Глава восьмая.
О душных подвалах Ночного квартала, тупых низших, о Первом и Втором Зверях, о сложностях ситхской алхимии, странных поступках Леонардо и обретение Слуги, о разговоре с врагом, что, возможно, станет временным союзником, но никто в это не верит и на это не надеется.
— Вот оно, Господин, так все и деется в городе. А еще…
— Помолчи. И используй время своего молчания для вспоминания того, что ты упустил в своем рассказе. И тщательного анализа, рассказанного тобой — заметив медленно стекленеющие глаза низшего Леонардо раздраженно махнул рукой, сдерживая себя и не позволяя волне гнева выплеснуться в стремительном уколе острием даги в глазницу тупицы — Просто молчи!
Ему нужен более тщательный контроль за эмоциями. Да, он берет Силу из гнева, из страстей, но так низших не напасешься, он всех тут вырежет и Ночной квартал обезлюдеет. Здесь тупы все, не через одного, а абсолютно все.
Леонардо отвернулся от говорящего животного к распахнутому в ночь окну. Вдохнуть глоток свежего воздуха, насладиться прохладной свежестью вместо душноватой и откровенно говоря тяжелой атмосферы его комнат он может только ночью. Днем слишком много любопытных глаз — на рассвете приходит проверенная прислуга из Ночного квартала и окна со ставнями приходиться держать закрытыми. Обычных горожан впускать за ограду дома было бы крайне неосмотрительно, но и эти, вроде бы проверенные низшие, доверия не внушают. Так что его постоянный дневной спутник духота и полумрак.
В Ночном квартале предают и продают все и всех. Отец сына, сын отца, дочь мать, дед внука, внук своего деда и всех остальных родственников скопом. За горсть монет, за заплесневелый кусок хлеба. У коренного обитателя Ночного квартала только одна цель в жизни — прожить сегодняшний день, урвать то, что наполнит его пустой желудок и проснуться утром следующего дня. Живым, не покалеченным, не в «торговой» яме и не связанным в ожидании каравана на Нарские каменоломни. Ради этого они и сбиваются в стаи. Не волчьи, а в подлые собачьи, где ослабевшего члена стаи или одинокого чужака мгновенно рвут на куски. Миф о нерушимом товариществе и братстве воров, насильников и убийц, об их сплоченности и верности главарю, так и остается мифом. Романтический флер, овивающий «ночных работников» благодаря стараниям глупых писак, перебивается неистребимой вонью их подлых душонок. Какие могут быть понятия о чести и верности у низшего, способного убить за медную монету и тут же забыть об этом? Никаких. Впрочем, это так везде и повсюду. В этом мире, в другом — никакой разницы, ни каких изменений. Низшие, это просто грязные и тупые животные. Отбросы мироздания. И куда только смотрит Великая Сила, позволяя им бесконтрольно плодится и размножаться?
Леонардо чуть наклонился в темноту, отперевшись ладонями о подоконник — показалось или нет? Когда кажется, надо проверять.
— Бруно, возьми двух Зверей и проверь улицу. Мне не нравиться тень на углу Кривого дома.
— Да, Владыка!
Бруно коротко поклонился и неслышимо, невесомо ступая вышел из комнаты. Старшина Ночной гильдии с откровенным страхом проводил взглядом его огромную фигуру, двигающуюся плавно и с грацией хищника. Он пугал его больше, чем сам Леонардо.
Странный выверт убогой психики — видимого и ощущаемого он боится больше чем неведомого и непознаваемого. Казалось бы, вот он, Леонардо, страшный колдун с золотыми глазами, творящий странное, не людское, безумное и устрашающее, бойся его, но нет. Не боится. По отношению к себе Леонардо чуял исходившее от Старшины только безразмышляющее преклонение, животное почитание хозяина и лишь малую толику страха. Слабый кислый запах, а не могучая волна мерзкого аромата. А вот теперешнего Бруно он боялся до онемения и непроизвольного пускания газов. Хотя да, ему есть чего бояться. С Бруно он отлично поработал! И ему нисколько не жаль всех тех ингредиентов, драгоценных камней, собственной крови и собственной Силы что истрачены на изменение сути естества Бруно. Не истинный Слуга получился, к сожалению, но нечто близкое к требуемому идеалу. Ниже Слуги лишь на одну ступень. О самих Слугах ему остается пока лишь мечтать — не тот материал, не тот. Нужен низший с сильной волей и духом, добровольно и искренне согласившийся стать его Слугой. Согласившийся без сомнений на изменения себя.
Странные, можно даже сказать ненормальные, эти низшие — ты предлагаешь им мощь тела, долголетие, иммунитет к болезням, регенерацию и даришь возможность вознестись над низшим мясом, познав Пути Силы, а они от этого бегут. Они этого не понимают, не принимают, бояться, впадают в панику превращаясь в дрожащее желе. Бруно, верный и преданный Бруно, и тот шептал молитвы и смотрел на Леонардо взглядом собаки, что не хочет, не желает, но и противиться хозяину не способна. Раб истинным Слугой стать неспособен. У раба тысячи хозяев, Слуга служит лишь только своему Господину и никому более.
Про Ученика или Учеников лучше и не вспоминать, иначе можно вновь провалиться в океан бессильного гнева и кого-то превратить из живого разумного в мертвенный комок праха. Без цели и смысла, без результата. Леонардо заставил себя погасить вскипающий вулкан гнева, вернувшись к воспоминаниям о трансформировании Бруно в своего первого Зверя.
Он тогда не выходил из лаборатории ровно девять дней, срок насмешливо напоминающий время вынашивания своего помета у человеческих самок. Но если быть беспристрастным и непредвзятым в определениях, Бруно он действительно «рожал». В немыслимых муках и неимоверных страданиях.
Мучился он от того, что ингредиенты и вещества крайне потребные для проведения ритуала Hadzuska Woyunoks — Рождение дитя, здесь просто отсутствовали как явление и прошлось их подменять своей кровью переструктурированной своей же Силой. Темная же Мать не очень любит, когда ее дети льют свою кровь, пусть и для дела, и может прогневаться, лишая своей милости дерзко отступившего от негласных правил.
Страдал же он от убогого качества накопителей и преобразователей Силы. Да, все те же драгоценные камни — изумруд и рубин, но их качество, их внутренняя структура! Тут происходили другие геологические процессы, сдвигались другие пласты земной коры и жар магмы вулканов и местного светила был тут другим. Не таким как на оплавленном огнем двойной звезды безжизненном Фониксе, вымороженном космической пустотой Ильтарте и газообразном Шоол. На планетах-сокровищницах, где добывались в далекой, далекой Галактике самые лучшие кристаллы для ситхской алхимии.
