Из гавани Иальса «Фарилия» вышла ранним утром. На припортовых улицах еще лежали тени, похожие на густые мазки ночи. Крыши домов и башни темными силуэтами чеканились в небе, бледном над головой и теплом на востоке.
Астра стояла на палубе у кормы, глядя на тающий в жемчужной дымке город. Где-то там, за изгибом храмовых холмов, остался господин Варольд Кроун, один из немногих в Иальсе, о ком она будет думать очень часто, перебирая вещицы в дорожном сундуке или вспоминая странное прощание с ним. Думать о последних словах магистра, в которых казалось столько непонятного, трогательного, слишком много недосказанного. Она пообещала ему скоро вернуться, сама не понимая, зачем и почему обещала то, что, возможно, не сумеет выполнить, обещала будто от того, что хитрая богиня, став за спиной, тянула из нее эти важные и отчего-то горькие слова.
За мысом с шестигранным колоссом маяка, темно возвышавшимся на горе, их двухмачтовый неф взял к юго-западу. Паруса поймали ветер, такелаж заскрипел пьяно, и судно пошло быстрее, качаясь, набегая на крашеные рассветом волны. Астра долго провожала взглядом ломаную полоску скал с темным крошечным зубом заброшенной усадьбы — домом мертвого и живого Керлока. Где-то там внизу нашел внезапную, такую несправедливую смерть Леос. В плеске воды мэги чудился его голос, первые лучи солнца, золотившие чаек и курчавые облака, были его волосами, сверху беспокойной синевой смотрели его глаза.
— Эгей, амфитриты! — крикнул долговязый матрос, повиснув на вантах.
— Бредишь, Гарло? — капитан Паркил поднял лысоватую голову и шагнул к фальшборту.
— Ерша мне в зад, прямо по курсу, чуть к отмели!
— Точно, кэп. И я вижу, — подтвердил боцман. — К добру или худу здесь такое, но вон, плещутся. Три девки и парень, вроде.
— Покажите где, — Астра подбежала к носу и, схватившись за канат, остановилась рядом с капитаном.
Паркил молча указал на гибкие зеленоватые тела, скользившие в полулиге. «Фарилия» быстро нагоняла морских людей, было уже видны невысокие гребни на их спинах и пенящие воду перепончатые ноги.
— Скажу вам, госпожа, в этих водах амфитрит на моей памяти не водилось, — заметил боцман. — И вряд ли кто, кроме меня, такое вспомнит. Далеко к юго-западу, возле Мергии, они часто шалят. Хуже хмельных портовых девок бывают. Иногда подплывают к Рохесу. Но здесь…
— Знаю, их родина где-то в Океане, на островах, оставшихся от погибшей Атрии. Говорят, когда-то мы были одним племенем, но потом они выбрали свободное море и волшебство воды, нашим предкам милее стала твердая суша, — Астра наклонилась над бортом, разглядывая двух амфитрит, плывущих навстречу кораблю.
— Господин Паркил, может поймать одну? — предложил молоденький матрос, хватая край сети. — Для потехи — потом отпустим.
— Дурной ты, Шкот. Истинно дурной! — ответил за капитана боцман. — Кто их трогает, с ними потом уходит или всю жизнь беду ложкой хлебает, горькую, как море.
— По местам ступайте! Время ставить фок, — приказал Паркил и, потеряв интерес к амфитритам, пошел на корму.
— Ничего подобного не видел, хотя плавал на запад от Вильса, — произнес Голаф, остановившись рядом с Астрой. — Дважды плавал.
Она не видела, когда рейнджер появился на палубе, и вздрогнула от его прикосновения.
— Два раза, надо же! Вероятно на дырявой лодке. Господин Брис, вы — настоящая акула моря, — дразня насмешкой, мэги повернулась к нему в пол-оборота.
— Астра Пэй, — послышался звенящий как ручей голос. Одна из амфитрит вынырнула рядом с крутым бортом нефа. На ее бледном красивом лице, прикрытом длинными мокрыми прядями, отразилась улыбка холодной воды. — Леос мой, бессердечная мэги. Ты бросила его. Не вернулась даже на берег, посмотреть, жив ли он.
— Что ты такое говоришь?! — вцепившись в канат, Астра отчаянно свесилась над бортом.
— Конечно, у тебя впереди на юге важные дела. Ты сама очень важная мэги. Ты бросила барда, а я лечила поцелуями его раны. Я подарила ему новые песни, — морская дева поплыла быстрее, извиваясь всем телом, но не успевая уже за кораблем. — Он еще вернется ко мне!
— Это еще вопрос. Не слушай ее, мэги, — другая амфитрита, рассмеявшись, обдала подругу фонтаном брызг. — Никто не знает, куда он направиться теперь. Но мы поможем барду. Мы все любим его. Прощай, Астра Пэй. Кое-кто ждет тебя на Рохесе и… — она говорила что-то еще, но слова ее уже нельзя было разобрать.
— Голаф!.. — грудь Астры высоко вздымалась, лицо покраснело от прилившей крови или встававшего на горизонте солнца. — Ведь я чувствовала, что он жив! Ну чувствовала же я!
— Но откуда им знать? — отбросив край плаща, рейнджер упер ногу в фальшборт и поглядывал на удалявшиеся фигурки морских дев, резвившихся по-детски за кормой. — Странно как-то… И откуда они знают тебя?
— Их ментальное восприятие развито намного сильнее, чем у нас. Сильнее, чем у магов Творящего Слова. Они умеют читать мысли и знают о нашей жизни такое, что зачастую неведомо нам самим. Если Леос жив… О, боги! — воскликнула она. — Ты понимаешь, как это здорово! Ведь мы видели все же его у Варгиевой площади! Это был он — я не могла ошибиться! И он, конечно, ищет меня! Голаф, знаешь, сколько я молила прощения у Рены?! Ведь это я была бы виновна в его смерти!
— Глупости, я уже говорил тебе: мы не можем отвечать за изломы чужой судьбы. Это выглядело бы слишком самонадеянным, — хмуро ответил Брис.
Теплый ветер туго полнил паруса. Огибая белую полосу рифов, «Фарилия» стремилась на юго-запад. Уже к полудню они прошли Неары, где, из слов Паркила, было теперь неспокойно: со смертью наместника нестойкий порядок там исчез, и многие промышляли в прибрежных водах разбоем. Маленькие суденышки с косыми парусами курсировали между встававших из моря скал, и угадать намерение той или иной флотилии, зарабатывавшей не только мирным рыболовством, было невозможно. Весь участок опасного пути Астра стояла на палубе, не отходя от капитана. Ей стоило немало сил уговорить его не сворачивать на запад от мятежных островов. Такой широкий крюк означал бы лишние полдня плаванья — роскошь неприемлемую, учитывая, что они вышли в море много позже Давпера, и тяжелая «Фарилия» вряд ли могла соревноваться в скорости с остроносым «Нагом». В случае атаки неарских лодок или небольших галер, дрейфовавших у входа в гавань, мэги обещала преподать памятный урок корсарам, и даже, ободряя команду «Фарилии», продемонстрировала мощный, грозно шипящий в воде фаерболл. Но она сама понимала, что магической силы хватит не более чем на пять-шесть эффектных заклинаний, а полсотни отчаянных головорезов, бросившихся на абордаж, подкрепивших свой порыв стрелами, без труда возьмут беззащитный неф. Рейнджер не хуже понимал это и, сидя на перевернутой бочке под фоком, тихо поругивал рискованную затею госпожи Пэй. Однако все обошлось благополучно. К часу Лилии они миновали цепь беспокойных островов, обошли рифы, седые, в кружевах кипящей пены, а дальше уже простиралось бескрайнее море, слепящее горячим солнцем, с редкими пятнышками парусов вдали.
