Глава седьмая.
О меренье известными предметами, о немного пространных рассуждениях, о тщательной подготовке, что есть фундамент успеха и о схватке с победным и предсказуемо неожиданным финалом.
Вы же не думали, что все будет легко и просто?
Леонардо со слышимым хрустом и неизъяснимым удовольствием выпрямил спину, повел головой из стороны в сторону разминая шею. Отбросил натерший мозоль на среднем пальце неудобный стилус. Тот прокатился по столешнице, стукнулся об чернильницу и упал за край стола, заскакав тонким белым телом по исцарапанным подковками и шпорами деревянным плахам пола. Таким был каприз одного из предыдущих приоров — поверх холодного камня пола этого зала выложили сосновые плахи. И это когда-то имело смысл, ведь тогда они пахли лесом и смолой, а ныне остался только скрип рассохшегося дерева и еле ощущаемое тепло под ногами. И много, много слоев лака.
Леонардо скомкал испорченный лист бумаги в плотный шар и швырнул его вдогонку за катящейся по плахам писчей принадлежностью. Попал. Бруно не шевельнулся, такое происходило не в первый раз и это был уже пятый брошенный Леонардо стилус и комок бумаги. Еще два и будет сакраментальное число семь, что предвещает успех в задуманном предприятии. А вот посыльные, что сидели рядком на широкой лавке у стены еле заметно дернулись. Особенно сильно дернулся могутный блондин с гвардейскими статями, настоящий богатырь, красивый красотой крупного и сильного зверя. Бывает и такое, слон тоже большой, а мыши боится. Вот их, посыльных или курьеров, и так их называли и этак, Леонардо немного…
Нет, он их не пугал — разве могут смелые воины чего-то бояться? Кто же им столь позорное разрешит? Нет, Леонардо был им просто непонятен. Он не укладывался в их армейские шаблоны, рвал рамки субординации, он вел себя…
Нет, не нагло и по-хамски, как внезапно вознесшийся юнец, вдруг обретший безграничную власть и потерявший чувство реальности, и землю под ногами, а как… Как тот, которому это все привычно, знакомо, много раз повторено и пройдено. Пережевано и выплюнуто, признанно безвкусным и пресным. Министр наказаний святой отец Леонардо, девятнадцати лет отроду, выглядевший не более чем на семнадцать-шестнадцать лет, казался им человеком, которым окончательно утрачена вся острота и новизна ощущений. Нет более удовлетворения и удовольствия от беспрекословного исполнения отдаваемых тобой приказов. Человек, которому от всего этого невыносимо скучно. Скучно, тоскливо и хочется напиться. Вот это-то и напрягало. Не ведут себя так юнцы, не ведут.
Он сухо и без эмоционально отдавал приказы, одним взглядом осаживая пытавшихся ему возразить, оспорить его слова. Любого — капитана стражи приората, прим-майора городской стражи, лейтенанта гвардии Наместника Императора и самого командора Выжигающих Скверну. С командором было эпично — долгое молчаливое противостояние, ломание друг друга взглядами — бесконечно терпеливым, откровенно скучающим и неприкрыто равнодушным со стороны Леонардо и яростным, гневным и возмущенным со стороны командора. А потом одна короткая фраза и битва закончилась. Юный министр наказаний с синей инсигнией на груди тогда обронил всего несколько скупых слов, не понятыми присутствующими при их молчаливой схватке:
— Командор, а вам это надо? — и грозный командир Выжигающих Скверну медленно склонил голову, признавая Право и Власть, что сейчас выглядела как неопытный юнец расслаблено сидящий во главе стола и положивший не познавший еще остроты бритвы подбородок на ладони сложенные локтями в «домик».
И все завертелось, раскрутилось безжалостным маховиком, с хрустом, об колено, ломающим острыми зубьями приказов и распоряжений затянувшуюся дремоту бойцов. Сбивая щедрыми сержантскими и капральскими зуботычинами. Сшибая пинками обер-ефрейторов, разных вице-рядовых и прочих многих с лычками и звездами на груди и плечах. Сметая обжигающе-протяжными ударами лейтенантских стеков цепкую одурманивающею леность. Сама по себе принималась стойка «смирно», правая рука была в напряжении, постоянно готовая бухнуть в грудь в район сердца, отдавая приветствие старшему по званию. Мелодичной и услаждающей музыкой для командирских ушей завизжали точильные камни, застучали молотки ротных faberbri правящих куцые нагрудники и горжеты, с тоской вспоминающих время латных доспехов — вот там была работа, вот там они могли показать свое мастерство! А сейчас… Тьфу на эти винтовали и револьверты, пропасть им в бездне! И этим новеньким, оружейным мастерам — мастера, что ты! — с их стреляющими штуками тоже там пропасть! На плюющихся кузнецов с неодобрением посматривали имагиниферы и с преданностью взирали на лик императора на своем штандарте. Все что-то делали и чем-то занимались.
Мчались с распоряжением и приказами в разные места, концы города, дома и представительства гильдий легконогие и сообразительные, ревниво и тщательно отобранные отцами-командирами, посыльные. Гильдейский мастер рыбаков Нуэлла краснел, синел, багровел и ярился возмущением, когда у него изымали прекрасные сети, очень крепкие льежские сети с мелкой ячеей.
«Без всякой оплаты! Ни пфеннига, ни фартинга же не заплатили! Расписку сунули! Вексель! А по нему процент за обналичку знаете какой?! Сущее же разорение, господа, и неимоверные убытки!».
Мастер гильдии каменщиков радостно потирал руки, получив неожиданный и дорогостоящий заказ на отсыпку сразу двух улиц городского квартала и несколько недоуменно и испуганно поглядывал на рядового гвардии Наместника, что следовал за ним везде и всюду. Поторапливал его своим хмурым видом и многозначительным молчанием. Наверное, это будущий мастер-сержант, практикуется и приглядывается перед поступлением на фортификационный курс в столичный университет Магна Милитариум имени его высокопревосходительства лорда-командующего Солар Махария. Если это верно извлеченное из исторических летописей имя. Какие победы одержал и с кем именно сражался этот лорд-командующий никому точно не известно. Но это одна из тайн империи и вам лучше об этом забыть, а если запомните, то молчать до конца дней своих. Тогда вы точно проживете отпущенный Господом вам срок.
На постах у ратуши, приората, городской тюрьмы и дворца Наместника все осталось без изменений — караулы не удвоили, добавочные патрули по улицам не пустили, на разводах сержанты усы не топорщили, а господа офицеры не накачивали подчиненных в духе — всем бдеть, все стеречь, всем глядеть в душу и под землю на три метра вглубь. Только провели странную ротацию — выставили на посты самых ленивых, самых безалаберных и безответственных. Позор части и стыд командиров. И еще — через тайный ход, в малый трапезный зал, что был превращен в убогое подобие штаба операции по захвату Гнезда Совершенных, неприметные личности из Тайной Стражи доставили Старшину Ночной гильдии. С мешком на голове, но не со связанными руками.