Про алтарь он лучше промолчит — ему пришлось использовать вместо него обычный стол! Огромный, массивный, обитый хорошо прокованным, практически без примесей хладным железом и он из какого-то местного дерева, что по прочности не уступало стали, но боги всех миров, это же стол! Самый обыкновенный, банальный стол!
Промолчит он и про алхимическую печь. «Выпечь» в ней синтетический кристалл не стоило и пытаться. Хорошо хоть получалось выпаривать на ней декокты и «спекать» твердую основу необходимых для изменения Бруно эликсиров. Но несмотря на все помехи, частые неуспехи и откровенные провалы, он все же преодолел все препоны и смог провести ритуал «Рождения дитя» с откровенно радующим его результатом.
Бруно трансформировался в то, что нескромно радовало его взор и услаждало его самомнение. Возвышало его апломб до небесных высот.
Созданный им измененный был соразмерен во всем — в пропорциях, в силе, в массе. Он выплавился на алтарном столе, в заставлявшем искажаться саму реальность мареве ритуала, в невероятно быстрое и могучее создание. С прекрасной регенерацией, чутким слухом, всеобъемлющим спектром запахов. С плотным тяжелым скелетом, перевитым бесчисленными нитями жил, обтянутый великолепным мышечным каркасом. Молниеносно быстр, плавен и текуч в движениях, невероятно вынослив и могуч. Определение «силен» для измененного было откровенно мало поясняющим. Бесконечно преданным и исполнительным до самопожертвования. Ступай в огонь, шагни в пропасть — и он вступит в сжигающее пламя и сделает шаг в пропасть. Лучший из его Зверей, Первый из них. Леонардо так и звал Бруно мысленно, а иногда и вслух — Первый. Но все же и все же…
Телесная мощь подавила и так не великий интеллект Бруно и сжала его разум в жесткие рамки исполнительности и послушания. Никакой инициативы, ни каких своих мыслей и желаний, хоть чуть-чуть, хоть немного, идущих против и противоречащих мыслям и желаниям Повелителя. И с глазами Бруно он откровенно… Облажался? Да, этот жаргонизм самое точное определение его самоуверенной ошибки.
Идея не выращивать Бруно новый глаз, а заменить, то есть трансформировать его глаза в глаза местного хищника, так похожего на снежного льва Зиотта, вначале показалась ему революционной и перспективной, но… Но только в процессе изменений он осознал, что лишает своего первого зверя дневного зрения. Да, в темноте зрению Бруно не будет равных, но днем он будет видеть намного хуже местных низших. Но что сделано, то сделано и сожалеть об этом не стоит. Хорошо, что он не совершил эту ошибку в отношении Себастьяна, бывшего ученика Мастера Слова отца-инквизитора Черри. Смешное имя Черри. Кстати, так называется сорт мелких томатов на неведомой ему планете Терра.
Леонардо вполоборота бросил взгляд на своего Второго Зверя:
— Себастьян, зажги благовония в чаше — здесь плохо пахнет. И принеси бокал вина. Фринийского.
— Да, Владыка.
И мимо послушно молчащего старшины Ночной Гильдии по прозвищу Кребс, что означает Кривой нож и что заменило ему имя, проскользнул стремительной тенью его Второй зверь. Другой… Нет, совсем иной Зверь — легкий до невесомости, мгновенно обретающий при необходимости массу и мощь. Неслышимый и неощущаемый, тень тени, эхо эха.
Его Второй Зверь, Себастьян, «родился» иным, не таким как Бруно. Если Первый это олицетворение колоссальной мощи, несгибаемости, непреклонности и, откровенно говоря, излишней прямолинейности, переходящей порой в тупую упертость, то Себастьян был нечто другое. Он не ломился напролом, он извивался змеей в поисках обхода. Он обманывал, скрывался, прятался, а затем смертельно жалил. И если Бруно выбрал себе в качестве основного оружия тяжелый двуручный эспадон, оставив вторым клинком тяжелую шпагу, то Себастьян использовал цельнолитые парные клевцы, легкую espada ropera и двухдуговые малые арбалеты. Бруно рассекал и разрубал, Себастьян пронзал и прокалывал.
По непонятной для Леонардо причине, оба Зверя были крайне равнодушны к огнестрельному оружию, если не более. Но по его настоянию револьверы и винтовальную винтовку при себе имел каждый, и они их умело использовали. Впрочем, Зверь, не умеющий пользоваться любым оружием есть нонсенс и немыслимый абсурд.
Себастьян, Себастьян, Себастьян… Он его откровенно и удивил, и порадовал. Когда Леонардо ушел по крышам, скрываясь в Силе и в тенях и залег на долгие две декады в «нору», подготовленную для него обработанным техникой Qâzoi Kyantuska, Подавление разума, Кребсом, Себастьян той же ночью сбежал от своего мастера.
Он хаотично метался по улицам города в поисках высокого господина Лео, прячась в нишах, канавах и тени оград от инквизиторских ищеек, патрулей городской и приоратской стражи. Обмирал от ужаса, замирая соляным столбом, когда мимо него громыхали стальными сапогами боевые тройки прибывших в город Адептус Астартес. Шарахался от патрульных двоек фригидных стерв из роты Дочерей Битвы, огибал по широкой дуге братьев-механикусов с их непонятными разуму человека поисковыми механизмами.
