я коснусь тех вопросов, которые никакого отдела не имеют и которыми никто не заведует.
Вот почему получилось, что я больше писал о семейном воспитании нарочно назвал этот том "Книгой для родителей". И все-таки не помогло. В одном московском журнале была напечатана статья "Вредные советы родителям"#2.
Вообще я не люблю читать критических статей о моих произведениях, но эту я прочел. Что там вредного, думаю. Может быть, плохо написано? Оказывается, что она вредна именно потому, что там ничего не говорится о школе; следовательно, книжка вредная.
Я решил, что этот упрек не так большой руки, и продолжаю писать "Книгу для родителей". А о школе я не буду писать. Кто меня может заставить писать на все темы? И вообще писателю рекомендуется выбрать одну тему, а не двадцать.
А о школе должны писать вы - педагоги... У вас много мыслей, много чувств. Пишите!
Вот мой краткий отчет. Ну, что же еще сказать о литературных достоинствах и недостатках моих книг? Есть один вопрос, который вас как литературоведов, возможно, интересует. Говорят, в книге "Педагогическая поэма" нет выдумки - это фактография. Один критик даже так написал: "Была у человека интересная жизнь, он ее описал. Всякий, у кого есть интересная жизнь, может написать такую книгу, и поэтому Макаренко не литератор и не художник, а мастер-фактограф".
Я обиделся, конечно. Как это так: я не литератор, а написал книгу? Спрашиваю на одном диспуте: "Почему вы говорите, что это фактография?" А критик мне отвечает: "Потому что у вас написано все то, что было. Нет выдумки, нет синтетических образов".
Я тогда сделал серьезное лицо и говорю: "Позвольте, откуда вы знаете, что там нет выдумки? Какие у вас доказательства, что это все правда?" А мне отвечают: "Так это же видно. Вот по Задорову вашему видно, что он был и вы его ударили". - "Ничего подобного! - говорю. - Задорова не было, и я его не бил; это все выдумка".
Он мог мне поверить, мог не поверить - это его дело. Но доказать мне, что я не прав, он не мог. Я имею право выдумывать? Имею. И потому никто не может ко мне придраться: это выдумка или не выдумка. Никто не имеет права требовать от меня отчета об этом. А вам так, по дружбе, говорю, что ни в "Педагогической поэме", ни в "Флагах на башнях" нет выдумки, за исключением отдельных фамилий и отдельных ситуаций...
Вот единственный литературный вопрос, который я считал нужным осветить вам.
Теперь, товарищи, перейдем к педагогике. Я хочу говорить очень коротко, потому что мне задали много вопросов, и в ответах на эти вопросы, лумаю, все и придется сказать.
Какое право я имею говорить с вами сегодня? Единственное право: я работал 32 года педагогом - раз, и старался размышлять над своей педагогической работой - два, и у меня была некоторая своя, как бы это сказать, манера педагогической работы. Эта манера пришла ко мне не от моих талантов. Она пришла от необходимости, от характера того дела, которое мне поручили.
Мне повезло в том отношении, что я был шестнадцать лет в одном коллективе, в том отношении, что там были прекрасные товарищи, сотрудники, коллеги. Благодаря этому самые трудные и большие задачи у нас постепенно выкристаллизовались в некоторое подобие системы. И у меня самого по мере размышления над опытом выработалась некоторая система взглядов, может быть, отличных от общеизвестной, общеупотребительной системы взглядов. И вот об этих моих отличиях я и хочу говорить. Отличия эти оправдываются тем, что я работал не в обычной школе, а в особом учреждении, и повезло мне больше, чем кому-нибудь другому.
Если охарактеризовать мою удачу, то она была очень большой. Достаточно вам сказать о такой удаче. Последние годы коммуна им. Дзержинского жила на хозрасчете. Это совсем не пустяк. Вы представляете себе детский коллектив, который живет на хозрасчете? Это очень важное обстоятельство: он окупал расходы не только по школе, на жалованье учителям, на содержание кабинетов и прочие, но и все расходы на содержание ребят. Кроме того, коммуна давала несколько миллионов рублей чистой прибыли государству. Это удача огромная, потому что хозрасчет - замечательный педагог. Как будто он закончил три педагогических вуза. Он очень хорошо воспитывает.
И кроме того, хозрасчет гораздо добрее бюджета, богаче бюджета. Я мог тратить в год 200 тыс. рублей на летние походы, 40 тыс. рублей заплатить за билеты в харьковские театры. Я мог купить автобус, легковую машину, другую легковую машину, грузовую машину. Разве школа может это купить?
Хозрасчет - это результат хозяйственной деятельности. Но он дает еще и другие результаты. Я совсем недавно встретился с одной коммунаркой, которая заканчивает исторический факультет, но она, кроме этого, имеет квалификацию пятого разрада фрезеровщика и пятого разряда по оптической специальности и, кроме того, будет иметь квалификацию историка#3. Вот прекрасный букет квалификацией, а марш к нему еще приятнее и организует сильные пучки влияния.