После короткого разговора с этим… С этим — ха! — господином министром наказаний… Что за дурацкое звание? Это ранг? Кто святой отец? Он? Синяя инсигния инквизитора у него? У этого безусого юнца?! Агх-кха, гм-м… Это точно? М-да… Неожиданно, да, неожиданно, скажу я вам, господа офицеры! И все равно, это есть дикое и невозможное событие, господа офицеры! Почему мы должны… Как он там выразился? «Плотно работать в связке с криминалитетом города. И получать крайне ценную информацию, ибо источники ее бывают разными»? Что за дурная фраза! Бездушная и выхолощенная! Ну не ужели нам нужна помощь этих отбросов, этих мерзавцев и грабителей, господа? Это урон офицерской чести! Да, я тоже давал подписку о неразглашении. Я кричу? Ну что вы, господин советник Официо Ассасинорум, я вовсе не кричу, я так разговариваю! Шепотом? Хорошо, я попробую. Но не уверен, что у меня получиться! Я, знаете ли, советник, привык отдавать приказы на поле боя, когда грохочут пушки и победные крики… Но позвольте! Да как вы смеете! Немедленно уберите от меня руки! Куда вы меня тащите, мерзавцы!
Да, не обходилось без эксцессов, курьезов и неизбежных накладок, но в целом, мысленно паря над общей картиной и закрывая глаза мелкие шероховатости, Леонардо был доволен происходящим и осуществляющимся. Требовать большего не стоило. Лучшее — враг хорошего. Доброго такого, основательного, топорно-кондового хорошего.
Армия мирного времени во всех ее проявлениях — линейные части, стража, гвардия, охранные отряды и прочее — это неуклюжий и неповоротливый многорукий, многоголовый и многоногий голем. Неразумное создание святой магии. Мощный, непоколебимый и несокрушимый, но иногда, до безобразия тупой и инертный. Это излечимо. Вам вполне достаточно омыть сталь этого бездушного механизма кровью и слезами. Затем смазать его шарниры жаждой побед или мести, подсыпать в магическую топку горечь поражений и радость триумфа, покрыть броню звуком фанфар, блеском наград и вы не узнаете эту ранее неуклюжую куклу. Перед вами восстанет обновленный, сбросивший шкуру сытости и лености зверь. Играющий мышцами, скалящийся клыками, жадно облизывающийся на весь мир. И его ненасытная прожорливость вас испугает, заставляя заключать перемирия, мирные договора, объявлять и выполнять ультиматумы, усыпляя чудовище полощущимися на ветру знаменами, громкими гимнами и маршами, орденами, военными пенсионами и нашивками за ранения. Иначе это дитя бездны вначале поглотит вас, а потом самое себя, как мифический змей Уборос.
Леонардо открыл крышку часов, прослушал забавную мелодию искусного механизма, мысленно пробегая по всем пунктам плана операции под нелепым названием «Операция Ы». На вопрос отца Родригеса, почему такое непонятное, дурацкое и в чем-то шутовское название, он, пожав плечами, просто ответил: «Чтобы никто не догадался». Сам Леонардо давно уже не удивлялся выскакивающим из него непонятным и одновременно понятным словам, фразам, цитатам, выражениям. Поясняют смысл, разъясняют положение, аккумулируют в емкой сбитости цитаты долгие и пространные объяснения? Чудно! А то что неведом их исток, так и Сила с ними!
Так, еще раз по пунктам — нужный квартал почти полностью оцеплен, абсолюта достичь невозможно — все рано останется неучтенная и незамеченная щель или дыра в заборе. Второе кольцо оцепления вот-вот закончит свою рекогносцировку — не сразу удалось пресечь меренье полномочиями секунд-лейтенантов гвардии Наместника и стражи города. Штурмовые тройки — щитоносец, арбалетчик, вооружённый тупыми болтами, и один боец с сетью, заинструктированы до потери сознания, обвешаны антимагическими амулетами, и терпеливо ждут команды в комнатах домов, что стоят напротив атакуемого здания. Жильцы домов ни коим образом не противились явлению нежданных гостей, отбитых на голову и природных идиотов там не проживало. Местные мальчишки от пяти до тринадцати лет, так наоборот были в полном экстазе от приключения и азартно блестели глазами, пожирая восхищенными взглядами оружие и амуницию суровых дядек в броне. Гильдейских каменщиков уже подменили переодетые в их цеховые робы коричневого цвета стражники приората. Основной ударный кулак, и фигурально, и фактически, полное отделение Выжигающих Скверну, беззвучно таиться в двух фургонах что стоят в небольшом отдалении у центральных и черных входов в здание, где находиться Гнездо Совершенных. Не закостенели бы они в своих полных латах, не превратились бы в медлительных черепах с затекшими от долгой неподвижности руками и ногами. Короткие лестницы, ровно до окон второго этажа, находятся в шаговой доступности для второй волны штурмующих. Арбалетчики второй линии в достаточной мере снабжены оглушающими болтами, пращники тоже на своих местах.
Святые же отцы-инквизиторы шумят, ропочут и томятся неизвестностью. В томительном ожидании свирепо бьют копытами и в открытом недовольстве злобно скрежещут рогами по каменным полам и стенам келий и залов приората — Леонардо своей Властью и Правом категорически запретил им показываться на улицах города и тем более в квартале, где свили Гнездо Совершенные.
С момента назначения его министром наказания и вручения ему синей инсигнии прошли ровно сутки и еще пятнадцать часов. До назначенного времени прибытия Совершенных оставалось еще двое суток — прислужники эльдар выдвинулись в дорогу раньше, чем планировали и существенно сократили время своего нахождения в пути, двигаясь по еще не рухнувшему от тепла временному «зимнику». Резерв времени есть, можно что-то еще предпринять, более тщательно подготовиться, предусмотреть и подстраховаться, но и более тянуть не стоит. Там обмолвка, тут внимательный взгляд заметит необычность, что выбивается из серости бытия, там мелькнет усатая и хищнески настороженная рожа стражника, которому тут совершенно не место и не время. И все, все тайное станет явным. Умный и с незамутненным взором прислужник Совершенных сопоставит необычности и побегут, брызнут растворяющимися каплями они по тайным путям, исчезнут в темноте узких ходов катакомб, скрытых переходов и пустоте кривых и вонючих улочек Ночного квартала. Впрочем, там их ждет сюрприз. Леонардо поддернул рукав куртки пряча повязку на запястье, что прикрывает разрез на вене. Поморщился, досадливо углядев пятна проступившей сквозь ткань крови, но это непременное условие. Ритуальные раны должны затвориться сами, не зажить, не залечиться, а именно затвориться. Только так можно достичь необходимого результата. Только если в ритуале используется кровь проводящего таинство и вложена немалая часть его собственной Силы. У него все удалось, итог поведенного им действа превосходен в высшей степени. Ночной квартал отныне его.
Часы отбили три часа дня после полудня. Леонардо поднял руку, привлекая внимание посыльных:
— Внимание! Передать всем подразделения «Час Х настал!». Выполнять! Бе-е-гом! Бруно!
— Да, милорд!
— Тебе пора, Бруно.
Бруно оглянулся на вход в зал, поворачиваясь всем телом, чтобы убедиться в отсутствии посторонних. Нет, глаз ему крайне необходимо восстановить, с таким увечьем он неполноценен как боец.
— Сколько вас ждать, милорд?
— День, неделю, год. Всю жизнь. Тебе не понятно мое веление, Бруно? Мне повторить?
— Нет, милорд, простите меня.
— Иди, Бруно. И… — Леонардо встал из кресла, приблизился к верному слуге, положил ему руку на плечо, заглядывая в единственный уцелевший глаз — Все будет хорошо, Бруно. Верь в своего Господина. Просто верь.
— Да, милорд. Я верю.