Утомившись от жары, Астра и Голаф вернулись в каюту, предоставленную им перед отплытием господином Брефтом — помещение по корабельным меркам довольно большое, занимавшую всю правую часть юта. Мохнатая шкура серого кардорского медведя, лежавшая на полу, создавала уют, почти домашний, мягкий и покойный. Возле стола с письменными принадлежностями стоял удобный диван, обитый коричневым плюшем, напротив — резной шкаф с посудой, несколькими книгами и всякой полезной в пути утварью.
Бронзовый колокольчик клепсидры обозначил час Флейты. Астра слышала, как к борту нефа причалила лодка. Паркил передал ящики со штучным грузом и почту, наставляя посыльных по назначению каких-то важных писем. В гавани маленькой Каменты корабль задержался недолго, скоро подошла еще одна лодка, на палубу сбросили груз, и «Фарилия» подняла паруса. Остров с поселением колонистов из Иальса остался за кормой. Зеленые холмы и золотистые утесы растаяли в янтарной дымке. Впереди огромный пунцовый диск солнца опускался в море, растекаясь огненной дорожкой, сверкавшей в волнах. Острокрылые, грациозные альбатросы фланировали над винного цвета водами, изредка срываясь за игравшей у поверхности рыбой.
Утомившись в каюте, Астра вышла на палубу. Она вдыхала пьяный морской воздух, опираясь на фальшборт. Голаф стоял возле мачты, глядя на величественный закат и любуясь своей подругой, чем-то похожей на анрасских дев Горы, сотворенных пламенем и диким волшебством. Ему нестерпимо сильно захотелось обнять ее и жадно целовать, пока она не смирится с властью его рук, пока не ответит нежно, с тихо скрытым желанием, которое он угадывал в ней прежде не раз за железным щитом гордости, за надменным блеском в янтарных глазах.
Он бесшумно подошел сзади, положил ладони на ее талию.
— О чем ты думаешь, госпожа Пэй? Снова о барде?
— Я просто счастлива, что он жив. Не знаю, зачем меня хотела уколоть та амфитрита, но хвала богам, что я встретилась с ней и услышала те слова! — Астра откинула голову на его плечо, волны красные, ласковые, как губы, плескались перед ее закрытыми глазами. — Только бы не оказались лживы эти слова, — она убрала его ладони и, услышав твердые шаги капитана, повернулась.
— Господин Брис, госпожа Пэй, если не возражаете, то ужин ждет в вашей каюте, — сказал Паркил. — Финики, печенье с миндалем. Еще я добавил бутылочку доброго ширдинского. Скромный обычай нашей «Фарилии» — за первый день в море.
— Спасибо, кэп, — Астра, став на носки, шутливо вытянулась, как молодой матрос. — Это будет очень кстати.
Они прошли в каюту. Паркил отказался присоединиться к трапезе, попробовал только глоток расхваленного им же напитка с южных островов и удалился на ют к рулевому.
— Госпожа Пэй, — Голаф разлил вино в синие фарфоровые чашечки, — а знаешь, как ты меня крепко ковырнула, когда ушла в обнимку со своим бардом исполнять прихоть Давпера?
— А ты бросил меня у ворот незнакомого города, как надоевшую собачонку. Это после того как мы с тобой не один день ели из одной миски! Не зли меня, Голаф, у меня чудесное настроение. Пока чудесное… — она отпила из чашечки и потянулась за финиками.
— Именно поэтому я пытаюсь понять, кто для тебя рейнджер Голаф Брис, известный, кстати, от Анраса до края кардорских степей, — он дотронулся до ее щеки, прикрытой завитками черных волос.
— Не более чем грубый меченосец, отбившийся от шайки франкийцев и возомнивший из себя блестящего паладина, — мэги усмехнулась, откинувшись на спинку дивана.
— Почему же величественная мэги так дрожит от прикосновений этого никчемного меченосца? От страха или чего-то еще? — Голаф обнял ее, и потянул за шнурок ниже ворота платья.
— Ты неотесанный беспомощный болван! — она извернулась и хотела встать, но рейнджер подхватил ее на руки, сжав мягко и сильно, опустил на медвежью шкуру, разосланную на полу.
— Я не боюсь тебя! — выдохнула Астра, упираясь в его крепкую грудь.
— Ты очень красивая, Астра Пэй, и очень сумасшедшая, — он припал к ней поцелуем, долгим, от которого, казалось, лопнет сердце. Оторвался, с хищным восторгом глядя, как в пьяных, будто темный эль глазах, распускаются лепестки пламени, как этот мечущийся, мятежный жар, борется с другим огнем, поднимающимся из глубин ее существа. Голаф еще поцеловал ее. Еще и еще, чувствуя, что пальцы, отчаянно вцепившиеся ему в спину, обмякли, а губы мэги невольно ответили на поцелуй. Он расстегнул тугой пояс на ней и потянул край платья. Мэги слабо сопротивлялась его рукам, ловко расправившимся с ее одеждой
— Я убью тебя, Голаф! Я тебя сожгу, шет! — прошептала она, вздрагивая от прикосновений теплых рук, ласкавших теперь обнаженное и беззащитное тело.
— Да, моя мэги! Сожги! — ответил Брис, прижавшись щекой к ее груди и опускаясь ниже, наслаждаясь вкусом гладкой, нежной кожи. — Пожалуйста! Хочу сгореть в твоем огне!
Его губы припали ее соску, и тот затвердел точно бутон цветка. Губами он чувствовал, как бьется ее волшебное сердце и вздрагивает каждая мышца от ласки его сильных и нежных рук.
Рейнджер оторвался на миг, приподнялся, с восхищением глядя на волосы госпожи Пэй, разметавшиеся по лицу, темными змейками упавшие на голые плечи, и опустился с поцелуями, от которых стала влажной ее светлая кожа.
— Как же я хочу тебя, эту безумную и прекрасную девочку! — произнес Брис, снова приподнявшись чтобы насладиться видом ее лица и глаз, прикрытых беспокойными веками.
Мэги не ответила, лишь прикусила губку и кольнула ноготками его спину. Она не смела сказать, что сейчас тоже хочет его. Хочет безумно и при этом таже безумно боится того, что будет дальше. Медленно, даже бережно Голаф развел в стороны ее ноги, и госпожа Пэй почувствовала, как что-то горячее и упругое ткнулось в ее влажную складочку, прошлось вверх-вниз с приятным нажимом.
— Голаф! — простонала мэги, дернувшись под ним. Изогнулась, прижавшись к нему голой грудью.
— Молчи… — прошептал он, закрыв ее обмякшие губы поцелуем. Кончик его языка тронул ее язык, от чего мэги снова вздрогнула и тут же почувствовала, как его твердый, горячий воин нашел ее вход.
Астра шумно выдохнула, вцепилась ногтями в спину рейнджера, со страхом и трепетом чувствуя, как его обжигающее существо медленно и неумолимо входит в нее. В приоткрытых глазах ее, словно треснуло что-то, золотистым зигзагом растворяя дверь в бездну. Чтобы не вскрикнуть от боли и еще неведомого, сильного ощущения, наполнявшего горячими волнами, она стиснула зубы, прижалась яростно всем телом к своему мучителю. Потом не сдержалась и застонала, целуя его плечи и шею. Время словно растворилось в розовом, теплом тумане, где-то там же заблудился ее разум.
Плавно и нежно он двигался в ней, мэги слабо постанывала, чувствуя, как боль волшебно превращается в новое ощущение, которое она знала прежде лишь по слабым отголоскам, иногда рождавшимся в ее теле. Это ощущение нарастало, жарким пламенем захватывая ее всю, и даже крошечные осколки мыслей сгорели сладостном огне. Сгорело тело, и вся она. Астра вскрикнула и задрожала под ним, так сильно, что ее дрожь мигом передалась любовнику.