Себастьян в своих поисках заглядывал в самые грязные харчевни, самые темные углы, самые опасные места городского дна. Его ограбили и дважды избили. Ему сломали четыре ребра и повредили левое колено. Один раз даже чуть не изнасиловали на окраине города шайкой прокаженных, потерявших всякий разум от дурмана «вштырь-травы» и в безумной смелости сорвавших с себя Чумные бубенцы. Впрочем, терять им было нечего, и так и так для них конец один — смерть. Себастьян сумел вырваться, убив двоих из них украденным кинжалом и убежал на берег реки, прихрамывая и протыкая зубами губу насквозь, в кривые клочья. Пытаясь одну боль приглушить другой и давя в себе вопли ужаса. Там, на берегу, он, скуля и стеная от боли, заполз под лодку и провалился в душную темноту забытья. Нашли его под лодкой нуэлльские речные контрабандисты. Они уже собирались бросить Себастьяна в реку, приняв за больного Осенним жаром, но непрестанно повторяющееся Себастьяном имя высокого господина Лео привлекло внимание одного из них. Этот контрабандист был старшаком в ватаге, этот контрабандист был племянником Гнилого Пату, скупщика краденного, и этот контрабандист знал чуть больше других о делах Ночной гильдии. Этот контрабандист рискнул и притащил мечущегося в жару Себастьяна к Большому Гендеру, правой руке старшины Ночной гильдии. И он получил свою награду — он стал Зверем. Простым. Сильным, быстрым и тупым. Без имени, без номера, даже без клички. Расходник, тугое и буйно сопротивляющееся мясо для смазки клинков. Леонардо не собирался тратить драгоценные эликсиры и ингредиенты на этот человеческий мусор, а без этого получался на выходе вот такой, не очень качественной продукт. Сорт вроде бы и первый, но не премиум как Бруно и Себастьян. Зато этого «мяса» можно было сотворить много и получалось оно быстро — три часа и готов простейший зверь. И Сила расходуется мизерными долями. По сути, такие звери почти ничем не отличались от хорошо вскормленных и тренируемых с детства низших. Что-то сродни боевым монахом или юным адептам боевого искусства терасс-касси. Себастьян же…
Себастьян же, тогда, на краткое время очнувшись и увидев над собой лицо склонившегося к нему Леонардо, широко и счастливо улыбнулся и еле слышимо прошептал, треская в кровь иссохшие губы:
— Высокий господин Лео… Мама мне рассказывала о вас. И… И отец. Я так хочу вам служить, высокий господин! Не прогоняйте меня, высокий господин Лео…Прошу…
И Себастьян вновь потерял сознание, проваливаясь во мрак забытья. Он так в нем и пребывал все то время, пока Леонардо, подталкиваемый странным чувством крайней необходимости и утекающего сквозь пальцы времени, подготавливал и проводил над ним ритуал трансформации его в своего Зверя. Скорее всего, Леонардо направляла Сила.
Кстати, легенда о высоком господине, которым величал его Себастьян, была проста и наивна. И по своей сути, и по содержанию.
«Наступит благословенное время, когда явит себя людям Высокий Господин и время то будет Весна. Будет Высокий Господин обликом юн и с сияющими золотом глазами, а имя его будет значить — Лев. Возьмет он под свою руку верных ему, даруя силу и счастье им. Сокрушит тяжелой рукой он тех, кто…».
Ну и прочее бла-бла-бла убогого фольклора низших — злые будут наказаны до смерти, добрые непременно возвышены. Всем будет вдоволь еды, питья, самок и самцов. Климат во всем мире измениться на благодатный тропический и длиться это будет вечно. А высокий господин все это будет держать на своей шее, добывать блаженствующим в неге двуногим свиньям неизвестно откуда жратву, алкоголь и новых неутомимых самцов с молодыми самками, когда старые наскучат. Ах, да, он еще будет обязан возвести теплые уютные хлева для своего бесконечно опекаемого стада и развлекать его зрелищами. В сути своей дикий бред и буйная смесь горячечных фантазий слабых и неспособных взять все им потребное самостоятельно. Не стоит и крохотной доли внимания, но использовать можно и нужно.
— Высокий господин дядя Лео! Высокий господин дядя Лео!
Леонардо вновь отвлекся от разглядывания темноты за окном и повернулся на звонкий детский голосок:
— Да, Сюззи?
— Мама уже дожарила мясо и ждет вас к столу. А еще дяденьки господина Кребса вечером принесли из лавки сладостей полную корзинку ваших любимых ягодных рулетов. Мама накрыла их салфеткой, но они все равно подсохли. А она меня шлепнула по руке, когда я хотела убрать самый плохой. Можно я возьму один, самый сухой, высокий господин дядя Лео? Его вы все равно есть не будете.
Наивная и неуклюжая детская интрига, неумело скрывающая далеко запрятанный вечный голод. Сюззи кормили. Сюззи не ругали за утащенный кусок хлеба, мяса, обрезок колбаски. Ее баловали, ее прикармливали, видя благосклонное отношение к ней страшного колдуна. Но вытравить многолетнее недоедание несколькими днями обильной кормежки невозможно.
— Возьми из корзинки три рулета, Сюззи. Самые свежие.
— Спасибо, спасибо, высокий господин дядя Лео! — девочка звонко захлопала в ладошки и быстро крутанулась вокруг себя вздымая колоколом подол черного шерстяного платья. Остановилась, в одно мгновение посерьезнела и низко поклонилась:
— Благодарю вас, высокий господин Лео! Храни вас Господь и Святой Круг!
Леонардо полностью повернулся к девочке, впрочем, уже юной девушке — Сюззи на самом деле исполнилось уже тринадцать лет, и погрозил пальцем, смягчая суровость жеста улыбкой:
— Никаких высоких господ, Сюззи! Тебе не нужно это говорить. Просто дядя Лео. Теперь беги и скажи своей маме, что я скоро приду. И помой руки, Сюззи, прежде чем ты возьмешь рулеты!
— Хорошо, высокий… Дядя Лео!
Отцы-инквизиторы, как ни странно, выполнили условия сделки с арбалетчиком, отпустив его семью. Впрочем, скорее всего тут было понимание бессмысленности их содержания под стражей. Свою роль женщина и ребенок отыграли, предъявить им в сущности было нечего, а громоздить ложное обвинение… Кто они и что они, чтобы ради них тратить время и силы? Тем боле, на фоне фееричного «выступления» Леонардо, они были не более чем пылинки, засохшие хлебные крошки, которые смахивают со стола машинально, не отдавая себе отчета. Вот святые отцы их и отпустили. В чем они были, без гроша денег, без заверенного печатью приора клочка бумажки в котором подтверждалась их невиновность и снимались претензии Церкви к данным добрым людям.
Как вы думаете, где они оказались? Правильный ответ с одной попытки — в Ночном квартале. На Сюззи уже был заключен с ее матерью контракт шустрой не по размеру матушкой Феодорой, что «держала» под своей мясистой рукой все бордели Нуэлла. Дрожащего от страха и заикающегося от пережитого ужаса ребенка уже принялись натаскивать на «кукле» с деревянным членом для приобретения специфического опыта для будущей работы, когда к матушке Феодоре заявились «мальчики» Кребса. Это Леонардо, движимый невнятным ощущение, что он должен найти дочь и жену арбалетчика велел старшине Ночной гильдии организовать их поиски. Кто-то скажет — совесть проснулась, кто-то — облегчение кармы, но Леонардо чувствовал, что этого желает Темная Мать. Великой Силе зачем-то были нужны эти низшие. Они были в Ее планах необходимым кусочком мозаики.