Леонардо вскочил в седло поданного ему коня, шевельнул поводьями, ткнул пятками в бока животного посылая его вперед.
— За мной, господа! Хэй-хэй! Ожидание закончено — наше время пришло!
Всё-таки от юношеской непосредственности, азарта, возбуждением перед схваткой и обольстительного ощущения всемогущества и силы, дурманящего до вскипания крови, избавиться трудно. Да и не очень хочется.
Стремительный перестук копыт, мелькают перед глазами улица, улица, переулок, площадь. Добрые горожане опасливо жмутся к стенам, пропуская, уберегаясь от несущейся кавалькады. Грозно громыхающей острым железом, вздергивающей нервы частым ржанием и недовольным всхрапываньем коней, пугающей сосредоточенными и напряженными лицами всадников. Долгий гул эха, бой, звон, оглушительно хлопают крыльями взлетающие из-под копыт коней голуби, заполошный лай собак, надрывный и долгий вопль напуганного шумом осла. Эта какофония звуков несется впереди Леонардо, недвусмысленно предупреждая — с дороги, прочь с дороги! Таиться и скрываться более причины нет — при его прибытии на место будет запущенна в небо шутиха, что взорвется с громким хлопком разбрасывая яркие огни и подавая сигнал к началу штурма. Она нарушит послеобеденный покой, порвет в клочья сонную тишину квартала грохотом выламываемых ручным тараном дверей, разбиваемых окон, отпущенными в стремительный и краткий полет снарядами пращников, глухо стукнут загнутыми крючьями о подоконники, приставляемые к ним лестницы. Грохот холостых выстрелов из переносных мортирок, рев бронзовых труб, нескончаемый, наполненный жаждой схватки ор атакующих, взрывы и ослепляющие вспышки забрасываемых в окна горшков со смесью пороха и алхимического порошка. Как можно больше шума, грохота, как можно больше дыма, как можно больше паники. Это сработает, это заставит оцепенеть вначале, а потом метаться в растерянности Совершенных и их прислужников. Должно сработать. А тяжелые медные бляхи антимагических амулетов уберегут штурмующих от богомерзкой магии.
Леонардо соскочил с коня, бросил кому-то поводья, огляделся, быстро нашел взглядом сияющего от предвкушения действа фейерверкера, разрешающе махнул ему рукой:
— Запускай!
Разлетающиеся искры от поджигаемого фитиля, противный взвизг, и неуклюжее подобие сигнальной ракеты пронзает толстым поросячьим телом высоту. Оглушающий хлопок, и в небе расцветает зелененое рукотворное солнце. Еще секунду назад весь светящийся фейерверкер побледнел.
«Почему зеленое? Сказал же — красное! Идиоты…».
Но это уже не важно. Грохочут холостыми переносные мортирки, ярясь и содрогаясь куцым телом, дерут болезненно барабанные перепонки гулом бронзовые трубы. «Бей-бей-бей!» извергают яростный рев распахнутые рты штурмующих. С треском ломаются толстые доски дверей под ударами окованных сталью «голов» таранов. Бесчисленные вспышки, хрустальный перезвон вбиваемых в стеклянную муку оставшихся неразбитыми стекол. Редкий, почти единичный, сухой треск выстрелов из винтовалей обороняющихся и более они не стреляют.
Два или три раза выстрелили из дома, не более. Внезапность нападения не дала прислужникам Совершенных занять грамотную оборону, а теперь уже поздно. Все прорвано, все разрушено, все пропало.
Леонардо стоял напротив занятого Совершенными дома широко расставив ноги, заложив руки за спину и откровенно наслаждался видом. Батальное полотно, задуманное и написанное им кистями приказов, красками указов, оттенками распоряжений, прекрасно и восхитительно. Невероятная экспрессия, неудержимый напор, энергия боя буквально ощущаема и вьется широкими лентами у его ног, как ластящийся к хозяину пес. Это все великолепно и этим можно наслаждаться бесконечно, но ему пора. Пора идти в дом. Вошедшие в раж штурмовики могут оставить его без некоторой доли его добычи.
Леонардо, входя, чуть повернулся боком, прибрал распахнутые полы, стараясь не зацепиться плащом за острые щепы, что остались от двери размолотой тараном в труху. Широкое светлое, теперь светлое, с выбитыми окнами помещение. Такое себе подобие холла с парой фальшивых колон с перевёрнутыми креслам. Снесены небрежно к стенам сломанные и целые стулья, стоит пара совершенно непострадавших столиков, рядом перевернутые мягкие широкие лавки, оббитые плотной тканью — прародители диванов. Две слегка изогнутые влево и вправо узкие лестницы ведут наверх, на второй этаж. Несколько распахнутых двухстворчатых дверей, на некоторых сорваны полотна. Где одно, где оба. Уроненные подставцы под свечи, несколько светильников на стенах, чередующихся с аляповатыми картинками в узких рамах. Два огромных монструозных шкапа. Не шкафа, а шкапа с выступающими антресолями, с резными ручками и с медными уголками по всем выпирающим местам. На плиточном полу холла выложены в ряд семь трупов, все с обязательной раной в области сердца. И один труп лежит в стороне накрытый сорванной портьерой.
Леонардо кончиком шпаги приподнял ткань — это штурмовик-арбалетчик из стражи приората. Его голова полностью сожжена, очевидно попал под заклинание. Четверо сильно избитых и окровавленных, крепко связанных прислужника Совершенных охраняются тремя стражниками приората, при виде Леонардо сразу подтянувшимися и одновременно бухнувшими левыми кулаками в грудь. В боевой обстановке честь офицерам отдается любой рукой, а Леонардо не офицер, он святой отец. Ему бойцы просто не должны отдавать воинские почести, но отдали и смотрят с почтением. Значит он хорошо поработал. Это приятно, это тешит самолюбие, это что-то напоминает…
Перед мысленным взором Леонардо мелькнули смутные видения бесчисленных строгих «коробок» Кровавых легионов, замерших под хмурым небом в мертвенной неподвижности. Циклопические строения в мареве безжизненной красной пустыни. Ледяные торосы и мрачные замки-гнезда на скалах. Неимоверно длинные шесты с неприятными даже на вид ломаными знаками-символами в навершии, тяжелые штандарты с нечитаемыми девизами. Вьющиеся на ветру широкие полотнища черных знамен с вышитыми на них знакомыми-незнакомыми рунами. Что-то невероятное, неописуемо огромное среди звезд с холодными огнями по всему колоссальному металлическому телу. Искры стремительных росчерков, что иглами пронзают мрак звездной пустоты вытянутыми телами молниеподобных неведомых механизмов. Ослепительные протуберанцы, сжигающие неизмеримы жаром «короны» звезд, раскалывающиеся на части планеты. Мелькнули отголоском узнавания и понимания названия Тунд, киссай, титул Ситх’ари. Но на этом моменте Леонардо сильно тряхнул головой и даже хлопнул себя ладонями по лицу, изгоняя ненужные ему сейчас видения и воспоминания. И его ли это воспоминания и видения? Его ли это прошлое?
— Первый этаж зачищен? Все осмотрели, ничего и никого не пропустили?
— Весь, святой оте… Командир! Нет никого на первом этаже. И входов в подвал нет, мы щупами ну как вы инстру… Говорили нам, искали. И этих всех ткнули в сердце, как вы приказывали, командир. Один притворялся, сука, кинжал под брюхом прятал, тварь.