— Рена Добрейшая, — Голаф сел на шкуру, откинув край ее платья дальше от свежих пятен крови. — Ты никогда не делала этого? Я даже подумать не мог…
Астра молча мотнула головой и, поджав обижено губы, отвернулась. Хотелось заплакать. Она бы так и сделала, если бы осталась одна
— Принеси, пожалуйста, воды, — попросила она, все еще лежа на полу. Ей было стыдно за свою слабость, навалившуюся вдруг полную беспомощность, стыдно до горького корма внутри, что разум ее так помутился, и она — мэги, отдалась ему, словно обычная уличная девка.
Когда Голаф принес ушат с теплой водой, она обмылась, прогнав сначала рейнджера из каюты, накинула платье и допила остаток вина в чашке. Голова кружилась, перед глазами было мутно от слез, а тело гудело от прилива магического тепла, разбуженного отчего-то и мечущегося теперь, как и ее нестройные мысли. Потушив светильник над столом, Астра вышла на палубу.
— Госпожа Пэй, — Голаф, будто мальчишка проворно подбежал к ней. — Что ты такая… с видом, будто стряслась беда, — заговорил он тише, глядя на ее бледное в лунном свете лицо. — Хочешь, я опущусь на колено, как великородный паладин перед принцессой и буду целовать твою руку?
— Ты не виноват здесь, Брис, — она прошла к фальшборту, остановилась у самого края, прислонившись к натянутым скрипящим канатам. — При чем здесь ты? Это я такая… не принцессой стала вдруг, — ей хотелось раствориться в темном ночном воздухе, стать тенью и унестись куда-нибудь.
— Мне следовало быть с тобой мягче. С самого начала, с той первой встречи на нашем пути в Иальс. Знаешь, что становится с мужчиной, который проводит большую часть жизни в пути, ночуя возле дороги или в дешевых тавернах? — произнес он, потянув с силой канаты такелажа, и добавил: — Впрочем, зачем тебе такое знать.
— Голаф, а кто для тебя стала теперь я — мэги, о которой скоро узнают все от Карбоса до ледяных пределов Анраса? — с вызовом спросила она. — Кто для тебя Астра Пэй, на которую ты лег так же легко, как на постель в дешевой таверне. Ты даже не сказал, что любишь меня или что я нравлюсь тебе. Так, Голаф? Ничего этого не надо!
— Я просто не умею такое говорить. Хочешь, я честно признаю, что я никогда не встречал девушек равных тебе? Ни одна влекла меня так, не заставляла терять голову и делать столько глупостей, — он взял ее руку и несильно сжал, поглаживая тонкие теплые пальцы. — Тебе, Астра, нравится дразнить мужчин, чувствовать власть над ними. Только ты еще не знаешь, что твоя минутная слабость может ранить больнее насмешки в глазах. После того, что случилось, мое желание быть рядом с тобой, обнимать тебя, когда ты это позволишь, становится только сильнее. Представь себе, много сильнее!
— Ты врешь, — она качнула головой. Слова рейнджера, будто разделили ее пополам. Одной половине страстно хотелось прижаться к плетущему неясные речи искусителю, прижаться теснее и целовать его, другая половина жаждала одиночества и покоя, стремилась стать темной тенью и бежать в ночь.
— Я принесу вино, — предложил рейнджер как-то невпопад, глядя на нее не то с сожалением, не то в смятении, желая отвлечь хоть чем-нибудь малым от начатого разговора. — Астра, ведь нам есть за что выпить.
Он направился к двери в каюту, а мэги стояла, запрокинув голову и глядя на крупные синие звезды, похожие на бусины с разорванного дерзко ожерелья.
«Быть с ним… Быть послушной его ласкам… Уйти и не видеть его никогда…» — метались ее мысли, и магическое тепло судорожными волнами пробегало по телу от затылка до пят. Мэги выдохнула шумно и вдруг увидела, как еще одна рука — ее рука — появилась из тьмы. Астра отступила, изумленно оглядывая своего двойника, родившегося из бесплотного эфира. Это было невероятно! Столько раз прежде она пыталась создать свою тульпу, используя мудреные приемы Некомарха и древних либийцев, но никогда не получалось у нее ничего подобного.
Скрипнула дверь каюты, вышел Голаф. Астра тихонько отступила к мачте и затаилась, наблюдая за ним и своим молчаливым двойником.
— А давайте с горлышка, госпожа Пэй? — покручивая бутылку, предложил Брис. — Лично мне, как неотесанному болвану, очень нравится с горлышка. Особо приятно будет после твоих губ.
Пробуя управлять эфирным существом, мэги старалась ощутить чужое непослушное тело, мысленно щупала ведущие к нему нити. Подчиняясь ее усилиям, тульпа повернула голову и с таинственной улыбкой потянулась к бутылке вина.
— Такая ты мне нравишься еще больше. Очень нравишься, госпожа Пэй. Такая изменчивая, как… ветры из некоторых мест. Если бы я мог говорить складные слова любви, как бард, то я бы лил их сейчас, не умолкая, — он тоже улыбнулся, не то удивленный, не то очарованный загадочным блеском в ее широко открытых глазах. — Что молчишь, дорогая? Я не Леос, но разве все сводится только к красивым словам?
Он пожал плечами, придвинулся к ней ближе и продолжил тихо:
— Хотя, знаешь, мне на ум пришло… Ты в ночи, еще прекраснее, чем днем. Твои глаза из звезд и губы сладкие, как финики в тарелке. Красиво?
Тульпа подняла руку и похлопала его по щеке.
— Что бы это значило, Астра? — Голаф озадачено разглядывал ее побелевшее лицо.
Вместо ответа эфирное существо, отпило из бутылки, лихо, будто истый пьяница и, шагнув через ограждение, прыгнуло в море.
— Астра! — рейнджер повис над фальшбортом, ища ее взглядом в волнах. Прыгнуть следом, означало, что на корабле просто не заметят их исчезновения, и они оба останутся в море без надежды на спасение. — Капитан Паркил! Эй, кто-нибудь! — неистово заорал Голаф. — Госпожа!.. Госпожа утопилась!
— Питху камбалой дери! — ответил чей-то возглас с кормы. Следом палуба затряслась от топота. Из двери под лестницей юта выскочили боцман и капитан.
Астра никак не ожидала такого оборота от своей шутки и, выйдя из-за мачты, недоуменно поинтересовалась:
— Что за суета такая? Голаф, ты кричал? — она встряхнула его за рукав. — И какая госпожа утопилась? Говори скорее!
— Но ты же… Ты сама прыгала за борт… — он отвернулся, поглядывая на блики луны по темным волнам.
— Извините его, капитан. Напился, пока я здесь прогуливалась, — Астра отпустила Паркилу милую улыбку. — Когда он напьется, ему всегда мерещатся то амфитриты, то девы любвеобильные. И все они будто страдают из-за него, то топятся, то кровь себе пускают. Идем, Голаф, тебе проспаться надо.
Едва они вошли в каюту, Брис схватил ее за руку и мрачно вопросил:
— Что это значит, госпожа Пэй! Я не идиот, чтобы мне мерещилось такое!
— А откуда я знаю, Голаф. Чего ты орать начал?! Я ждала тебя на палубе, ты пошел за бутылочкой ширдинского. И выпил ее сам, наверно. Потом выскочил будто умалишенный и орать начал «госпожа утопилась! госпожа утопилась!». Идиот какой-то.
— Еще раз повторяю, я не идиот. И вполне разумею, что это магией сделано. Наваждение, устроенное тобой, — он разжег второй светильник над столом, потом наклонился, разглядывая свежие пятна крови на желтой медвежьей шкуре, лежавшей на полу. — Так, милейшая мэги?