Матушка Феодора, дама героических пропорций и гвардейских статей, попыталась взбрыкнуть невесть от чего — то ли от склочного склада характера, то ли от большого ума, который ей подсказал, что не все у Кребса ладно, что рулят им, а не он. Но затем вместо прогнанных «мальчиков» старшины Кребса за девочкой пришел Бруно. Как там все разъяснилось и как все вышло, Леонардо было неинтересно. Но ни о каких грандиозных разрушениях и морях пролитой крови Кребс ему не сообщал, а его Первый просто вернулся с девочкой и ее матерью. Девочку он нес на руках, ее мать везли вслед за ним на тележке зеленщика — сама идти она не могла, ноги почему-то отнялись.
Амбалы старшины гильдии после этого малозначимого эпизода стали поглядывать на Бруно с каким-то мистическим ужасом и чуть ли не с преклонением. Все это для Леонардо было ничтожно — перетрахал ли там Бруно всех «девочек» во главе с матушкой Феодорой или сделал что-то еще столь же фееричное, съел ее, например. Для него это все это было неважно и незначимо. Его больше заботило состояние девочки. Нет, он не ощущал даже тени вины, раскаянья или сожаления о содеянном им с ней, но вот Великая Сила…
Темная Мать постоянно вызываемым беспокойством в эмоциях и ощущением какой-то тревожной неправильности настойчиво подталкивала его все исправить. Леонардо долго не мог это принять — что за дело ему и Великой Силе до низших, но все же начал подготовку к сложному ритуалу Очищения Сути. Здесь не были уместны ни светлое Воздействие на разум, ни ритуал перерождения, ни ломающее рассудок темное Безумие Силы.
Зато сейчас он считал проведенный над девочкой ритуал еще одной осиленной им ступенью к его возвышению. Да, преодолена еще одна ступень лестницы к его Мастерству и к еще большему Могуществу.
Далось это ему не легко — пришлось почти сутки провести в медитации, очищая свое тело и разум от наносов ментальной и буквальной грязи техникой Уменьшения. Жертвовать для этого своей, внутренней Силой, ведь использование заемных источников заставило бы все начать сначала. Создать новый эликсир, названный им просто — Слезой и оперировать на тончайшем уровне нитями Силы восстанавливая и излечивая поврежденные внутренние органы ребенка и девственную плеву. Ощущал он себя после этого как гинеколог в конце рабочей недели — ни на что не встает и вокруг него одни психи, которых хочется прибить, ведь они с наслаждением смотрят порно. Откуда у него такое неестественное сравнение и что это за страшный зверь гинеколог, Леонардо уже привычно не стал задумываться.
А Сюззи рассвела. Она ничего не помнила из тех кошмарных событий, самым задействованным участником которых она была. Перестала заикаться и впадать в оцепенение при появлении вблизи нее любого взрослого мужчины. Она радостно и открыто улыбалась всем — ему, Бруно, Себастьяну, старшине Ночной гильдии и его мордоворотам. Находила для каждого теплый взгляд, вежливое слово и просто лучилась радостью и безмятежностью. Вначале Леонардо был встревожен ее поведением, подозревая себя в небрежности при вторжении в разум ребенка, но потом понял — Сюззи просто вела себя как счастливый ребенок, который не познал страха и распускающийся цветок души которого не иссушил огнем бесчеловечной бездушности реальный мир.
— Кребс!
— Да, высокий господин?
— Продолжи свой рассказ.
Леонардо отпил принесенного Себастьяном вина и переместился от окна в глубокое кресло у разожженного камина.
Дом, в котором он «прятался» от ищущих его низших, если нахождения его в пятистах шагах от дворца Наместника можно было так назвать, был роскошно обставлен. Стены комнат обиты плотным шелком и украшены шитыми золотой нитью гобеленами. Балки перекрытий скрыты за потолочными панелями из драгоценного кедра. В рамы окон вставлены не жалкие кусочки мутного стекла, а полноразмерные полотна прозрачного как слеза вессенского «хрустального» стекла. Мебель только из дуба и светлого клена. Кожаная или обитая парчой и бархатом. Подставцы под свечи и бра серебряные, зеркала в рамах из того же драгоценного металла в полный рост. Многочисленные картины, резьба по панелям, статуи и статуэтки. Мрамор, какой-то зеленовато-черный камень и наборный паркет на полах. Такую роскошь трудно встретить не во дворцах и особняках высшей знати. Сам двухэтажный дом скрыт за высокой каменной оградой, имеет небольшой внутренний двор и маленький уютный парк с фонтаном и декоративным мостиком через такой же декоративный ручеек. И в этом доме замечательно огромный подвал с прекрасной вентиляцией. Кто являлся владельцем этого дома и чем Кребс держал его за горло, Леонардо было все так же неинтересно, но изредка он ловил себя на легком ощущении, что ему досадно осознавать, что вскоре все это придется покинуть.
— Вот человечек из дворца глаза императора и принес весточку, что в город прибыл куриный бог.
— Прибыл примарх Ангелов Смерти?
— Он самый, высокий господин.
— В дальнейшем, Кребс, старайся избегать подобных жаргонизмов. Фильтруй базар.
— Простите, высокий господин — Кребс угодливо изогнулся, пытаясь поймать взгляд Леонардо — А чего мне избегать и что мне филь… Мне фильтру…
— Забудь, Кребс. Забудь в очередной раз — Леонардо задумчиво пробарабанил кончиками ногтей по подлокотнику кресла — Значит, его высокопревосходительство примарх Ангелов Смерти соизволил наконец посетить славный город Нуэлл. Это прекрасно, это чудно. Сколько у тебя накопилось ненужных людей, Кребс?
— Дюжина, господин.
— Эльдарова дюжина?
— Простите, господин, но нет. Святая дюжина, господин. Ровно двенадцать человек.
— Это поправимо — Леонардо шевельнул ладонью, приближая к себе Кребса — У тебя есть на примете умный и энергичный человек, верный тебе?
Кребс несколько затянул с ответом, но все же обреченно выдавил из себя через силу:
— Да, высокий господин. У меня есть такой человек, господин.
— Чудно!
Леонардо стремительно выбросил руку в сторону одного из сопровождающих Кребса низших, медленно сжимая пальцы в кулак. Сутулый, с обезьяним лицом, исковерканным оспинами, низший медленно поднялся в воздух, задушено хрипя и пытаясь разжать невидимые пальцы на своей шее. Влажно всхрустнули хрящи гортани и ломаемые позвонки, резко запахло мочой и дерьмом. Леонардо разжал пальцы, опустил руку на подоконник кресла:
— Вот и освободилось место для твоего человека, Кребс. И если хоть одно животное… — Леонардо обвел взглядом Правую и Левую руку старшины Ночной гильдии, второго сопровождающего Кребса, побледневших и замерших в недвижности, невыносимо давящим взором.