Стражник со знаками различия капрала на плече смачно плюнул в сторону трупов прислужников. Стоящие рядом с ним стражники подтверждающее кивнули, пробурчали что-то неразборчивое, похожее одновременно и на «Так точно!» и «Так и есть!».
— Хорошо. Молодцы! Хвалю. Что наверху? На втором этаже?
— Там гвардейцы и Выжигатели сиськи мнут — капрал злорадно ухмыльнулся — они перед третьим этажом застряли. Мы им, давайте святого отца… То есть командира позовем! А они жопы… Э… рожи кривят, а сами Пелену пройти не могут!
— Пелена? Хорошо, я разберусь. Этих на улицу и передать конвойному отделению. Взамен вас пусть тут встанут болваны из городской стражи. Самим осмотреться, получить медицинскую…. Получить помощь от лекарей. Выполнять!
— Есть, командир! Слушаемся!
В этот раз ответ дружно многоголосен, быстр, без размышляющей паузы и без задержки.
Леонардо шагнул на ступени лестницы и поднимаясь уже с пятой ступени увидел окованные железом ноги гвардейцев. Переминающиеся, сумбурные и хаотичные в неуверенных шагах, явно нагло оттесненные от подъема на третий этаж Выжигающими Скверну. Что, впрочем, и следовало ожидать от непробиваемых стальных истуканов. Невероятный апломб их, границ для себя не ведал.
Он сделал пару шагов, останавливаясь за спинами гвардейцев и отблесками синеватой стали наспиннков Выжигающих Скверну, крепко-накрепко соединенных с массивными наборными набедренными обручами. Что наспинники, что сегменты набедренных обручей Выжигателей были щедро декорированы бесчисленными черепами, шипами, крючьями, выгравированными языками пламени и святыми письменами. По всем свободным местам и поверхностям. Он постоял немного, ожидая, когда на него обратят внимание. Не обратили, не заметили. Тупо топчутся. Упрямо и уныло пялятся на лестницу, что ведет на третий этаж.
Устав ждать, Леонардо скучным голосом требовательно произнес в запорошенные пылью напряженные спины:
— Где тыловое охранение? Лейтенант! Что у вас тут за бардак?
Лейтенант гвардии Наместника вздрогнул, быстро повернулся на голос, с короткой задержкой зазвякало железо, хищно блеснули лезвия мечей, жало коротких копий. Алчными к мясу жерлами уставились в его сторону тупорылые дульца коротких дробовых винтовалей. Леонардо досадливо дернул уголком губ: «Кутята. Щенки! Один матерый Зверь вырезал бы все это стадо за семь долгих вздохов! А уж рыцарь-массаси за пять. Ученик? За три секунды? Нет, чуть больше — где-то три секунды с четвертью».
— Святой отец… Это вы святой отец?
— Нет, это почтальон Печкин, принес… — О, бездна и эльдары породившие ее! Какой еще почтальон Печкин, да умереть ему без покаяния! — Успокойтесь, лейтенант, я это я. Тот самый святой отец. Выставьте тыловое охранение, пока еще живой лейтенант, а то к вам со спины раргор подберется, а вы его и не заметите.
Более не обращая внимание на покрасневшего от возмущения и захлебнувшегося воздухом для ответа ему лейтенанта гвардии Наместника и его подчинённых, Леонардо прошел вперед. Не останавливаясь ни перед кем, режа эту кучу вооруженного мяса как окованный острой сталью нос парового ледокола речной весенний лед. Перед ним торопливо расступались.
— Что тут у вас, командор?
— Тут у нас Пелена, святой отец. Тройная. С фокусирующим центром на верху, вон там — латная рукавица Выжигающего Скверну зло ткнула в одну единственную дверь на третьем этаже. Странная внутренняя архитектура здания. На первом этаже куча дверей, на втором — Леонардо осмотрелся — всего четыре. На третьем только одна. Или это перепланировка? Да, скорее всего — вон та и эти панели отчетливо выделяются от соседних по цвету.
— Окна? Стены? Потолки? Что-то предпринимали, командор, что-то пробовали? Или?
Из-под матового часто перфорированного забрала в ответ донесся еле слышимы вздох, голос командора был глух и… И удручен?
— Это многоугловая сфера, святой отец. Каждая доступная точка закрыта двухслойным щитом и поддерживающей их прострочкой — и сразу же пояснение — Нитями-заклинаниями они прострочены. Не сталкивались с таким Пологом раньше, святой отец?
— Где я мог, командор?
— Ну… — сдвинулись чешуйчатые ремни крепления доспеха, приподнялись шипастые наплечники, вздымаемые пожимаемыми плечами — Мало ли где вы могли что узнать и увидеть, святой отец. Ведете то себя не как…
Командор оборвал сам себя. И нет в его голосе насмешки над безусым юнцом, только тень смущающего его самого уважения к безусому щенку.
— У Пелены форма октаэдр? Или тетраэдр? Фокус самоподдерживающийся на кристалле или же он завязан на операторе?
Леонардо требовательно посмотрел в металл забрала командора.
— Не понимаю, о чем вы, святой отец, да мне и без разницы. Я знаю одно — Пелену нам не пробить. Ничем не пробить. А эти твари там полгода могут просидеть, если им воды и жратвы хватит. Даже шарами Святой Агнессы эту дрянь не взять. Да и шары эти больше на защиту работают, чем на атаку. Надо в столицу вам сообщать об этом, в Ордо Маллеус, святой отец. Там есть посвященные в тайные знания святые отцы, что эту пелену за две декады вскроют.
— А твари в это время уничтожат все документы, все свои записи и покончат собой подарив нам на последок массированное посмертное проклятье. И у города Нуэлл больше не будет квартала Сиреневых кустов, а у Выжигающих Скверну будет новый командор. Так как предыдущий облажался и не справился. О себе я молчу, слишком мала и незначима величина.
— Кхм-мм… Ну… Да, так все и будет. Вы все правильно сказали, святой отец.
— Тогда нам просто необходимо вскрыть эту Пелену, командор, и сильно огорчить этим всех, кто за ней прячется. Смертельно огорчить. Поэтому вели всем твоим людям спуститься на первый этаж. А вы, лейтенант, уводите своих… — Леонардо чуть подумал и добавил — И вообще уводите всех остальных из здания, лейтенант. Сам дом оцепить, никого не впускать, никого не выпускать. Это приказ. Вас командор, я попрошу отойти к лестнице. Отойдите как можно дальше.
Леонардо не оглядывался в поисках наглядного исполнения своих приказов, не смотрел на командора и закованные в сталь фигуры Выжигающих Скверну, что с оглушительным лязгом и топотом поочередно спускались на первый этаж. Он замер перед Пеленой и пытался ее познать, понять, как это работает. В его разуме всплывали из темных глубин змеящиеся, изломанные, наполненные Силой знаки, символы, светящиеся багровым цветом руны. Звучали, вначале еле слышимые, постепенно обретающие наполненность мощью и тайным знанием гортанные слова древнего языка.
«Счатсатул ну мидван тиукджонту! Котсвинот итсу нуйак. Ашаджонту! Ари аджак котс аша!».
Что-то невидимое, неощущаемое, еле ощутимо дрогнуло перед ним. Руки, закрепляя успех взвились перед грудью, задвигались змеями, плетя невероятно сложную вязь рунного письма. Горло напряглось готовое выстрелить-каркнуть фразой активатором, фразой-ключом. Пальцы правой руки сложились в клюв, что намерен расколоть неразрушимую скорлупу.