— Конечно же. Конечно, наваждение. И все, что сегодня было, то же наваждение. Чего ты сердишься, Брис? — она привлекла его к себе и поцеловала, теребя длинные жесткие волосы. — Мне ничего другого в голову не пришло сказать капитану.
— Если так, то пусть это наваждение продолжается, — рейнджер поднял ее на руки, трогая влажные губы своими и лаская гладкое тело под юбкой. — Я тебя люблю, Астра.
— Ты бессовестно врешь. Хотя, шет с тобой, — мэги изогнулась, его смелые и нежные прикосновения были нестерпимо приятны. — Изольда научила меня не верить мужчинам. Она знает всех вас. Вот так, Голаф. У нее тысяча любовников была. И я решила — у меня тоже будет тысяча. Только понять не могу, почему ты оказался первым.
* * *
«Наг» резал носом черные густые волны. Луна взошла высоко, и ее прохладный блеск плыл в воде серебристой рыбьей чешуей. Где-то справа таились рифы, долгой цепью тянувшиеся до Шетовых скал. Морас хорошо помнил это место. Врезалось в память с тех пор, как он с Гребом Безухим разбил здесь в щепы неарскую эскадру. Три галеры ушли ко дну, а толстый, полный ценного добра неф был взят с душой на абордаж. О рифах должен был знать и рулевой, но на всякий случай Морас поднялся на ют и сказал:
— Эй, Берок, а ты помнишь наши лобзания с неарцами? Когда еще Греб с нами ходил?
— О, незабываемо, кэп! Всю жизнь буду помнить, как трещали борта галер! И как мы пили потом три дня с их румяными девками! — он скривился, распоротая губа обнажила редкие зубы.
— Так вот, не забудь про рифы, старик. Тебе говорю, а не дурню-смотровому, — капитан похлопал его по плечу и направился к тамбуру.
На шканцах за ящиками веселились стрелки и люди из абордажной команды Бота. Их дружный пьяный разговор перешел в такую же пьяную песню. Кто-то нестойкий отполз на четвереньках к борту и натужно ревел о любви к морю, захлебываясь блевотой.
— Свиньи, — процедил Морас, задержавшись на ступенях. Отслужив пять лет в королевском флоте Олмии, он терпеть не мог таких скотских попоек на корабле. На берегу шет им брат, но здесь… Во всем был виноват Давпер. Поглядев на паруса, лениво хлопающие под стихавшим ветром, он спустился на нижнюю палубу и вошел в свою каюту.
Анита сидела на кресле возле стола, перебирая янтарные фигурки из шкатулки. В ее светлых глазах мерцал огонек масляной лампы, волосы бледными прядями лежали на щеке. Она подняла голову, потом медленно встала и шагнула ему навстречу.
— Я вот думаю, капитан, что будет со мной потом? — она вздохнула, прислонившись к углу платяного шкафа. — Потом, после Ланерии?
— И что же ты надумала? — Морас сел на сундук и жестом привлек ее.
— Я не хочу как они, — Анита кивнула в сторону дальней каюты, где были заперты Ансис, Арбея, другие. — Не хочу так. И еще… я люблю тебя, — она опустилась к нему на колени, взяла ладонями его лицо, суровое, с глубокой морщиной от искривленного носа. — Я тебя люблю, а ты… ты вышвырнешь меня. Да? Уже не важно кому и зачем, — уронив голову на его плечо, она беззвучно заплакала.
— Не говори глупости. После Ланерии мы плывем на юг — есть некоторое дело там, — он прислушался к шагам в коридоре. Дверь открылась, на пороге появился прислуга.
— Господин Морас, на совет вас приглашают, — вкрадчиво произнес он. — Прямо немедленно в покоях хозяина.
— Хорошо, иду, — капитан встал, погладил волосы своей милой пленницы и, прихватив трость, направился к каюте на корме.
Когда он вошел, Давпер и магистр Канахор сидели за круглым столом, попивая душистый аютанский настой из крошечных нефритовых чашек. Двенадцать свечей в лапах нагов, чеканенных из либийской бронзы, потрескивали трепетными огнями.
— Прошу, — Давпер отодвинул ногой табурет. — Итак, что мы имеем сегодня? Кроме хлопот с «Гедоном» и этой проклятой склоки с чужим товаром. Рена Добрейшая, за что мне такое, епть их душу! — он сжал кулак и стукнул по столу так, что звонко задрожала посуда.
— Господин Хивс, боюсь с «Гедоном» безнадежно — заберут его рохесские фаготы. Не знаю я, стоит ли вообще по нему хлопотать, — заметил Морас. Затея с присвоением чужого корабля с самого начала представлялась ему глупой или уж слишком рискованной.
— Нам нужен этот славный когг. Вот как нужен, — Хивс провел ребром ладони по покрасневшей шее. — Дело даже не в том, что он больше «Нага» в два раза: нам необходима его катапульта. Если с девками не выйдет, храм придется брать штурмом. А без той чудо-катапульты и снарядов Берната все равно что башкой в кованые ворота. И мэтр здесь не поможет. Верно, господин Канахор?
— Я сюда не вмешиваюсь. Это ваша часть дела. И ваша забота, как обойтись со жрецами. Моя забота — только магистр Варольд, — Канахор Хаерим отпил маленький глоток из чашки, поморщившись, прикрыл глаза. — Двадцать лет я пытаюсь получить от него свиток с картой. Правда, он об этом не знает. Вернее, не знал, до недавних пор. А те, кто знал… его милые, сладкие женщины давно мертвы.
— А вот это уже не наша забота, уважаемый магистр. Вы обещали получить карту — извольте придумать, как это скорее сделать. Вообще я не понимаю в чем сложность, отобрать у старика бесполезный ему пергамент. Заплатить ему, наконец, — Давпер опрокинул содержимое чашечки себе в рот и откинулся на спинку кресла, его пальцы беспокойно подергивали край шелковой скатерти. — Если все уж так плохо, магистр, то мои люди помогут. Братство Пери к вашим услугам.
— Вы плохо представляете положение дел, уважаемый Хивс, — Канахор мрачно усмехнулся, глядя поверх продолговатой головы Давпера на стену, украшенную абордажными мечами и древним мергийским шлемом, расколотым ниже кривых бронзовых рогов. — Варольду не нужны деньги. У него вполне приличное состояние. Просто так свиток он не отдаст. Это я понял очень давно. Даже если жечь его некроновым огнем, перед страхом смерти, любых мук — свиток он не отдаст. Вы совсем не знаете этого тщедушного с виду человечка. Я обещал ему многое, более полезное, чем деньги. Запугивал его по-всякому, через друзей и от имени Ордена. Я добился, что его салон почти опустел и много надеялся на помощь мэги Верды, но ничего не вышло.
— И что теперь? — нетерпеливо спросил Давпер.
— Есть еще два способа. Первый… просто убить его и перевернуть в поисках пергамента весь дом — кто его знает, что найдем мы там. И второй более верный… — магистр задумался, облизывая горькие от настойки губы. — Нужно как-то захватить ту полоумную мэги, что спалила ваш склад — она его дочь.
— Милейшая госпожа Пэй?! — Хивс лег грудью на стол, пристально глядя в черные глаза Канахора. — Что вы несете, магистр. Я лично присутствовал при первом знакомстве ее с «родителем». И вы там, кажется, были.
— Она больше похожа на безродную оборванку. Эти манеры… я бы никогда не подумал, что она была вхожа в великосветский двор Олмии, — заметил Морас, придвинув к себе блюдо с ломтиками вяленой дыни. — Хотя таких нынче жалуют из-за смазливой внешности.