— Еще раз так посмотрит на девочку, как смотрело это насекомое, то его участь — Леонардо кивнул на труп — Покажется вам божьей милостью. Умирать вы будете… — он сделал короткую паузу, прикидывая свой резерв Силы и остатки не так уж и нужных ингредиентов — Да, ровно двенадцать часов. Но вам это покажется вечностью.
И вот этот откровенно механический, бездушный подсчет времени пугал больше громких обещаний разных страшных кар и описаний неимоверных ужасов. Когда тебе сообщают, что все оставшееся время твоей жизни ты проведешь в невыносимых муках ровным и равнодушным тоном, даже несколько досадуя на бесцельную потерю времени и средств — но надо, так надо! Это не просто пугает, это ужасает и ввергает в панику.
— Себастьян, а где Бруно?
— Он в подвале, Владыка.
— Значит он с добычей. Что ж, навестим его после ужина. Или раннего завтрака? Позднего обеда? Кребс, как можно назвать прием пищи в половине второго часа ночи? Кребс?
Но старшина Ночной гильдии не мог ему ответить. Он лежал на полу бессильно раскинув руки — и когда только успел упасть? — закатив глаза и улыбаясь. Леонардо равнодушно пожал плечами — эти низшие почти все безумны, и вышел из комнаты.
В подвале дома было светло, очень светло. Многочисленные светильники, удвояющие свой свет отражением от отполированных пластин закрепленных сзади. С десяток бра и три подвесных подобия люстр не давали ни малейшего шанса теням и сумраку. Если бы Леонардо сказали, что алтарь и алхимическая лаборатория должны быть погружены в таинственный сумрак и зловещею темноту, то он бы с жалость и недоумением посмотрел на безумца. А утверждение, что сила и результативность проведенных ритуалов зависят от времени, фаз Луны и расположения планет во всяких там домах и перигеях, ввергло бы его в когнитивный диссонанс. И он бы просто стер с лица мира глупца, изрекающего столь невероятный бред. Болезни разума чудовищно заразны. Пример? Ну, например, неведомые ему джедаи. Их бездушные и черствые в своей сути догмы и постулаты исповедуемого ими Учения, откровенно пугали своей бесчеловечностью.
Нет эмоций, есть покой. Нет неведенья, есть знание. Нет страстей, есть спокойствие. Нет хаоса, есть гармония. Нет смерти, есть Великая Сила.
Вечная бессмысленная стагнация. Невероятно самоуверенное утверждение о всезнанье, когда ты не знаешь, что случиться через секунду. Выхолощение эмоций и кастрация чувств. Застывший во льду порядка, умирающий мир. Смерть — это начало новой жизни, а Великая Сила слишком велика для каких-либо границ и понятий.
Слепые твердолобые фанатики.
Леонардо прошелся к дальней стене подвала, остановился напротив двух тел, тщательно «упакованных» сложным переплетением крепких ремней.
— Сюрприз, сюрприз… Неожиданный сюрприз, Бруно. Это ведь то, что я вижу — это ведь славящиеся по всей империи и за пределами ее своей невероятной храбростью и несгибаемостью, бесстрашные Дочери Битвы? Ловкие, сильные, умелые воительницы? Уникальный продукт тщательной генетической селекции и претензионного отбора еще на стадии эмбрионов?
Голос Леонардо лучился не скрываемым смехом и иронией.
— Да, Владыка. Это они.
— И как же ты их… Как ты их победил, Бруно? Жесточайшая и неимоверно кровавая битва длилась день и ночь? Или ты их обаял, а затем коварно обманул? Нехорошо, Бруно! Плохой Зверь! Фу!
— Владыка, я подошел к ним со спины и оглушил. Вязало их уже «мясо». Владыка, я совершил какую-то ошибку? — Бруно встал на одно колено и склонив голову, глухо произнес в пол — Я готов принять твое наказание, Владыка.
— Встань, Первый! Нет твоей вины и ошибки ни в чем. Это ирония, Бруно. Запомни эту тональность моего голоса и выражение лица. Это и есть ироничность. Себастьян, вынь у них кляпы.
Эх Бруно, Бруно… Испортил такое неплохое настроение после вкусного и сытного ужина! У Паккеты явно кулинарный талант, так великолепно приготовить мясо нужно не просто умение, а вдохновение и немалое желание угодить. Или бояться до безумия.
— Тварь! Ублюдок! Предатель! Ты сгоришь на костре! Наши сестры найдут тебя, проклятое чудовище и разрубят на куски! Тебе… Ты…
Леонардо терпеливо дождался паузы вдоха извергающей проклятия и угрозы коренастой, мускулистой, с некрасивым плоским лицом и маленьким ртом женщины и вкрадчиво поинтересовался:
— Так меня разрубят на куски или сожгут? Или все вместе? И кого я предал? Не пояснишь?
— Сожгут! Разрубят! Предал! Людей! Господа!
— Хорошо, я понял — меня разрубят твои сестры, когда будут сжигать. Но вот с предательством не складывается. Не перебивай меня, Дочь Битвы! — голос Леонардо, заполненный мощью и властью, буквально захлопнул обпененный желтоватыми хлопьями распахнутый рот женщины.
— Я не создание твоего бога, женщина, и я не совсем человек. Кого же я предал? Я не оскверняю ваших святынь, я не препятствую вашей вере. Я с вами на одной стороне в битве против проклятых эльдар и их тварей Совершенных. И я не ксенос. Так отчего такая исступленная ненависть ко мне и не осушаемая жажда моей смерти? Почему вы меня так боитесь и стремитесь уничтожить? Дозволяю тебе отвечать Дочь Битвы!
— Ты Чужой! Ты не наш! — выплюнула наполненное ядом ненависти слово женщина.
— Именно Чужой? Не чужак?
— Чужой!
— Общалась с Совершенным, что заточен в тюрьме приората?
— Да! — губы женщины расплылись в оскале торжествующей ухмылки — Нас собрали в каком-то большом подземном зале приората…
— Нижний рефекторий.
— Да, здоровая такая трапезная. Эту тварь привели туда, и он все рассказал о тебе, мразь! Все-все-все! Мы все о тебе знаем! Тебе не обмануть меня, гнилая отрыжка бездны!
