В глазах, словно пронеслась вся жизнь…
Пролетела так быстро, что с них, как всегда спала пелена и я очнулся ото сна, тотчас позабыв всё то, что проносилось. Вот только мне так и не удалось вспомнить, когда уснул…
А может кто-то просто ворваться в мою голову и подчистил в ней излишки?
— Что-то случилось, начальник?
Так и не решив сколько пробыл без сознания, я открыл глаза на голос. Рядом сидел встревоженный Молодой, сжимая мою руку и взволнованно приподымая брови.
— Может вам всё ещё не хорошо? Если что, то лучше скажите. Сделаю, что смогу.
По его щеке текла кровь, а он, словно нарочно не замечая, лишь рефлекторно морщился от наспех заклеенных ран.
— А сам-то!
Я притянул его на кровать и схватил за запястье, позабыв о всяких мелочах, вроде глупой головы, пока на глазах едва не наворачивались слёзы, стоило вспомнить о братьях, которых уже не увижу.
— Не смей себя не беречь… приказываю… как… старший…
На глазах таки проступила предательская влага, а голос задрожал.
— У меня… мало осталось…
Я хотел сказать, что потерял слишком много верных парней, но Молодой как-то неуверенно, словно с болью отстранился, когда я стал вливать в него остатки своей целебной сизой кутерьмы.
— Не нужно…
Я придержал его руку, но он с силой вырвал кисть и стиснул предплечье, на котором был старый, подозрительно знакомый шрам.
— У вас и так нет маны, Рой. Я переживу и…
В голове что-то обожгло. Словно окатили мозг кипящим маслом испорченного ужина из видений. В груди всё сжалось от ужаса, но…
— А я разве говорил, что у меня не осталось маны?
Молодой помрачнел и убрав очки в кармашек, спокойно накинул на плечи чёрную рубашку.
— Нет…
Рубашку, прям как у меня…
И только тогда я посмотрел в зеркало.
— Послушай, Молодой…
Только тогда заметил, как наложенные мне швы точь-в-точь совпадали с его.
— Подай… воды… и…
Парнишка слегка помедлил, но застегнув последнюю пуговку, протянул мне стакан.
— Что-то ещё?
— И прости…
Я что было мочи схватил его за руку и из последних сил раздул искру моей сизой кутерьмы.
Тут-то в глазах и поплыло. Мир медленно растаял, словно на свежую гуашь назло пролили кипятка. Лицо молодого разошлось по холсту жирными мазками и вместе со всем вокруг, медленно стекло куда-то вниз, словно смыв граффити с бетонной стены в заброшенной высотке.
— Опять…
Мне впервые удалось собрать мысли хоть в какое-то подобие шеренг и медленно, как во сне, проворачивать их на языке. Фракталы покрывали всё вокруг, искажая тусклый, не весь откуда исходящий, свет и даже прилипали к коже.
На руках то и дело оставались маленькие ссадины от жгучей боли, но большой фрактал, словно манил к себе, тихим шёпотом приманивая эшелон из мысли. Манил и направлял тонкой струйкой утекающей сизой кутерьмы, но…
Едва мне удалось разглядеть малюсенький фрагмент, куда рвалась сизая нить, как в спину со всей силы вонзилась обжигающая струя.
— Тебе не сбить меня с пути!
В тот же миг бурая струя смела тонкий эшелон и словно открыв тягу в печь, втянула меня в бурое обжигающее пламя рыжей кутерьмы.
По телу пробежала дрожь, и я очнулся ото сна.
Испепелённый явлением бога, город оказался позади. Не смотря на попрание фундамента, щелчок всё так же переносил в желанные миры, раскатав под мою волю пока что только время, оставив вселенной бескрайнее пространство, а с ним и шансы на борьбу…
В лицо ударил ледяной ветер с преступно позабытым ароматом снега и весеннего льда.
— Я обязательно тебя спасу… только дождись.
Уже заготовив частичку собственной души, я мчался на всех парах, чтобы успеть. Хоть до чёрного дня было ещё с десяток лет, но снег подбадривал сердце неистовой стужей в замерзающих пятках, уже начавших терять ману, так что я обязан был успеть.