— Она его дочь, — твердо сказал маг Алой Звезды. — Он просто не знает об этом пока. Я говорил с кое-какими людьми из Олмии — свидетелями той пренеприятной трагедии, — он отпил, морщась и цокая языком. Крики непокорной Арсии, горящей в огне, будто снова звучали в его ушах, где-то в траве захлебывался плачем грудной ребенок, которого он пожалел к счастью или на свою беду. Отгоняя видение, Канахор мотнул головой и продолжил: — Думаю, за ее жизнь старик выложит карту. Еще скажу, что она плывет за вами на торговом нефе. «Фарилия», если не ошибаюсь. Можете перехватить их в море или дождаться прихода в Ланерию. Собственно за этим я и прибыл к вам, — магистр встал и потянулся к плащу, висевшему у двери, словно тело огромной летучей мыши.
— Это хорошие вести, господин Канахор. Хорошие, в некотором роде. Очень приятно, что госпожа Астра сама плывет к нам, — гилен Пери примял кончик редкой аккуратной бородки и с удовольствием налил в чашечку крепкий душистый настой.
— Если перехватить их в море, то можно еще и товаром поживиться, — безразлично заметил капитан Морас и тут же добавил: — Хотя времени потеряем много — ветер стихает. Лучше в порту.
— Проводите меня, — толкнув двери, попросил магистр.
Они вышли на палубу. Шальная песня стрелков тут же умолкла, за бортом слышался шелестящий плеск волн. Луна сияла высоко над фоком.
— Мы возьмем мэги. Обязательно. Уж это точно мое дело, — Давпер постучал костяшками пальцев по мачте. — И вам таким образом будем рады услужить. Вы не возражаете, если наша доля в либийском походе чуточку возрастет? Этак на десять процентов?
— Мы же договорились, Хивс. Все драгоценности будут вашими. Представьте себе все или, по крайней мере, большую часть богатств Либии. Древней могущественной Либии! Представьте бесконечные вереницы рабов, несущих серебро, золото, редчайшие камни к трону великого Кэсэфа. Вашим людям будет не по силам утащить все, — магистр рассмеялся и отошел к фальшборту.
— За это я волнуюсь меньше всего, — Давпер Хивс тоже рассмеялся, все же иметь дела с этим старым прохвостом, способным еще на очень многое, было приятно.
— Тогда удачного плаванья! — Канахор Хаерим оттолкнулся от палубы и, разведя широко руки, полетел. Его темная фигура с трепещущим на ветру плащом скоро исчезла среди колючих звезд.
* * *
К началу третьего дня ветер стих окончательно. «Фарилия» лениво ползла, ловя обвисшими парусами слабые дуновения, потом замерла совсем. Вокруг было гладкое, словно скатерть шелка, прозрачно-синее море. Боцман поругивался, расхаживая сердито по палубе, сам дважды взбирался на марс и глядел на мутную линию горизонта. Зачем-то плевал на тыльную сторону ладони, поднимал ее над головой и прижимал к щеке.
По приказу Паркила матросы вытащили на корму деревянную статую Герма. На большой жаровне принесли покровителю жертву — молодую акулу, попавшую в сети, изжарив ее в огне до угольной черноты. Бог не ответил никак, смрадный дым над жаровней поднимался ровно вверх, море затаилось.
— Господин Паркил, как долго это будет, — спросила Астра, поднявшись на ют.
— День или два. Может более. Не смею врать, госпожа, — капитан вытер платком измазанные жирной сажей руки и добавил: — В такое время полный штиль в этих местах редкость. Никак не ожидал, что мы застрянем.
— До Рохеса далеко еще? — Голаф не находил себе места с самого утра. По его подсчетам «Наг» был уже в порту Ланерии и завтра вполне мог сняться с якоря.
— Лиг сто — сто двадцать, — боцман кашлянул в рукав, посмотрел круглыми глазами на гладкое море. — Вот вам и амфитриты. Когда их встречаешь, то все пойдет не как обычно. А они нагнали нас за ночь и рядом кружат. Снова их видели на рассвете.
— Трудно сказать плохо это или хорошо, — вставил рулевой, проверяя узел крепления на штурвале. — Забавные все ж девки.
— Пока получается, что плохо. Груз наш срочный. Ждут в Ланерии, представьте. И мы всякими обязательствами связаны, — пояснил боцман, вспоминая наставления господина Брефта. — А вы, госпожа Пэй, не могли бы помочь своей чудодейной магией?
— Боюсь, что нет. Даже не представляю как, — мэги задумалась, что она может предложить из своего невеликого арсенала заклинаний, полезных большей частью для быстрого боя. Здесь бы не помогла и опытная Изольда. Хотя можно было попробовать кое-что. Она вспомнила «Книгу Ветра» Некомарха, которую магистр считала пустой и даже вредной. — Впрочем, давайте магией, — решилась она. — Давайте, если капитан не возражает.
— Нам, госпожа, терять нечего. Кроме корабля, груза и собственных никчемных жизней, — Паркил, сжав широкие синеватые губы, облокотился на тумбу штурвала. — Желаете по-своему вернуть милость Герма, то возражать не стану. Надеюсь, вы знаете что делаете.
— Знаю. По местам селедки! — шутя прикинула Астра на матросов, сидевших у борта. — И снимите паруса с этой вот второй мачты. Только там, впереди пусть висит.
— Вы хотите оставить только фок? — полюбопытствовал Паркил.
— Он самый. Остальное к шетовой невесте, — Астра небрежно махнула рукой. — А то сорвет еще.
— Исполнять! К шетовой невесте! — боцман, повторяя жест мэги, тряхнул от живота рукой.
— Что ты задумала, госпожа Пэй? Ко дну нас отправить? — Голаф стоял позади нее, наблюдая за торопливыми действиями моряков.
— Не говорите ерунду, Брис. Не надо этого только. Запугаете мою команду, что мы все разом за борт и топиться начнем, — вспомнив недавнюю историю с тульпой, Астра едва не рассмеялась.
— Вашу команду? — переспросил рейнджер.
— Мою команду. Капитан только что передал мне полномочия. Верно, господин Паркил? — повернувшись, она весело подмигнула ему.
— Да, конечно. Пока здесь правят магические силы, мне разумнее побыть в стороне, — неохотно ответил он и отошел от штурвала, словно стараясь держаться подальше от деяний, которые он так опрометчиво благословил.
— Так, закончили? Теперь убегайте оттуда, — скомандовала Астра матросам, управившимся с двумя парусами грота. Она отошла в самый конец кормы и, подняв руки, долго сосредоточено смотрела вперед. Потом негромко заговорила заклятие «ледяного ветра», стараясь обуздать его порывистую силу так, как учил в книге старый Некомарх.
— Мэйро-бало-айс-винд-спелл! — выдохнула мэги, формируя ладонями сферу густеющего воздуха, помутневшую и завихрившуюся синими льдистыми искрами.
— Эта Пресветлая, спаси потроха мои! — вскрикнул матрос, спрыгнувший на палубу последним. Он подумал, что до кормы ему уже не добежать и разумнее страстно молиться, вцепившись зубами в веревки такелажа.
— Давай скорее! — заорал боцман. — Сюда, Кордал!
Вихрящийся над головами пузырь, распухал, ревел, словно снежное разъяренное чудовище. Мэги, призывая символы Го, старательно и безжалостно пробуждала скрытую в его глубинах силу. Вокруг стало холодно, настолько, что матросы, шустро взлетевшие по лестнице на ют, столпились вокруг дымящей жаровни под статуей Герма, съежившись, дружно затрясли челюстями. Капитан Паркил запахнул мундир, глядя с опаской на безбожно бушующую стихию, самыми скверными словами поругивал себя за доверчивость девчонке.
— Олинья-кало! — произнесла Астра, вдохновенно вытянув палец вперед. С противоположной стороны сферы мигом образовалась дыра, и воздух хлынул из нее тугой струей, словно сорвавшаяся с высоты лавина. Парус на гроте, рвануло так, что затрещали канаты и обе мачты. Покойная до сих пор «Фарилия» дернулась, как телега за перепуганной лошадью, хлюпнула носом в волну, понеслась, скрипя рангоутом громче, чем выл ветер.