Женщина зашлась смехом. Громким, врезывающим, хриплым, истеричным. Леонардо кивнул Себастьяну — хлесткая пощечина оборвала истерику, женщина мотнулась головой, слизнула протекшую струйку крови с губы.
— Что Совершенный говорил обо мне?
— Много. Многое! Все! Но я тебя ничего не расскажу, тварь! Мучайся неизвестностью, мразь!
— Я скажу тебе, высокий господин. Я скажу, Владыка.
Бровь Леонардо взлетела в удивленном недоумении, он быстро перевел взгляд на все это время молчащую вторую Дочь Битвы:
— Ты скажешь? Владыка?
— Я скажу, высокий господин. То есть, Владыка.
Коренастая харкнула своей сестре в лицо:
— Кобелья подстилка! Предательница!
Она рванулась к ней с намерением вгрызться зубами в горло. Вторая сестра одним движением отклонилась в сторону, затем извернувшись, метнулась в выпаде всем телом, впечатывая лоб в переносицу коренастой и откинувшись на спину пнула ее в бок обоими ногами. Носками сапог окованными заостренным металлом. Коренастая протяжно вскрикнула, по-звериному зарычала и катнулась к противнице злым веретеном.
— Себастьян, разними девушек. Крикливую заткни. А лучше… Бруно, отнеси эту свирепую даму к другому «мясу». Сними с нее сапоги и обездвижь мягко, а то она мне весь материал перекусает. А противостолбнячной вакцины у меня нет.
Леонардо задумчиво оглядел вторую Дочь Битвы. Не такая коренастая, более женственная, даже если не обращать внимания на широкие как у пловчихи — а это кто? — плечи и еле видимую грудь, довольно мила на вид. Приятные черты лица, большие голубые глаза, ровные белые зубы. В меру полные, здорового карминового оттенка губы. Но вполне красивое лицо портила мускулистая шея и глубокий шрам на переносице, резко сливающийся к левой скуле. Шрам кривой как дорога между холмов, грубо зашитый. Кожа вокруг него сильно натянута и левый глаз кажется неестественно широко открытым.
— Хочешь я избавлю тебя от шрама на лице, Дочь Битвы?
— Вы… Вы можете это сделать, Владыка? — глаза женщины… Нет, девушки, ей не больше чем двадцать-двадцать два года, распахнулись еще больше в неверии и трепетном ожидании сказочного исполнения затаённого желания.
— Да. И я могу исправить твою фигуру — увеличить грудь, соразмерить плечи с бедрами. Сделать тебя … — Леонардо оборвал свою фразу, потер подбородок, поднял задумчивый взгляд к потолку, закрыл глаза, плавно покачивая головой и вслушиваясь в себя, ища в себе. Он стоял, а нити его Силы ощупывали тело девушки, проникали в нее и через нее. Они возвращались к нему с добычей понимания и вновь, убегая, скользили невесомыми лентами по ее ауре. Они вплетались в бег ее крови, осторожно, легко и незаметно оглаживали мышцы тела, вены, артерии. Вслушивались в стук сердца и впитывали в себя наносекунды вспышек хаотично мечущихся в ее голове мыслей.
Леонардо открыл глаза:
— Я могу превратить тебя в совершенство. Сделать столь ослепительно красивой, что солнце и звезды будут прятаться за тучи, стыдясь своего уродства. Ты сможешь повелевать мужчинами легким взглядом ресниц и за ночь с тобой они отдадут свою жизнь и душу. И более того… Я смогу так изменить тебя, что твой ребенок никогда не будет болеть. Он будет красив как ангел, умен как тысяча мудрецов и его пол ты сможешь выбирать сама при вливании в тебя мужского семени. И жить он будет столько, насколько ты будешь сильна в желании служить мне. Ты хочешь этого? Желаешь? Дивны дары мои тебе?
Судорожный кивок головой и беззвучный вопль рвущий барабанные перепонки высокой нотой: «Да! Да-да-да-да!».
— Хорошо. Тогда я спрошу у тебя один раз и ответ твой должен быть четким, ясным, громким. Искренним. Лишь «Да» или «Нет».
Леонардо близко-близко наклонился к Дочери Битвы, почти касаясь своим лицом ее лица. Обжигающий жар ее дыхания и ослепляющее сияние его глаз изгнали, выжгли все, что между ними. Губы Леонардо, касаясь губ Дочери Битвы шевельнулись, вонзая в темную глубину ее рта слова, будто совершали оральный акт:
— Ты желаешь сама, добровольно, без принуждения, искренне и с открытой душой, стать моей Слугой?
И громкими фанфарами, взрывающимся в ночном звездном небе салютом, хрустальным перезвоном колоколов, он услышал в ответ:
— Да! Мой Владыка…
Леонардо лениво парил в нестерпимо горячей воде с добавкой душистых капель мятного дерева и бурно шипящего при растворении порошка в виде ноздреватых кристалликов. Нежные касанием руки служанки мяли, разминали его мышцы, тщательно промывали волосы. Вторая служанка обтирала его тело мягкой тканью, сложенной втрое и пропитанной раствором мыльного корня. Иногда ладони второй служанки одновременно осторожно и настойчиво касались его члена, текстикул, внутренних поверхностей бедер. Тогда служанка вздрагивала всем телом и влажными глазами искоса поглядывала на высокого господина. Но Леонардо не реагировал на ее прикосновения. Секс с низшими? Возможен, но… Но напоминает скотоложство, нет никакого возбуждения при мысли о спаривании с животным. Да и ритуалChâtsGrotthu, Обретения Слуги, отнял у него много сил. И физических и душевных и самой Силы. Ему даже пришлось посетить «холодильник» с «мясом» и «выпить» две заготовки под зверей для восстановления.
При этой мысли ему явилось видение белоснежного паралепипеда со вспыхивающим холодным светом внутри при открытии одной из его сторон. Вырывающийся из него морозный холод и полки. Бесчисленные полки, заполненные до прогиба разнообразной едой. Ветчина, салями, балык, копчёности. Виноград, манго, бананы, грейпфрут. Гранатовый и яблочный соки. Какой-то фруктовый микс, какие-то йогурты. Сыры. С плесенью и без. Слезистая брынза…
Леонардо сглотнул обильную слюну, выхватил из блюда на столике рядом кусок мяса, с горловым рычанием голодного хищника впился в сочные волокна. Сглотнул, плохо прожевав, рванул зубами еще кусок, еще. Да, ритуал его опустошил. Но это того стоило, стоило.