— Колдун!
Завидев бурые разводы, несущиеся к ним, из валежника, укутанного снегом, в панике выбежал чумазый мальчишка, а за ним с воплями посыпала целая ясельная группа.
— Колдун…?
За детьми показался и рослый мужик, подпоясанный собственной бородой едва ли не до колен. Чтобы излишне не спугнуть детвору, я притормозил и поднял руки, а охотник взялся за рукоять топора на перевязи и демонстративно приподнял плащ.
— Я пришёл не за этим.
Отвадив перепуганных детишек простеньким фокусом из огненных бабочек, я вновь приподнял руки и медленно подошёл к мужику, заметно волновавшемуся от встречи с колдуном.
— Просто передайте это вашей дочери…
Я вынул из кармана три яблочка и протянул ошарашенному охотнику, в ужасе смотревшему на того, кто знал о его дочурке, умело спрятанная даже от старейшин.
— У неё ведь день рождения… хоть и в тайне, но пусть растёт здоровой.
Переменившись в лице, мужик в полнейшем ужасе опустил топор, но не спешил принять дары.
— Если тебя прислали отнять её, колдун, то только через меня.
В его глазах читался страх, но ради дочери бородач вновь отчаянно потянулся к топору.
— Вы хороший отец…
Я вновь протянул мужику яблоки.
— Будьте уверены… от кого угодно, но от меня ей не ждать беды.
Он ничего не сказал и кивнул на убитого медведя, в чьём валежнике и ютились дети.
— Забери его и не возвращайся. Лучше никому из нас не вспоминать этот разговор.
Мана иссякала на глазах. Настолько сильно, что такое было впервые даже в мире с медленной стрелкой часов.
— Оставьте себе… приданное вам ещё пригодится.
Мужик сразу понял цену моего молчания, но в моём горле уже начал нарастать кровавый комок.
— Я должен… её… увидеть…
Бородач уже хотел позвать дочурку, но из моей груди прорвался сдавленный кашель, так что я придержал его за руку.
— Может и не скоро, но я за ней обязательно вернусь. Уж поздравьте Леру от меня…
Стиснув кулаки, чтобы не потемнело в глазах, я полыхнул бурым огнём и взмыл в воздух. Мана иссякала так быстро, что пальцы щёлкнули уже лишь на грани разума, не дав даже шанса встретить мой единственный свет.
И всё же…
— Пойду на всё, но… встречу её вновь.
С громогласным ударом пальцев, сознание вырвало из бездны, а бурые всполохи до вскрика выжгли воспалённые глаза, вновь покинувшие сон.
Молодого отбросило вспышкой бурой маны, но мне уже не нужен контакт. Интуитивная она или нет, сердце просто знало, что хотело от магии и та покорно полыхнула синевой, войдя с ноги в память двойника, как, по всей видимости, врывался и он, сожрав заодно и все краски несчастного мирка безумством кутерьмы.
В голове всё смешалось. Мысли… догадки… уже не было сил на что-то ещё. Вся серая масса бесплодной фрактальной пустыни, полнилась ядовито бурой дымкой, а в дали мерцала призрачная тень, словно паук, выжидавшая добычу в толщах паутины.
— Ты меня не остановишь!
Хаотично мерцая, тень оказалась ближе, чем казалась и со всей силы огрела ржавой обжигающей маной, но…
Фракталы не смели спорить…
Я не знал, что происходило. Всё вокруг напоминало спутанный бред, написанный санитаром недоучкой после смены с маразматиком.
И всё же…
Тонкая струйка сизой кутерьмы ухватила за душу, словно рыбку на крючок, и с силой вырвала в очередной фрактальный мир, где я очнулся ото сна.
В глазах всё ещё периодически темнело, словно дух не мог решиться, где же реальность, а где дрём.
— Вот, снова…
Голова раскалывалась, но мирный треск костра успокаивал сильнее, чем тревожили наваждения этой сизой проказы под текстурами мирка.
— Будь она проклята…
Утерев с век остатки бредового кошмара, я открыл глаза и едва не прослезился. Моя любимая… мой единственный свет мирно лежала у меня на груди и не смотря на попытку сна опорочить долгожданное единство, тело всё равно каждой клеточкой помнило прошедшую с ней ночь.