— О-о-о! Герм Всевластный, спаси и заступись! — запричитал Паркил, сложив руки на груди. Это не помогло — хуже того, статуя Герма рухнула, покатилась с юта, жаровню с останками жертвенной акулы разом унесло в море. Брызги воды больно хлестали лицо, стекали по такелажу и реям, мгновенно превращаясь в сосульки. Матросы вцепились в ограждения надстройки, тряслись и шептали молитвы.
Астра едва удержалась на палубе и, когда судно резко накренилось на правый борт, она поняла, что совсем потеряла контроль над «мешком ветра». Злой вихрь, от дыхания которого валило с ног, бил теперь в спину, бросая на корму дюжие пригоршни мерзлой воды.
— Ты совсем свихнулась, дорогая! — Голаф подхватил мэги свободной рукой и прижал к палубе.
— Нос! По ветру нос! — закричал рулевому капитан, вмиг оказавшись рядом и сам налегая на штурвал.
— Спокойно, кэп! — Астра поднялась, держась за твердое плечо рейнджера. — Сейчас отцепимся от него! Все хорошо будет!
Прикрыв глаза, она нащупала невидимые нити эфира, рассекла их заклятием и взмахом ладони. Тут же ревущая злым ветром сфера отлетела от них на пол лиги, взвилась вверх и, перевернувшись трижды, рухнула в море, словно сорвавшаяся с небес комета. Из пучины ударил огромный водяной столб. Казалось, там, в глубинах проснулся древний морской бог и выдохнул копившийся столетиями гнев. Взметнувшаяся к небу вода падала тяжелыми глыбами льда. Море, кипело и вздыхало ухающими пузырями, плеская на палубу замерзшую рыбу, снежную кашицу и мутно-стеклянные тела медуз.
Скоро все стихло. Жарко светило солнце. Сосульки на такелаже потекли ручейками. Перепуганная команда «Фарилии» еще дрожала от пережитого страха и лютого волшебного холода.
— Немножечко неудачно, господин Паркил, — признала Астра, мокрое платье стягивало тело оковами льда, но мэги бодро шагнула к ограждению у штурвала. — «Ветряной мешок» получился излишне тугой. Но могу еще попробовать. Теперь с большим успехом.
— Не надо! Пожалуйста, не надо, госпожа Пэй, — горячо возразил капитан, вытянувшись, будто прилежный матрос. — Зачем вам так напрягаться.
— Эй, тут ставрида подмерзлая! — крикнул кто-то снизу. — Корзина наберется! И кальмары!
— И все это благодаря госпоже Пэй, — боцман усмехнулся и подошел к ограждению юта. — Улов собрать! Кэп, а может ради такого происшествия вина крепенького всем по кружечке? Ведь холодно и штиль полнейший, клешню ему в бок!
— А здесь амфитрита… — остановившись у края шканцев, с опаской произнес Гарло. — Ей-ей! Замерзшая, синяя!
Почти все стоявшие на юте поспешили к носу корабля. Там, чуть дальше фок-мачты действительно лежала морская дева, без сознания или уже мертвая. Ее голое синеватое тело покрывали водоросли с коркой тонкого льда.
— Вот беда какая, — заволновался Паркил, сбегая по лестнице вниз. — Умерла или нет? Шкот, Кордал, скорее одежду, какую принесите укрыть!
— Жива, — сказал Голаф, трогая холодное запястье ее руки с аккуратными перепонками между длинных пальцев. — Замерзла просто, да волной ударило.
— А ведь умрет, наверно, если не отогреть! — Шкот прикрыл ее шерстяным одеялом и трепетно добавил: — Я бы смог. Точно бы согрел такую.
— Вина ей надо, — решил боцман, хрипло закашляв. — А лучше крепкой травяной настойки.
— И растереть, — не унимался молодой матрос. — Позвольте заняться, кэп? Ее всю нужно основательно растереть. Видно, существо она слишком теплолюбивое.
— Принеси-ка чашку из крайнего бочонка, — согласился Паркил, глядя на бледно-синеватую деву с миловидным лицом и льдинками в слипшихся волосах, ему стало холоднее, чем под порывами студеного ветра.
Матрос вернулся бегом, неся полную чашку сагель-альской настойки, приготовленной на пряных травах.
— Я бы с большим удовольствием доверил это дело, господину Брису, — сказал капитан. — Не согласитесь ли? — он взял у Шкота посудину и протянул рейнджеру.
— Вот это зря, — отодвинув Гарло, Астра подошла ближе, с недовольством наблюдая за приготовлениями Бриса.
Голаф сначала попробовал глоток сам, потом, приподняв голову морской девы, поднес питье к ее пухлым губам. Все в ожидании замерли. По лицу амфитриты пробежала судорога, дева выдохнула, дернувшись всем телом, и, повернувшись на бок, закашлялась.
— Живая! Слава тебе, Пресветлая! — капитан Паркил довольно потер озябшие руки.
Команда зашептала разноголосо молитву. На шканцах подпрыгивала, шлепалась об доски оттаявшая скумбрия.
Повернув морскую деву к себе, рейнджер влил ей в рот больше половины чашки.
— Ну, ну, спокойно. Все хорошо, — она снова затряслась, Голаф, успокаивая, погладил мокрые спутанные волосы. — Все хорошо, красавица. Сначала горько, потом тепло. А потом приятно.
Откинув край одеяла, он налил немного настойки на ладонь и начал осторожно обтирать ее шею и плечи. Она открыла водянисто-зеленоватые глаза, безумно глядя вокруг, на столпившихся вокруг моряков, на склонившегося над ней молодого мужчину, на мэги, с которой она была несколько знакома. Астра тоже узнала амфитриту, вещавшую в первый день плаванья о том, что Леос чудесным образом жив.
Влив еще немного настойки в приоткрытый рот, Голаф принялся растирать ее грудь. Она успокоилась, опустив ресницы, и задышала ровнее. Маленькие темные соски набухли от прикосновения его пальцев. Ладони рейнджера бережно гладили ее грудь, потом заскользили ниже, по мягкому животу, втирая прянопахнущую жидкость.
— Хватит, Голаф! — наклонившись, сердито произнесла Астра и дернула его слегка за волосы. — Вижу, девица чувствует себя очень неплохо. Гораздо лучше, чем мы все!
— Продолжай, милый Голаф, — амфитрита обняла его шею и, приподнявшись, поцеловала в губы. — Пожалуйста, продолжай, — ее зеленовато-прозрачные глаза с пьяным восторгом смотрели на него. — Голаф… мое имя Бирессиа. А-ах! — содрогнувшись, она прижалась к нему и снова припала с поцелуем.
— Вы посмотрите на эту сучку! Быстро пусти его! — Астра схватила рейнджера за воротник, ткань затрещала в ее пальцах. — Я тебя сейчас согрею! Пепел только с ластами останется!
Матросы грянули хохотом. Даже Паркил порозовел, словно хватил крепкий глоток растирки. Голаф поспешил вскочить на ноги, и Бирессиа поднялась следом, обводя томным и радостным взглядом окруживших ее мужчин.
— Ой, кэп, — она безошибочно угадала капитана нефа, — откуда у вас на корабле такая злая дрянь? Так хорошо все было. И питье ваше. И… Капитан, Капита-ан, — она положила ему на грудь перепончатую ладонь, доверчиво глядя в глаза. — Не люблю я ее… эту мэги Пэй, — глядя на Астру, амфитрита пьяно качнулась, Шкот с удовольствием подставил плечо, осторожно придержал ее за гибкую талию. — Все море дура взбаламутила. А холодно как было! Давайте ее в воду бросим?