Леонардо обильно запил проглоченное кислым морсом из каких-то ягод. Вина категорически не хотелось, не принималось желудком. При мысли о рубиновой терпкой жидкости к горлу подступал горький комок, его подташнивало и мутило. Впрочем, это мизерная плата за Слугу. Такого прекрасного Слугу! Но… Но вот вести она ему принесла не радостные, тревожные, заставляющие пересмотреть многое. На ходу менять тактику и стратегию, отбрасывать ранее планируемое, осмысливать преодоление новых преград и препятствий на его Пути. Пути к Власти.
Совершенный его удивил и поразил. Гений, сука, без сомнений. Он не стал вещать о чуждости Леонардо, о его чудовищной сути, именовать тварью и порождением бездны. Он поступил гораздо умнее, рассудительнее, гениальнее, мать его!
Леонардо с силой отшвырнул от себя кувшин с морсом, глаза его засияли нестерпимым блеском бурлящего золота, вода в мраморной чаше вскипела, испаряясь паром. Треснул мраморный бортик ванны, ломаемый мертвой хваткой пальцев. Напуганные всплеском гнева господина, служанки тающими каплями брызнули в углы помещения термы, сжались, прикрывая головы руками.
Леонардо несколько раз выдохнул-вздохнул успокаиваясь, прикрыл бурлящую гейзерами лаву золота потяжелевшими веками. Стоит признать, его переиграли. Даже не тактически, а стратегически. Влитый в уши яд слов Совершенного отравил разум местных низших, а у него нет действенного противоядия. Здесь поможет только долгое и тщательное лечение, капельное промывание мозгов, скрупулёзная очистка мыслей низших. И начитать надо с верхов. Да, его переиграли…
Совершенный назвал его, Владыку, отринутым братом его хозяев, проклятых эльдар. Он титуловал его Гемункул друкари, существом, для которого сладкий плод страха также приятен, как и ласка острого клинка, вонзающегося в нежную плоть. Проклятым и безумным созданием Той-Что-Жаждет, для которого не достаточно просто убить. Ему обязательно нужно наиграться со своей жертвой, ввергая ее в пучину отчаяния, кормя ненасытную суку Слаанеш. Поднимая мучимого в зениты блаженства надежды и роняя в надиры ужаса понимания своего конца. А затем «выпить», иссушить свою жертву, крадя ее жизнь и душу.
И основными чертами внешности гемункул друкари являются заполненные тяжелым золотом Каддаф глаза и нечеловечески физическое совершенство. Совершенный назвал его Чужаком для его хозяев и их же братом и их же непримиримым врагом, чудовищем из глубин бездны, которого бояться сами проклятые эльдары. И так он поставил знак равенства между стремлениями к его уничтожению низшими и проклятыми эльдарами, осознано суммировав их усилия. А иссушенные Леонардо прислужники Совершенных, убийство им Главы Гнезда, иммунитет к магии эльдар и наплевательское отношение к святой магии низших, весомым грузом упали на чашу весов, склонив ее к отрицательному значению.
Умница и молодец, этот Совершенный. Интересно, он играет в ШАХМАТЫ? При встрече надо будет обязательно у него поинтересоваться, перед тем, как он его выпьет. При обязательной встрече. Ближайшей во времени. Такое не прощается, такое карается сразу же. Колыхнулась вновь зарождающимся паром вода в мраморной ванне.
Изящные пальчики коснулись его плеч, пробежали несомым ветром пухом по окаменевшем мышцам, мягко огладили затылок. Коснулись подбородка, заключая в уютную «чашу» из пальцев, полную теплой нежности и ласки.
— Зачем ты пришла, Заря? Тебе нужно лежать, твое тело еще не окончательно сформировано.
— Я не могла не прийти, мой Владыка. Я почувствовала твой гнев и что-то внутри меня ощутило, что мое присутствие рядом с тобой, Владыка, крайне необходимо. Мой господин, в великом гневе своем ты можешь…
Невероятно прекрасная девушка сбросила легкую тунику и невесомой грезой, лунным лучом, скользнула отблеском звезды в только начавшую остывать до приемлемой температуры воду. Состроила недовольную гримаску, повозилась, устраиваясь пушистым котенком на теле Леонардо, заставляя Бруно и Себастьяна возвышающихся живыми горами мощи на лавках у входа в терму непроизвольно сменить ритм дыхания. Небесное создание клюнуло губами в кончик носа Леонардо, провела острым ноготком по его линии бровей:
— Мой Владыка, ты можешь совершить ошибку.
— Ты почувствовала?
— Да, мой Повелитель.
— Чудно, чудно… Ты ощутила Узы Силы и Сила направила тебя ко мне. И я не буду противиться ее воле! Не буду совершать ошибку!
Леонардо притиснул к себе с наигранным испугом взвизгнувшую Зарю и впился в ее одуряюще желанные губы поцелуем.
Время до назначенного еще есть, но даже если бы его и не было, он бы его нашел или бы заставил остановить свой нескончаемый бег. В реальной осуществимости этого Леонардо нисколько не сомневался.
— Этого делать не стоит, ваше высокопревосходительство примарх Робаут Жиллиман. И позвольте мне спросить у вас, это ваше настоящее имя? Оно дано вам при рождении?
Примарх Адептус Астартес медленно отвел ладонь от рукояти своего револьвера, краем глаза отслеживая зависшее над ней как приклеенное острие кинжала. Кинжал парил в воздухе, удерживаемый невидимой рукой. За его спиной стояло что-то страшное, неслышимое, неощущаемое, но несомненно гибельное и послушное появившемуся из теней существу. Существо свободно прошлось по комнате, с нескрываемым любопытством осмотрело доспех примарха на «болване», одной рукой приподняло массивное и тяжелое кресло, поставило его напротив рабочего стула Робаут Жиллимана.
— Я присяду, примарх — существо не спрашивало, оно просто сообщало о своем действии. Но произносилось скупое уведомление вежливо.
— Я полагаю, с моей стороны будет несколько неприлично вести разговор возвышаясь над вами — существо откинуло капюшон плаща, открывая совершенное неземной красотой лицо с пылающими золотом глазами.
— Так что там с вашим именем? Мама и папа пожелали вас назвать столь необычно? В имени этом нет местных корней. Странное имя, несколько искусственное.
— Очень неожиданный и странный вопрос от наследника Раннийского герцога. Я уверен, что вам преподавали историю легионов империи и вам должно быть отлично известно, что это легендарное имя принимается всеми примархами Адептус Астарес при занятии ими данной должности.
Существо легкомысленно отмахнулось:
— Иногда что-то забываешь, иногда что-то вспоминаешь. Непостоянство есть суть развития. Да и, я уверен в этом, я уже не наследник герцогской короны.