Впервые за, казалось, целую жизнь.
Отогретая после снежного плена, Лера мирно спала с катышком маны в груди, а старый я… совсем другой человек, неудачник, не спасший её, остался там, где и должен был умереть ещё много лет назад. Под толщами снега и льда.
— Настоящий только я… здесь. Больше тебе не стоит бояться… я-то не повторю ошибок.
С каждым ударом Лериного сердца, фракталы медленно испарялись, а мир начинал сдаваться, принимая одного из двух, кто скоро станет единственным… с последним вздохом временного двойника.
— Ради тебя я поимел даже время и сотни миров… изменил будущее и ни о чём не жалею.
Я легонько гладил моё чудо по волосам ещё не веря, что всё удалось… что я там, где должен быть.
— Осталось только восстановить баланс…
Скормить двойника фракталам и…
— Заменить неудачника на бога…
Заплатить вселенной за перепихон.
— Ничего, любовь моя… скоро всё закончится, как я и обещал. Начнём всё заново…
Я тихо прошептал это, зарывшись носом в её пленительно сладких волосах, и мечтательно улыбаясь, поцеловал в темечко, но…
Боль пронзила под ребром, а вдох застыл в нелепом вскрике.
— Закончится… колдун.
Хоть Лера не сдержала всхлипа, но я даже не заметил, как она проснулась, а в её руке, обнимавшей меня во сне, сжался припрятанный охотничий нож.
— И как я… как могла… не понять… сразу…?!
По тонким пальчикам любимой стекала кровь, а нож с хрустом проскользил глубже, но всё ещё не по рукоять.
— Ле… ра…
Рука отнялась, но я изо всех сил потянулся к её заплаканному лицу.
— Это… же… я. Ро…й…
Выпустив нож, любимая вскочила на ноги и брезгливо обняв руками плечи, укуталась в меха.
— Значит, всё это было правдой, а не детским сном? Все те слова о любви и сотни яблок каждый год…
Слёзы текли по её щекам, но Лера лишь отшатнулась от моей попытки схватить её за руку.
— Миры… магия… все эти чёртовы сказки…
Любимая потянулась за своим любимым луком и впервые показала мне заплаканные глаза.
— Если всё, что ты сказал правда, то в этой лавине сегодня я должна была умереть, не так ли?
В глазах темнело, а мана могла лишь обезболить и прижечь, так что я собрал все силы и кивнул.
— Так все эти сны… мои ведения что-то вроде прошлой жизни? То, что прожил ты… в будущем?
Я вновь смог лишь кивнуть, а моя любовь помрачнела пуще прежнего, с тоской посмотрев на мой плохо сросшийся палец и завернувшись в свой любимый лисий воротник.
— Ясно… всё-таки не его отец… даже забавно.
В её словах слышалась горечь и презрение, а в глазах пропало всё, любимое мною, знойное лето.
— А знаешь…
Неспешно, будто всё ещё считая миры чем-то вроде яблочной магии, Лера взяла со стены колчан и вглядываясь в стрелы, сквозь слёзы, неловко улыбнулась.
— Я бы с радостью умерла в обнимку с тем, кто был в тех снах… правда.
Она медленно вложила стрелу и оттянула тетиву.
— Это всяко лучше, чем видеть моего героя монстром… и до сих пор его любить.
Неожиданно, наконечник её стрелы замерцал позолоченной маной, а в глазах любимой окончательно угас последний огонёк.
— Из будущего ты или нет, но если тебе плевать на время, то уж лучше вернись и никогда меня не встреть… Прошу…останься лишь странным колдуном из сладких снов.
Огонь костра угас вслед за знойными глазами, а во взгляде Леры просохли слёзы.
— А теперь беги. В будущее или другие миры, да хоть в свои чёртовы сказки, но…
Любимая пустила последнюю слезу и остановилась у выхода.
— В этот раз я не промахнусь…
Лера не оборачиваясь выскользнула из палатки и скрылась в снежной кутерьме, а вслед за ней угас и мой единственный свет.
Утонул в чёрной маслянистой тьме.