«Котс тиук Кьясик!».
В центр бесцветным огнем медленно разгорающейся точки ударил клюв хищной птицы, сложенный из побелевших от напряжения пальцев. Под ногами ощутимо дрогнуло, пол стукнул в пятки, как-то странно, не снизу-вверх, а как будто сбоку и одновременно сверху под немыслимым углом. Настенные светильники поплыли оплывающими свечами, панели стен вспучились распираемыми пузырями, словно бы намеревались лопнуть многочисленными осколками, но застыли, замерли гротескными фигурами фантасмогоричного декора в подрагивающем мареве. В мареве воздуха? Нет, в чем-то другом, в непонятной смеси статичного и подвижного, хаотично меняющего плотность и прозрачность. Медленная, словно просыпающийся вулкан, волна искажений прошлась на мягких лапах призрачного кота по телу Леонардо, по стенам дома, по воздуху, по окружающей реальности и затихла где-то там, в далеком межмирье с хрустальным звоном лопнувшей струны. Прямо перед Леонардо негативом проявилась бледная тень, постепенно насыщающаяся крадущей свет тьмой и обретающая четкие грани абриса его тела.
Леонардо отпустил, бросил расслаблено вниз дрожащие от напряжения руки, не оборачиваясь, устало произнес:
— Как видите, командор, у меня получился проход только для меня одного.
— Я это вижу святой отец. Святой отец, возьмите с собой шар святой Агнессы. И… И медальон Выжигающего Скверну. Они вам помогут.
— Именной медальон Выжигающего Скверну, что настроен только и лично на вас, командор, и шар, что весит более килограмма и размером со шлем стражника? Вы уверенны, что это мне это действительно поможет, а не наоборот? Вы уверенны в этом, командор?
Отвечая командору Выжигающих Скверну, Леонардо откровенно выделил тоном голоса слова «уверенны» и «поможет» вложив в них весь доступный ему сарказм и неприкрытую насмешку и не дожидаясь ответа, шагнул в мрак, в темноту, в себя.
И сразу же сложился вниз, еле-еле уберегая свой подбородок от встречи со своим же коленями. Прокатился злым ежом с колючими иглами даги и шпаги, выстрелил стрелой-телом, бешено крутящимся веретеном уходя в сторону, в бок. Там, где только что была его голова и плечо выгрызли выщерблинами пол тупорылая свинцовая пуля и сноп картечи. И вспухли огнем доски пола. Правый локоть, плечо, запястье и бок вспыхнули коротким жаром боли и тут же заледенели. Толчок Силы! Полотно Тьмы! За его спиной, полусферой, затрепетала полотнами мрака неощутимая и непроницаемая пленка силового барьера. В висках неприятно, болезненным напоминанием, сильно кольнуло, предупреждая — Силы у него мало и стало еще меньше.
Леонардо неторопливо встал на ноги, из-под распоротой манжеты куртки и из-под ее полы выкатились к подошвам сапог тяжеловесно встукнувшись в наборный пол рубленные куски свинца. Еще сильнее закололо виски, будто обруч с иглами внутри принялись стягивать винтами. За его спиной что-то ослепительно сверкнуло, дергано заискрило, чувствительно повеяло холодом вымороженной пустыни и одновременно невесомой теплотой летнего утра. Не знакомое ему ранее ощущение. Леонардо, не обращая внимания на буйство стихий за спиной, осмотрелся. Рванные широкие дыры в плаще и на рукаве куртки, вздыблен клочьями подкладочный материал на плече, срезаны как бритвой волосы на макушке — это били на уровне пояса.
— Неплохо, для низших, очень неплохо.
Сбитые с ног Толчком Силы, вмазанные в пол разбрызганным месивом плоти, обломков костей и лужами вонючей слизистой смеси крови и содержимого кишечника рядом с ним умирали четверо прислужников Совершенных. Леонардо вытянул руку ладонью вниз, крутанул кистью на полный оборот, складывая пальцы в топорщившийся фалангами вверх неровный кулак. Как будто сжав невидимое нечто, он потянул это на себя. Тела прислужников коротко дернулись в спазме агонии, замерли, колючая боль в висках чуть-чуть притихла. Ну этого следовало ожидать, в этих низших Силы лишь только на один жалкий глоток, но на некоторое время ему хватит. Ведь там, за спиной, его ждет почти пир и вкуснейшие блюда.
Леонардо повернулся — за мраком пелены барьера ярились в бессилии двое Совершенных. Ломали руки в неестественных изгибах, подаваясь вперед всем телом и вытягивая шею. Плели мертвенно-белыми пальцами сложную вязь, складывали их в мудры? В чакры? Во что-то складывали. И непрестанно кривили, рвали губы в словах-активаторах заклинаний. Крупные капли пота и ярко-алой крови из глазниц на избледневших от неимоверного напряжения лицах. Жилы на шеях вздуты в готовности порваться, глазные яблоки заполнены сплошной краснотой лопнувших от натуги капилляров, пузырящиеся хлопья желтоватой пены в уголках губ и на подбородках. Они били и били в барьер Полотна Тьмы огненными шарами, хладом, зноем, ледяными иглами, даже кулаками и ногами в кратких перерывах между заклинаниями.
— Берсеркеры, что ли? — задумчиво пробормотал Леонардо, раздумывая чем их лучше и как приложить. Только в этот раз нужно соизмерять вкладываемую силу с необходимым ему результатом.
— Что же вы так бьетесь, так бьетесь? Вы же так никогда не убьетесь!
Опять знакомые-незнакомые слова, его и не его фразы-выражения. Постепенно начинает раздражать.
Что же ему использовать? На Темный Тутаминис не хватит силы. Силовой Толчок, Пресс, Скольжение в тенях, Фламус-фракта или Молнии Силы? Все это ему не подходит. Эти техники предназначены для сокрушения, для слома сопротивления противников и оставляют после себя либо мешки с мясом с раздробленными костями и лопнувшими внутренностями. Либо разрезанные на части тела, либо сожженные в осыпающийся пылью пепел головешки вместо живых пленников. Неожиданно в беспокойный океан его долгих размышлений всплыла из глубин памяти огромная подводная лодка, гигантская белая субмарина с названием «Альтус-сопор» по кругу ослепительно снежного цвета рубки.
Кстати, да! Почему он забывает о Светлой стороне, Сила ведь неделима? Он, чьи предки первыми ступили на поверхность Зиоста и Тунд? И еще, что такое подводная лодка? Как может лодка плавать под водой? Это же лодка!
Леонардо — в который уже раз — встряхнул головой, изгоняя ненужное сейчас, мешающее ему. Ноги его скрестились и плавно подогнулись, опуская тело в позу медитации с несгибаемо прямой спиной, словно он сполз вниз, опираясь лопатками, по поверхности стены. Глаза плотно закрылись, отсекая буйство сполохов света и огня за барьером, дыхание постепенно затихло, не вздымая более во вдохах и выдохах грудную клетку, гулкий стук сердца кусочком льда растворился в замерзшем потоке крови. Фигура Леонардо задрожала, подернулась быстрой рябью как на экране неисправного головизора и исчезла. Совершенные с другой стороны силового барьера недоуменно переглянулись друг с другом и вдруг осыпались телами на пол. Как марионетками с перерезанными нитями. С мягким стуком ударились о пол, гулко треснулись головами. Между упавших Совершенных задрожал воздух, мелькнули-вскинулись вверх полосы туманных теней и в их невесомой плотности проступила фигура Леонардо. С заострившимися до остроты лезвия чертами лица, блестящей от пленки холодного пота кожей, с невыносимо ярко сияющими тяжелым золотом Каддаф глазами. В его висках рваным ритмом грохотали барабаны, великанский молот мерно и неотвратимо опускался на наковальню, бешенным пульсом стучала вскипающая кровь.