Мне повезло, и вот в результате этого я не стесняюсь высказать некоторые мысли, которые сейчас могут показаться вам странными, но через несколько лет, я уверен, вы будете со мной согласны.
Главнейшие особенности моих воззрений заключаются в следующем. В нашей школьной практике (я хорошо знаком сейчас со школами; нет того дня, когда бы я не был в школе) можно наблюдать то, что я называю гипертрофией индивидуального подхода. В медицине вы слышали термин "гипертрофия сердца", т.е. увеличение сердца. Ну, так вот, вследствие такой гипертрофии мы в работе с нашими ребятами надеемся на чудеса индивидуального подхода и до сих пор увлекаемся верой в спасительность такой педагогики. Я не против индивидуального подхода, но я считаю, что решающим в деле воспитания (собственно воспитания, я не касаюсь вопросов образования) является не метод отдельного учителя и даже не метод целой школы, а организация школы, коллектива и организация воспитательного процесса.
Вот, к примеру, сегодня мне пришлось слушать реферат одного студента педагогического института на тему "Как нужно воспитывать советский патриотизм". Реферат интересный; видно, что студент хорошо поработал. В нем описывается опыт одной хорошей школы и доказывается, что советский патриотизм воспитывается, во-первых, на уроке, во-вторых, во внешкольной работе. Приводятся примеры хороших уроков, воспитывающих советский патриотизм, хорошей внешкольной работы. А вторая часть рассказывает о результатах этой работы с учениками школы, о разговорах с ними. Референт только по этим разговорам судит о советском патриотизме как о результате воспитания, доказывающем правильность метода.
Я прослушал реферат и задал такой вопрос референту: "Ну хорошо, методы прекрасные и результаты налицо. Но пытались ли вы проверить те детские слова, которые у вас приведены? Вот такой-то школьник говорит, что пограничники должны быть смелыми и что он тоже хочет быть смелым и считает, что нужно быть смелым. Проверили вы, смел он или труслив? И если при проверке окажется, что этот мальчик трус, то я имею право сомневаться в том, что в нем достаточно воспитан советский патриотизм. Я допускаю, что может быть такое положение, когда у школьника будут правильные, советские патриотические представления, но не воспитана правильная советская привычка.
Это особенно важно, когда речь идет о воспитании таких качеств, как терпение, умение преодолевать длительные затруднения, брать препятствия не рывком, а давлением. Сколько бы вы ни создавали правильных представлений о том, что нужно делать, но если вы не воспитаете привычки преодолевать длительные трудности, я имею право сказать, что вы ничего не воспитали. Одним словом, я требую, чтобы детская жизнь была организована как опыт, воспитывающий определенную группу привычек...
Я настаиваю на том, что в наших школах вопросу организации детского опыта, жизненного опыта, коммунистического опыта не уделяется достаточно внимания.
Я потом этого референта смутил еще одним вопросом. Я спросил его: "Те дети, которых вы считаете правильно воспитанными, как они ведут себя в известном вопросе, который называется не выдавать товарища педагогу?" (Есть такая проблема, такой трудный вопрос.)
Бывает так, что дети считаются прекрасно, коммунистически воспитанными, но если один товарищ сделал что-нибудь нехорошее, то класс его педагогу не выдаст. Если уж такое противоречие может иметь место, то я имею право усомниться в правильной линии воспитателя.
Я настаиваю на усилении внимания к формам организации детского коллектива. Я не буду долго говорить об этом: вероятно, придется отвечать на вопросы на эту тему.
Перечислю только детали проблемы, на которые надо обратить внимание. Это, во-первых, вопрос о центре коллектива. У нас четыре центра плюс N центров неучтенных: директор, завуч, комсорг, старший вожатый. Это проблема очень важная. Я в своей работе организации центра уделил очень много сил и не так скоро решил этот вопрос. Для меня это чрезвычайно важно. Центр - это капитанский мостик, откуда идет все управление учениками, а не центр административный.
Вопрос центра, его влияния не разрешен совершенно ни теоретически, ни практически. Сколько я видел школ, и все по-разному. В одной школе директор ведает всем, даже покраской полов, потолка. В другой школе завуч всем ведает. В третьей школе, говорят, комсорг решает вопросы, а в четвертой школе - старший вожатый. Это одна деталь проблемы.
Второй важнейший вопрос - устройство коллектива, то, что я называю сечением коллектива#4. Я различаю первичный коллектив классов и общий коллектив школы. Какие принципы руководят нами в организации коллектива? Пока, можно сказать, у нас в этом деле почти нет никаких принципов. Просто есть классы, они существуют - и все. Каждый класс живет отдельно: 10 класс не знает, что делается в 9, а что делается во 2 и 3 классах и знать не хочет! Как относятся 2 и 3 классы к старшим? С уважением, с почтением, с влюбленностью? Совсем нет: вторые классы не замечают, что есть старшие, и знать их не хотят. Полное разобщение первичных коллективов.
Следующий чрезвычайно важный вопрос - дисциплина. Этот вопрос всех беспокоит, всех волнует. И, несмотря на это, до сих пор в нашей школьной практике говорят о дисциплине как о дисциплине торможения.