— Никак нельзя, уважаемая Бирессиа, — замялся Паркил, теперь ему стало жарко и пот выступил крупными каплями под его мокрой шляпой. — Госпожа Пэй — наша очень важная и… тоже уважаемая гостья, — с достоинством пояснил он.
На помощь ему пришла сама Астра:
— Нет ничего отвратительнее, чем общество безобразной пьяной шлюхи, — с чувством произнесла она, подступив к амфитрите. Кончики пальцев зудели от прилива магического тепла. — Проваливай отсюда! Пока я тебе не помогла!
— Идем, пожалуйста, госпожа Пэй, — Голаф взял ее за руку и направился к каюте. — Тебе нужно отдохнуть. И я хочу…
— Голаф! — окликнула его Бирессиа, обняв за шею Шкота. — Нам есть, о чем еще поболтать!
— В следующий раз, милейшая, — задержавшись у двери, рейнджер отпустил ей прощальный поклон. — Обязательно.
— Приходи чаще к морю, думай обо мне, и я приплыву, — опустив глаза, неуверенно сказала амфитрита. — А эта высушенная мэги… завладеет моим прекрасным Коралиссом… Он все время думает о ней! О-о!.. — она округлила маленький рот, губы ее задрожали, прозрачные глаза заблестели от слез. — Я еще покажу ей!
— Голаф, я понимаю, что она пьяная дура, но она слишком разозлила меня! — заломив руки, Астра прошлась по каюте. — И ты хорош! Лапал ее с таким удовольствием! Надо было только видеть, сколько блаженства было на твоей роже! Нет, я вернусь сейчас и любезно столкну ее в море! Даже фаерболлом не поджарю из доброты.
— Не надо. Ты и так много полезного сегодня сделала, — Брис обнял ее, поднял на руки и отнес к дивану. — Ты же знаешь, что куда приятнее мне трогать тебя, — его пальцы осторожно коснулись ее оголившегося бедра. — А кто такой Коралисс?
— Откуда мне знать, — прикрыв глаза, она погладила его ладонь. — Понятия не имею, что несет пьяная дрянь.
Астра прижалась к груди рейнджера, и их губы соединились. Брис слышал звонкий голос амфитриты, дружный смех команды «Фарилии» и все еще побаивался, что у мэги может снова возникнуть желание продолжить ссору с чудаковатой морской девой.
— Ты обещала мне рассказать дальше о Варольде и короне Иссеи, — сказал он, то ли действительно проявив неожиданный интерес к той истории, то ли стараясь отвлечь Астру от происходящего на палубе.
— Тебе действительно интересно? — Астра тихонько потянула его локон. — Хочешь, я почитаю вслух тот старый либийский свиток?
— Хочу. А еще знаешь, что… — Голаф встал и открыл крышку ее дорожного сундучка. — История этой Черной Короны и храм на Карбосе, куда стремится Давпер, связаны каким-то образом. Я помню их разговор в «Красном крабе». Только мало из него что понял. Прошу, — он протянул ей желтый пергамент, перевязанный атласной лентой.
— Храм на Карбосе построен либийцами много тысячелетий назад. Они поклоняются какому-то морскому чудовищу, якобы прародителю нагов, имя которого Аасфир, — Астра развернула начало свитка, положив его на колени. — Подлинная история Кэсэфа и гибели нашего мира, — прочитала она завитки, выведенные багровой краской, почти не выцветшей за столько лет, развернула свиток шире и продолжила: — «Я, Ксаррокс, последний оставшийся в живых жрец Иссеи, пишу эти строки, не надеясь уже ни на что для себя лично, но лишь робко мечтая о возвращении былого величия Либии…» — мэги на минуту замолчала. — Тебе это действительно интересно, Голаф?
— Если бы я знал их язык, то прочел бы уже давно, — рейнджер устроился рядом с ней, придерживая пергамент.
— Тогда я с удовольствием сделаю это для тебя, — Астра склонилась над свитком и продолжила читать дальше: — «Прекрасна была Либия, могущественная страна, простирающаяся от щедрого Южного Моря до бесконечного Океана. Иссея покровительствовала нам, своему любимому народу, и процветали науки и ремесла, либийские корабли заходили в варварские пределы, привозя неведомые и странные товары из самых отдаленных пределов Гринвеи. Огромные стада скота паслись на травяных равнинах, и густые леса шумели, вознося хвалу Иссее — Дарующей Жизнь. В Великий Храм Иссеи, что на Белых Холмах, несли подношения и либийцы, и пришлые. Статуя богини благосклонно смотрела на них, складывающих цветы и плоды у подножия, а жрецы не прекращали благодарственной молитвы.
А что осталось сейчас? Разрушен Великий Храм, погребен под песком, и каждая песчинка, пересыпающаяся по священным холмам, кажется Песком Времени, который хоронит мертвых. Из всего множества жрецов остался только я один, да и то, очевидно, не задержусь надолго. Я слаб, стар. В Храме не осталось пищи, и лишь тонкая струйка воды, вытекающая из разбитого мраморного бассейна, поддерживает мою жизнь.
Я умираю, и знаю это. Но я тороплюсь записать историю Черной Короны, в надежде, что когда-нибудь явится маг или воин великий силой и душой, который сможет вернуть Корону в Великий Храм. И тогда, обещанием богини, возродится моя страна, и Пески Времени отступят, а зеленые травы вновь поднимутся над равнинами.
Не знаю, кто ты, читающий мои записки, но прошу тебя — помоги несчастной стране, глупостью и жадностью одного человека, обратившейся в пустыню. Великая награда ждет тебя в возрожденном Храме. Сама Дарующая Жизнь сойдет, награждая тебя пресветлой милостью своей.
Аррисы, деревушки, затерянной в либийских горах, нельзя было найти даже на лучших картах, сшитых из многих телячьих кож, настолько она была мала и бесполезна. Но именно оттуда пришло самое большое несчастье Либии, ее черное проклятие. Так же, как крошечное семя порождает огромное дерево, так и безвестная Арриса породила Великого и Темного, имя которого я не хочу произносить, но о котором мне придется все же говорить.
Однажды в Аррису забрел наг-предсказатель, змеетелый колдун, жрец красноглазой Маро. Он увидел Кэсэфа, мальчишку-козопаса, и склонился перед ним, серея в почтении, словно пепел прогоревшего костра.
— Этот мальчик зажжет мир! — предсказал наг.
Деревенские жители смеялись над змеетелым, говоря, что к нему перешло безумие его бога, но наг бросил руны, и выпали знаки Старшего Фрутарха, переливаясь золотом и алым на черных камнях. Трижды колдун бросал руны, трижды выпадали знаки Старшего Фрутарха: руна Феу была первой, за ней следовала руна Уруз, и дальше шли руны Ансуз Ас, Тейваз Тюр, Дагаз и Перт.
И наг открыл Окно, показав Кэсэфу свое предвидение. Шли воины, взбивая клубы пыли, видимые издалека угрожающими серыми тучами, впечатывая высокие сандалии в дорогу; колыхались над войском хоругви, взметнувшись к небу; и перед войском гарцевал черный конь, словно вышедший из темного царства Маро, а всадник его, одетый в черный балахон колдуна, с алой каймой по краю, мрачно смотрел вперед, как будто видел за поворотом пыльной дороги нечто жуткое и угрожающее. И взлетел крик над войском, затрепетав перебитым птичьим крылом под облаками, славили воины своего предводителя, величайшего мага Либии — Кэсэфа. В руках знаменосца, едущего вслед за черным всадником, поднялся стяг, поднялся высоко, словно намереваясь пронзить самое солнце, и развернулось тяжелое полотнище, золотое с черным, а посреди него огненно сверкал глаз Маро.