Леонардо судорожно выдохнул, нескладно преломился в колене, склоняясь над одним из Совершенных. Бьющиеся в неостановимом треморе указательные пальцы трепетно и нежно, словно свершая нечто интимное, коснулись висков лежащего на полу, остальные пальцы легко, одними кончиками легли на скулы и щеки, большие застыли в воздухе. Воздух перед губами Леонардо шевельнулся, потревоженный слабым выдохом, рождавшим тяжелые, тягучие, значащие слова:
— Nu Chât Qyâsik. Nu Chât J âsik! Wezoc, Та’ак su ! Я обретаю Силу. Я обретаю тебя! Проснись, ты свободна!
Пальцы Леонардо засветились нехорошей даже на вид смесью багрового с золотым цветом, кончики его указательных пальцев до первых фаланг погрузились в виски Совершенного, словно вплавлялись в растаявший на солнце пластилин. Совершенный вытянулся, ломко хрустнул всеми суставами и обмяк. А Леонардо, оживая на глазах, обретая естественный цвет лица и еще более ослепляющее сияя расплавом золота в глазах, встал с колена, развернул плечи, несколько раз сжал и распрямил пальцы. Между кончиков его пальцев проскочило несколько слабых фиолетовых искр. Леонардо хмуро и досадливо сдвинул брови.
— Нет. Не то, не то. Может быть этот порадует? Хотя вряд ли, алмазы редко находятся в навозе.
Леонардо склонился ко второму Совершенному. Когда он оставил его, он еще изменился — плечи стали видимо шире, гордо и надменно поднятая голова, глаза сверкают уже вовсе нестерпимым огнем пламени звезд, а от его фигуры веет неизмеримым могуществом и неимоверной мощью. Но на лице все то же хмурое и недовольное выражение.
— Может быть год был неудачный, все время шли дожди? Или хранили неправильно. Стоя и на свету. Столько мутного осадка! Кгха!
Леонардо еще раз глухо кашлянул, словно что-то сплевывая, дрянное и с гнилостным вкусом, невольно оглянулся — не услышал кто какую глупую неуместность он только что изрек. Затем огляделся более пристально. Ну как он и предполагал — перепланировка и материальная иллюзия. В действительности на третьем этаже не куцая площадка с одной единственной дверью, а привычно широкое помещение, вытянутое коротким конусом, острие которого упирается в закрытую дверь. Две двери по левой и правой сторонам помещения настежь распахнуты. Наиболее верное предположение, что это комнаты «выпитых» им Совершенных, приближенных и одновременно телохранителей Главы Гнезда. Интересно, Глава так же мерзок на вкус? Леонардо невольно передернуло. Да, Сила бурлит в нем, бескрайним океаном, но… Но вкус ее… Леонардо вспомни запах Совершенного, что томился в камере на минус третьем ярусе приората. Какой непередаваемый аромат! Какая гармоничная композиция запахов! Всего в меру — терпкости, легкости, сладостности. Да, особенно сладостности! Моя прелесть! Пока недостижимая им прелесть.
Леонардо сокрушенно вздохнул, одной рукой сломал-расстегнул серебряную фибулу плаща, сбрасывая его на пол — рванная тряпка, под ногами ей и место. Прижавшись к стене, осторожно заглянул в первую комнату, затем стремительно переместившись на другую сторону коридора, во вторую. Везде пусто и никого нет, что ожидаемо — давно бы выскочили, вон они тут — Леонардо покосился на иссушенные им тела Совершенных — какие боевитые. Аллахакбаровцы хреновы. О, Господь и Сила! А это кто еще такие? И почему им эпитететом название едкого корня?
Громко топая, буквально впечатывая подкованные каблуки сапог в пол, он вошел в одну из комнат. Беспорядочно разбросаны вещи, горшки со цветами перекосившись неустойчиво балансируют на подоконнике. Сами окна запечатаны толстостенными мощными ставнями. Пара картечных винтовалей лежит на взбудораженной разбросанными подушками и сбитым в комок одеялом широкой кровати без балдахина. Рядом с ними, почти сползшие на пол с перекидными ремнями бандольеры с толстыми тельцами патронов в петлях кармашков. Это хорошо. На пустом столе одиноко лежит неуклюжий массивностью и грубыми формами древний кремниевый револьвер. Леонардо взял его в руки, покрутил, примерился. Тяжелый, пружина для надвижения каморы барабана ствола явно слаба. Из-за попадания искр на порох возможен одновременный выстрел сразу из двух камор барабана одновременно. Дрянь, а не оружие! Леонардо бросил револьвер обратно на стол, одновременно с удовольствием вспоминая свои револьверы и одновременно жалея, что их с ним нет — они у Бруно. Вслушался в тишину за закрытой дверью.
Ничего, никакой реакции на создаваемый им шум. Хорошо, еще пара минут осмотра. Бумаг никаких нет ни на втором столе, ни на пюпитре у окна, ни в выдернутых им ящиках из огромного комода. Серая цветом и тоном, из плотного материала, дорожная одежда в раскрытом шкафу. Открытые впопыхах, с развороченным нутром баулы, оплетенные широкими толстыми ремнями. Отзвук от удара приклада дробовой винтовали в торцевую стену всюду однороден и глух — потайной двери тоже нет.
Леонардо поочередно зарядил дробовики, отрегулировал как ему нужно их ремни. Один наклонно и свободно перекинул через шею стволом вниз к левому бедру, чтобы потом сразу перехватить. Второй взял в руки. Шагнул из комнаты в коридор и в навскидку, не целясь, выстрелил в дверь, в место примерного расположения запоров. Брызнуло щепой, разряженный дробовик упал на пол, подошва левого сапога вбила сильным ударом дверь в комнату, тело замерло справа у выбитой двери. И вновь тишина и никакого движения. Умерли там все что ли, с перепуга? Леонардо коротко качнул прихваченным в последний момент на выходе из комнаты револьвером, швырнул его внутрь, громко крикнув вслед железяке:
— Ахтунг! Гранате!
Револьвер гулко бухнулся на пол, проскрежетал коротко металлом, резким стуком возвестил, что он встретил на своем пути препятствие и более планировать по твердым поверхностям не способен. Леонардо на мгновение отлип от косяка двери, низко присел, коротко глянул в комнату и отшатнулся обратно, уходя с траектории ожидаемого выстрела. Параллельно всем этим действиям отстраненно-привычно удивляясь своему неожиданно профессиональному навыку в обращении с незнакомым огнестрелом, умелым киданием каких-то «гранат» и злому ерничанью, выразившемуся в словах, произнесенных на неизвестном ему лающем языке. Нужно входить. Но перед этим Леонардо, подчиняясь какому-то толчку изнутри еще раз выкрикнул в тишину комнаты что-то вновь не свое, чужое:
— Кто не спрятался — я не виноват!
И вошел в комнату чутко поводя по сторонам стволом заряженной винтовали.