— Да, ваш отец официально отрекся от своего… От вас, и вы вычеркнуты из летописей рода. Ваше имя сбито со стены Памяти и проведен ритуал Стирания.
— Ожидаемо. Но крайне непредусмотрительно.
— Надеетесь все вернуть? И вернуться? — примарх скупо, сухой улыбкой раздвинул губы, ощутимо расслабившись. Смелый и бесстрашный человек! Расслабиться, откинуться на спинку стула, беспечно вертеть в пальцах стилус, когда за твоей спиной стоит нечто, от которого ощутимо веет смертельной угрозой…
О, для этого нужен несгибаемый дух и безумная храбрость. Ну или полная уверенность в том, что для него нет никакой угрозы. И в этом примарх не ошибается, его гибель Леонардо не нужна и даже наоборот, вредна его планам.
— Вернуть? Ну что вы, примарх! Разве я похож на того, кого ведут по его Пути какие-то надежды? Взять, когда пожелаю. Когда у меня появиться такое желание. По праву своей Силы и Власти.
— Думаю, это неосуществимо, юно… — примрх недоговорил, оборвал слово — Как мне лучше вас называть? В нелепую байку этой Совершенной твари, что вы отвергнутый брат этих проклятых эльдар, какой-то гомункул, я абсолютно не верю.
— Да, вы не производите впечатление доверчивого человека или слепого фанатика, примарх. И это не лесть — Леонардо свел вместе кончики пальцев обеих рук — Я, пусть это прозвучит несколько самоуверенно и неправдоподобно, могу видеть истинную суть людей. А называть меня вы можете Владыка или Ситх’ари. Это титулы. Или же по имени. Милорд Леонардо. Я от него не отрекался.
Примарх соглашаясь, медленно, словно раздумывая и принимая важное решение, кивнул головой:
— Хорошо. Милорд Леонардо, а что именно значит титул Ситх’ари?
— Идеальное существо. Это приближенный перевод с высшего ситхского.
— Ситхи это ваш народ, милорд?
— Нет. Это дальние-дальние предки моих предков, побочная ветвь. Правильнее всего вести линию моего происхождения от джен’ари. Тех джен’ари, что сперва завоевали ситхов, а затем слились с ними в единый народ. Среди них были и люди.
— Люди сильны везде!
— Да. Сильны. Мне люди напоминают тараканов, они также неуничтожимы и ненасытны как мифическое существо ксса-агха.
— Себя вы человеком, милорд Леонардо, конечно же, не считаете?
Леонардо молча прикоснулся подушечкой указательного пальца к уголку своего правого глаза.
— Гм-м, да, согласен. Это аргумент. С такими глазами вы лишь напоминаете человека.
Примарх Робаут Жиллиман еще раз явил миру скупую улыбку:
— Знаете, Владыка, а вы ведь очень похожи на ангела. Выглядите почти так же, как их описывают в священной Книге. И пишут на стенах соборов. Дети Господа и святого Бесконечного Круга. Такие же сияющие золотом глаза и прекрасны ликом и телом. Только вы без крыльев и без нимба.
— Без таких вот крыльев и такого нимба? — за спиной Леонардо, пронзая ткань плаща бритвенно острыми перьями и разваливая на три части спинку кресла, распахнулись белоснежные крылья. А над его головой мягким светом жемчуга засиял нимб.
— Почему вы так уверены, примарх, что ангелы существуют только и лишь в вашей святой книге? А не являются еще одними разумными существами в великом множестве миров? Вы ведь знаете, что ваш мир не единственный? Бруно, другое кресло!
Проем стены между окнами вспучился массивным телом огромного мужчины. Пол ощутимо дрогнул под шагами монстра, дальнее кресло в углу комнаты в одно мгновение сменило обломки предыдущего. Крылья существа сложились за спиной, исчезая, нимб погас, растворяясь в желтом свете настенных светильников.
Примарх долго не отвечал, ссутулившись и осунувшись чертами лица, словно под вдруг навалившейся на него невидимым и неподъемным гнетом. Ладони его сжались в налитые нехорошей тяжестью кулаки. Наконец его плотно сжатые губы разомкнулись:
— Ваши ручные монстры?
— Мои Звери. Уникальные и неповторимые.
— Единственные?
— Пока — да.
Примарх оценивающе осмотрел на вставшего за спиной непознаваемого создания монстра, хмыкнул одобрительно. Крутанул стилус в пальцах, продолжил разговор:
— Наши предки пришли в этот мир со звезд, милорд Леонардо. И вместе с ними пришли и проклятые эльдары. Я знаю о существовании множества миров. Простецы и непосвященные этого не знают. Для них этот мир единственен, а небо твердая хрустальная сфера. Первый император людей велик в сострадании своем и запретил разбивать уютную клетку их разума.
Примарх замолчал, но говорить не закончил. Леонардо терпеливо ожидал окончания его речи. И примарх продолжил:
— Но тогда вы падший ангел, милорд. Идеальное существо. Упадший с подножия Небесного Престола один из сыновей Господа.
— Нет, примарх, ни в коем случае и качестве. К вашему Господу я никакого отношения не имею и уж тем более не являюсь упадшим с небес миллиардным по счету сыном вашего бога. Или сколько там ангелов помещается на кончике иглы? Я это я.
— Вы очень откровенны, милорд Леонардо. И демонстративны. Я бы сказал — излишнее откровенны и демонстративны.
— Вам моя откровенность что-то дает, примарх?
— Способ уничтожения ангелов. Падших ангелов. Или их изгнания в худшем случае. Хотя бы на время. Оценку ваших сил и возможностей.
— Не в моем случае. А сила моя вами непознаваема. Как и возможности. Но я вам не враг и не хочу им становиться. У нас разные Пути.
— Только если мы не вынудим вас им стать. И не встанем на вашем пути.
— Да, примарх. Истинно так.
Они снова замолчали, глядя друг на друга. Примарх откровенно изучающе и что-то переосмысливая, принимая, отбрасывая, находя и теряя. Леонардо свободно и немного сочувственно, словно понимая, что твориться в разуме примарха. Какие взрываются в нем вулканы мыслей, рушатся гипотезы, тонут предположения и тут же возрождаются, всплывая обновленными.
И это продолжалось долго, очень долго. Минуты три или даже более.
— О чем вы хотели со мной поговорить, милорд Леонардо? Зачем вы искали со мной встречи таким … Таким экстравагантным способом?
— О Совершенном. Об этом гениальном сукином сыне. О моей прелести. Вы ведь вскоре перевезете его в Астурийскую обитель?