Ушел тогда Кэсэф из Аррисы, следуя за своей мечтой, за своим предназначением. И стал он величайшим магом и последним правителем Либии, как и было предсказано. Его воины покорили многие земли, присоединив их к стране. Но не было радости у Кэсэфа, который хотел жить долго, чтобы не сказать — вечно, был он мрачен и безмолвен, глядя красными глазами вдаль. Тогда опять пришел к нему наг-предсказатель, ничуть не изменившийся с тех давних времен, когда они встретились в горной деревушке. Сказал, поклонившись, змеетелый магу, что сможет он вернуть молодость и увеличить неимоверно его колдовские силы, если завладеет Черной Короной Иссеи. Кэсэф смеялся над желтокожим, называл его святотатцем, но мысль о Черной Короне оказалась зерном, которое пускает длинные корни, а плод выросшего растения стал ядовит.
Правитель пришел в Великий Храм Иссеи, пришел, как паломник, одетый в простой балахон и кожаные сандалии, покрытые пылью дорог. Но смирение его было притворным, а глаза пылали жадностью, когда жрецы открыли Черную Корону, показывая ее поклоняющимся. И Кэсэф заявил у жрецов Храма отдать чудотворную вещь ему, вызвав этим требованием ужас и смятение. Когда же жрецы отказали правителю в безумной просьбе его, Кэсэф призвал Стихии и сражался со жрецами за Корону, сражался беспощадно и долго, победив их всех своей огромной силой.
Когда же Кэсэф надел Черную Корону Иссеи, безумие проникло в него, сжигая мозг, иссушая тело. Ведь никто из смертных не мог пользоваться тем, что принадлежит богине. Просто не достало бы сил.
И тогда пришли наги, уводя с собой безумного императора, а Иссея с неба обратила на Либию гневный взор, требуя вернуть Корону в Храм и угрожая словами, от которых сердце пронзали жаркие иглы. Многие пытались исполнить волю богини, но никто не смог одолеть Кэсэфа, за которым была безмерная сила и воинство безжалостных нагов. Только зря умирали отважные, лучшие из либийцев, даже не сумев увидеть блеск Короны богини. Иссея отвернулась от некогда возлюбленной страны, переполненная гневом и смертельной обидой. Перестали идти дожди, уходила вода из рек, обнажая каменистое дно, и начала желтеть трава на лугах. Листва с деревьев облетала, высыхая, не коснувшись еще земли. Злое солнце смотрело с бледного неба, словно чистая лазурь небес была обожжена гневными лучами. Даже облака не появлялись, чтобы пролить каплю воды на трескавшуюся землю.
И поклялась Дарующая Жизнь, что будет так до тех пор, пока не вернут ее Черную Корону на алтарь Великого Храма.
А Кэсэф в самом сердце Либии строил город, тот город, который должен был стать оплотом его могущества и славы, но стал лишь знаком безумия. Наги помогали ему, склоняясь покорно как слуги. Змеетелые ходили по пустеющим города и селениям, хватая когтистыми лапами людей, обращая их в жалких рабов и ведя вереницами в каменоломни. Кэсэф же не замечал ничего, одержимый мечтой о великом городе — городе Кара-Маат. Все мнилось ему, что станет он богом, всемогущим и бессмертным, как только Кара-Маат будет построен.
Страна же совсем разваливалась. Пески засыпали дороги, не было на них ни звонких колесниц гонцов, ни тяжелых, богатых караванов. Даже в славном Намфете забыли, что рядом есть любимая некогда богами Хемифия, щедрый Аднохор и Гефахас — песок и печаль лежали на улицах их, площадях, под портиками храмов. Варвары насмехались над великой страной, умирающей из-за безумия и жадности правителя. Но Кэсэф не замечал ничего, продолжая строить проклятый город, в стенах которого будет жить только смерть.
Посреди Кара-Маат Кэсэф заложил храм, который должен был стать храмом нового бога — его самого, кровавого хозяина Короны Иссеи.
Он строил храм из черного мрамора, и наги, пришедшие к нему, помогали складывать ступени к вершине его безумства. Они украшали храм золотом и драгоценными камнями, принесенными из покинутых городов Либии, а маги Кэсэфа писал на стенах рунные знаки. И были там руны Старшего Фрутарха. Руна Феу была выложена серебром, руна Уруз — сверкающими на солнце алмазами, руна Ансуз Ас из кровавых рубинов смотрела глазом Маро, руна Тейваз Тюр сияла синим огнем аютанских сапфиров, холодным, как сердце проклятого, руна Дагаз изгибалась черным гагатом, а руна Перт была выложена из изумрудов, напоминающих о боли зеленых трав, которые уже сожжены.
В одну ночь Кэсэф создал каменные статуи с человеческими головами и телами подземных уродов, поставив их около гробницы. Стихия Огня давала жизнь големам, и пламя превращало в черные хлопья любого, пытающегося войти в двери, расписанные алыми страшными знаками Ши.
Когда строительство храма было закончено, Кэсэф убил всех людей, служивших ему. Наги помогали творить казни, со змеиной негой лакая теплую кровь. Правитель снова не видел ничего, кроме своей пирамиды, только пальцы, вздрагивая, тянулись к черным алмазам Короны. Сама же Корона вросла в череп его, забирая последние остатки разума.
И никто бы не знал о сказанном, если бы ни один чудесно спасшийся раб. Дрожа от страха, он долго хоронился в дюнах, надеясь украсть достаточно воды и пищи, чтоб пережить дорогу под жестоким солнцем.
Видел он, как Кэсэф замуровал в стенах черного храма длинные лоскуты полотна и чаши с серым порошком. Видел он, как маг зажигал в золотых чашах благовония и читал молитвы неведомым богам. Слышал он, как Кэсэф призывал ужасную Сехмет и имя Меритсегер звучало вслед за именем Маро. Дым из чаш поднимался к бледному небу, свиваясь кольцами, рисуя непонятные знаки над желтым песком. На шестой день на глазах его Кэсэф вошел в храм, и големы сомкнули щиты, заслоняя дверь, расписанную знаками Ши. Больше колдун не вышел, запечатав вход своими заклятиями, против которых не мог устоять никто. Храм окружили огромные змеи, похожие на кольца черного жирного дыма, и их лоснящаяся чешуя скрипела, когда они ползали по песку. Все это видел жалкий никчемный раб. Бежал он оттуда, шел через пустыню, пытаясь выйти к Великой Реке, и не было у него ни глотка воды, ни куска лепешки. Солнце жгло его кожу, покрывая ее волдырями. Но он пришел к руинам Великого Храма Иссеи, упал к ногам ее, заливаясь слезами и шепча горькие молитвы. И повелела Дарующая Жизнь записать им виденное. Только не было у него сил…
Я, последний жрец Иссеи, оставшийся в этой несчастной стране, встретил его, умирающего на ступенях храма. На тех самых ступенях, к которым когда-то приходили за излечением и находили его. Но сейчас все, что я мог предложить несчастному, это чашку воды, набранной у разбитого бассейна. И он умер у меня на руках, рассказав о Кара-Маат, в котором проклятие и наше избавление.»
— Скажи мне, многоумная госпожа Пэй, — Голаф встал со скрипом с дивана и прошелся по каюте, разминая отекшие руки. — То, что записано здесь, может быть правдой?
— Магистр Варольд обещал, что в этой истории довольно много правды. И я, вспоминая кое-какие свидетельства Некомарха, пожалуй, соглашусь с ним, — она свернула пергамент и положила его на стол.
— Тогда, это очень интересная история. Если бы знать, где искать этот шетов Кара-Маат. Либийская пустыня огромна, и, наверное, за столько лет много неглупых людей пытались найти недобрую обитель Кэсэфа, — рейнджер прислушался к голосам на палубе.
За чьим-то хохотом послышался восторженный визг Бирессии.