В комнате было пусто. Совершенно пусто. Ни комодов, ни шкафов, ни стульев вдоль стен или стола, ни мягких уютных диванчиков. Ни окон, ни настенных или на стойках светильников. Вообще ничего. Только плотно сплетенные циновки покрывающие весь пол. И кинутый им револьвер, приткнувшийся у стены. И еще в ней был… Человек? Человеческий старик? Не человеческий старик?
Леонардо, мягко ступая, по кругу обошел существо. Длинное тело, длинные руки и ноги, вытянутый вверх череп. Черты лица плывут, они андрогинны. Слева женщина, справа мужчина, спереди ребенок. Подбородок острый, нос острый, уши острые на кончиках. Огромные, миндалевидные — такие бывают? — глаза затянуты сплошной чернотой, только в уголках глаз что-то светиться намеком на белый цвет. Все в этом существе кричало о чуждости роду людскому. Все в нем резало глаз, лупило наотмашь ощущением неправильности, нарочитой неслаженности и несложенности. Так режет глаз гротескная карикатура на и так чрезвычайно уродливого человека.
Широкие костистые ладони с прозрачными когтями на кончиках паучьих пальцев существо возложило на странный многолучевой предмет. Устройство? Артефакт? На кончике его острого носа застыла в бесконечном падении прозрачная капля. Не пот и не сопли. Что-то непонятное, с невесомо и медленно танцующими в вытянутом тельце влаги черными точками. Касаться неизвестного предмета и существа держащего его Леонардо категорически не хотелось. Что внутри выло тревожным базером, нудной сиреной, беспрестанно моргало темно-алым, кто-то бесконечно кричал, не останавливаясь и не прекращая ни на миг: «Алярм! Алярм! Алярм!».
— Ты Глава Гнезда?
Молчание. Ничто не дрогнуло в существе, не откликнулось на его голос. Только черные пылинки в капле ускорили свой танец.
— Ты человек? Ты Совершенный? Или ты… Ты эльдар?
Все тоже молчание в ответ, все та же мертвенная неподвижность существа. Лишь точки-пылинки все быстрее и быстрее закручивают спираль своего танца, переплавляя свое хаотичное движение в нечто упорядоченное и опасное. Опасное?
Хрустальным звоном разбиваемого бокала дзанглуло в голове, блеснуло вспышкой мгновенного озарения и пазл сложился. Леонардо воткнул ствол дробовика в затылок существа и не раздумывая нажал курок. Оглушительно бахнуло, плотный белый клуб дыма попытался захватить все пространство комнаты, но не смог и стал медленно развеиваться, а разгорающееся злое свечение артефакта стало постепенно угасать, изредка бессильно мигая колючими вспышками. Леонардо стер со щеки что-то вязкое и липкое, попытался припомнить в какой из комнат он видел хорошее удобное кресло. Встречать гостей стоя не соответствует его статусу.
Когда в комнату Главы с оглушительным лязганьем вломились и быстро рассредоточились вдоль стен заключив его стальную полусферу Выжигающие Скверну, он сидел, заложив ногу на ногу, и пил неплохое фринийское прямо из бутылки. Чередуя глотки неторопливо, растягивая удовольствие, изничтожал сладкий рулет, откусывая от него небольшие кусочки.
Совершенные оказались не такими упоротыми аскетами, как их Глава, проклятый эльдар. В их комнате нашлось и копченное мясо, и сочащиеся слезой сыры, и вот эти невероятно вкусные рулеты с ягодной начинкой и щедро обсыпанные шоколадной крошкой. И неплохой продукт южных винодельческих провинций империи. Еще нашлась обильная россыпь свежей чеканки полновесных флоринов в одном из дорожных баулов, которые тут же исчезли во тьме кармана его куртки. Ни бокал, ни толстостенный стакан, ни оловянную кружку Леонардо брать не стал — захотелось пить вот так, прямо из горлышка бутылки. Было в этом действе что-то родное, уютное теплом дома. Что очень и очень странно — дома он никогда «из горла» не пил. Даже выжатые соки и молоко из кувшинов.
Леонардо оглядел замерших стальными истуканами Выжигающих, буркнул вслух, безадресно, в никуда:
— Ожидаемо. Ну вот кто бы сомневался? Только очень долго. С силами собирались?
Гм-м, а вот эти штуки у них на шеях не очень-то напоминают громоздкие шары святой Агнессы. Ажурные, со сплошной вязью святых письмен по пересекающимися кольцам. Светящиеся мягким, успокаивающим белым светом, возможно выточенные из кости, небольшие, с кулак ребенка шары. Видимо милашка Агнесса могла производить и эксклюзивные товары, не только массовый ширпотреб, который намеревался всучить ему командор Выжигающих. Леонардо отпил вина и сокрушенно покачал головой — кругом обман, надувательство и хранение только своих эгоистичных интересов! А ведь одно дело вместе делали, плечом к плечу скверну искореняли!
— Браво, браво, брависсимо! Великолепно! Неописуемо! Феерично! Гранд фантастик! Вы справились, Леонардо! Совсем один против всех! Герой! Вы победитель, министр наказаний! — голос отца Родригеса и его громкие аплодисменты отвлекли Леонардо от минорных размышлений о природе человеческой. Хм, очень неплохое вино! Вкус только несколько резок, но букет отличен и есть мягкий эффект незаметного опьянения. Леонардо посмотрел на отца Родригеса всего в какой-то переливающееся ткани с головы до ног. На его талии наборный пояс с вычеканенными в металле суровыми ликами святых, на плечах епитрахиль. На груди, на цепи из малых Кругов склепан один огромный Святой Бесконечный Круг, весь покрытый знаками, значками, буковками. И он не один. Помимо командора за его спиной, сбоку притаилось что-то низкорослое и пузатое в таком же, скорее всего, защитном одеянии.
— Только не вздумайте произносить «Даст ист фантастиш», Родригес — прокляну на хрен. Это на вас что за изыск сумасшедшего кутюрье? Защитное одеяние? И кто это с вами? Тяжелая артиллерия? Конница из-за холмов?
— А вы и проклинать можете, Леонардо? Или мне будет позволительно именовать вас как-то иначе? Эльдар? Арлекин? Иннари? И да, это защита от нечистой магии. Непробиваемая защита!
Последние вопросы отец Родригес невежливо проигнорировал. Леонардо скептически взвел вверх бровь, затем, изображая наигранное возмущение свел брови к переносице:
— Ну-ну… Блаженны верующие. И не смейте именовать меня этими собачьими кличками, Родригес. Тем более обзывать каким-то клоуном и чьим-то там сыном!
В разуме блескучей молнией мелькнул облик нечто полосатого, гнусаво и мявкающе произносящего: «Я сам свой собственный! Усы, лапы и хвост! Вот мои…».
Леонардо шумно фыркнул, чуть брызгая каплями вина. Нет, это не «неплохой» напиток, это чудесный напиток! Чудный! Вроде бы в той комнате была еще одна бутылка этого нектара?
— Эльдар… Труп эльдара лежит перед тобой, Родригес — Леонардо шевельнул носком сапога, истекающий слизью кусок сизой плоти.
— Точнее, это все, что от него осталось. Признаюсь, не удержался! У этих эльдар очень интересное устройство внутренних органов. Представляешь, Родригес, у них четверная спираль ДНК! Но ты дремуч и невежественен, и ты не знаешь, что такое ДНК. А меня, низший, ты можешь называть Владыка или Повелитель. Впрочем, в отсутствие других Темных Владык… — Леонардо ненадолго задумался взвешивая «за» и «против» — Ты можешь называть меня Ситх'ари.
— Я буду называть тебя тварь! И ты пойдешь с нами исчадье бездны! Встань на колени тварь, пред ликом того, кто овеществляет здесь Волю и Силу Господа! — толстое и низкое гулким басом неожиданно прогавкало из-за спины отца Родригеса.
— Ну что вы, брат Свитт, зачем так грубо и громко! Юноша все прекрасно понимает и пойдет с нами, сам пойдет. Ведь нет силы способной одолеть воинов Господа, тем более, когда они вооружены Повергающим Кругом и опоясаны цепями Всех Святых.
Леонардо вновь покачал головой, в который раз уже вздохнул:
— Все вы, низшие, непробиваемо уверенны в себе. Невыносимо пафосны и патетичны. Шумны и крикливы. Мерзки, вонючи, низки во всем — в своих помыслах, желаниях, целях. Слепы и глухи — Леонардо резко вскинул руку, останавливая непререкаемым жестом намеревавшегося прервать его отца-инквизитора и яростно запыхтевшее толстое и низкое.
— Помолчите, низшие! Возможно то, что вы услышите сейчас, дарует вам знание и понимание того, что этот мир, что все, что вас окружает, совсем не такой и не такое, как вам кажется. Что ваш бог мертв, так и не родившись. А вы ослеплены тысячелетней ложью и сами себя похоронил под догмами и традициями, правилами и условностями. Вслушайтесь и попробуйте понять. Возможно, только возможно, вы прозреете, низшие.
Леонардо выпрямился в кресле и принялся размеренно декламировать с каждым словом распространяя вокруг себя давящее ощущение мощи и усиливая и без того ослепляющее сияние золота своих глаз:
— Покой это — ложь! Есть только страсть! Через страсть я познаю силу. Через силу я познаю мощь! Через мощь я познаю победу. Через победу мои оковы рвутся. И великая Сила освободит меня!
— Взять его!
Стальные болваны Выжигающих Скверну ринулись на Леонардо. То есть отцу- инквизитору Родригесу и его неизвестному толстому и низкому спутнику показалось, что они ринулись. В действительности реальность оказалась ужасна — что-то невидимое, неощущаемое ни одним из пяти чувств, сдавило несгибаемых Выжигающих. Давило одновременно сверху и снизу, со всех сторон, не позволяя сдвинуться им с места и избежать смертельной опасности. Избежать медленной и неотвратимой гибели. Заунывно скрежетали неумолимо сминаемые доспехи из самой прочной, способной противостоять богомерзкой магии проклятых эльдар, данатаской стали. Фонтанами, струями, широким веером брызг из тел, из Выжигающих выдавливалась кровь. Темная, алая, смешанная в неизъяснимый в сочетаниях цвет с соками их плоти. И бессильно сияли белым святым светом истинные шары святой Агнессы. А эта тварь, это существо с ослепительно пылающим плавящимся золотом в глазах и обликом прекрасного юноши откровенно скучающе наблюдало за всем этим ужасом. И его не коснулась ни единая капля, ни частица крови, промелькнуло в мыслях отца-инквизитора Родригеса, оттирающего и оттирающего свое лицо от парящего, теплого, липкого с соленым медным привкусом.
— Господи… Что… Что это?!
— Это? Индивидуальный Пресс Силы для каждого вашего железного болвана, Родригес. Кстати, эта техника отнимает существенную долю Силы. Очень нерационально. Эффектно, но не эффективно — пожаловалось расстроенным голосом неведомое существо.
Тела умерших Выжигающих с грохотом рухнули у стен. Вслед за ними упало обморочно низкое и толстое с гулким басом. Отец Родригес слабо покачнулся заваливаясь назад, но не упал. Устоял, наткнувшись спиной на что-то массивное и холодящее металлом судорожно сведенные вместе лопатки. Это командор выжигающих Скверну нерушимой и неподвижной башней возвышался за его спиной.
— Кстати, давно хотел у вас спросить, командор, а кого вы «косплеите»?
— Что мы делаем, тварь? — голос ответившего существу командора был наполнен пылающим гневом, опаляющей ненавистью и бессильной яростью.
— Ну, изображаете. Представляете. Для чего вам все эти бесчисленные черепа на доспехах, странные и бессмысленные знаки везде и всюду? Шипы, крючья, цепи, громоздкие детали декора? Эти вот штандарты за спиной? Это ведь все вам только мешает, это абсолютно и совершенно не функционально. Зачем вам это, сможете мне объяснить?
— Это наш неизменный облик, тварь! Он освящён тысячелетием нескончаемых битв с вами, порождениями распроклятых бездн, с мерзкими созданиями!
— Ясно. Бла-бла-бла… И ни грамма, ни крупинки полезной информации. Уйдете, командор? Я вас отпускаю. Нет? Тогда прощайте, командор! Вы были стойким оловянным солдатиком! Я чрезвычайно горд тем, что сражался с вами в одном строю! Ave miles!
Существо вскинуло развернутую ребром правую ладонь к виску, стукнув об плечо донышком бутылки, зажатой между пальцев. А отец-инквизитор Родригес сперва ощутил, а потом и услышал, как что-то огромное и тяжелое рухнуло за его спиной. Заставить себя обернуться и выпустить из поля зрения кошмарное создание он не мог, ему было страшно.
— Гм-м… Как-то некрасиво получилось. Смазал такой момент!
Опустошенная бутылка небрежно отброшена в сторону. Существо встало с кресла и медленно пошло вдоль трупов, Выжигающих Скверну, сдергивая, снимая с их тел истинные шары святой Агнессы еле слышимо деловито приговаривая:
— Вещь в хозяйстве хорошая, даже нужная. Не дело ей тут в говнище и кровище валяться. Моим зверям это точно пригодиться.
И это оказалась для отца Родригеса последней песчинкой, последней каплей сломавшей его, и он закричал. Страшно, надрывно. Извергая криком из себя весь ужас, весь необъятный страх, всю пожирающую его естество жуть. А затем его висков коснулись подушечки указательных пальцев кошмарной твари и старший отец-инквизитор Родригес, «Крыса» Родригес, Тайный представитель Третьего отдела Священной Конгрегации Матери нашей Церкви умер.
Леонардо встряхнул руками, сбрасывая, скидывая с пальцев неприятное липкой вязкостью и задумчиво посмотрел на потолок и на низкое и толстое без сознания валяющееся на полу
— А почему бы и нет? Концовка у шоу должна быть эффектной!
Вскинулась над головой повернутая вверх тыльной стороной ладонь, брызнули, взорвались ломанной щепой, обрубками балок перекрытий, осколками черепицы потолок и крыша выламывые бессознательным, а теперь уже мертвым телом. Леонардо стремительным прыжком воспарил сквозь огромную пробоину в звездную пустоту, глухо стукнул подошвами сапог об скользкую черепицу. Быстро осмотрелся, охватывая взглядом кольцевое зарево бесчисленных фонарей, светильников, чаш с жиром на трехногих подставцах, огней факелов внизу вокруг дома и исчез, растворился в густой темноте ночи.
«На лапах, на лапах, бегу на мягких лапах. На запах, на запах, на запах. Бегу ночной тропой».