-- Ты имеешь в виду меня, Элен?
-- Себя.
-- Вижу, -- растерянно ответил я. -- Ты хочешь сказать, что все не так просто? Я согласен, -- я действительно был согласен. Невозможно, чтобы Элен так просто сдалась.
-- Не так просто для Лари, -- ответила она.
-- Ох, перестань, Элен, ты несомненно выше этого. Он самодовольный и эгоистичный, поддерживает свой живот ремнем.
Она показала свои руки.
-- Нет, нет, расскажи мне только про открытки и дверные звонки. Что он сказал про них?
-- Открытки? Звонки? -- я тряхнул головой. -- Они ни слова о них не говорил.
-- Естественно. Замечательно, отлично. Ну, просто отл.
-- Извини, я запу и у меня важ свид, -- сказал я вставая.
-- Как это?
-- Я сказал, что я запутался, Элен. Я попробую все узнать, но у меня нет времени. У меня важное свидание. Счастливо, дорогая.
Свидание было с зубным врачом и, когда этот страшный визит закончился и день подошел к вечеру, я решил найти Лари и спросить его про открытки и телефонные звонки. Был вторник, четыре часа пополудни, и Лари наверняка был у своего парикмахера. Я вошел в салон и занял место рядом с ним. Его лицо было в пене, но это точно был Лари. Многие годы никого, кроме него не было в этом кресле в четыре часа во вторник.
-- Подстригите, - сказал я парикмахеру и обратился к Лари, -- Элен Спаркс говорит, ты знаешь, что в тихом омуте черти водятся.
-- Хмммм? -- ответил Лари сквозь пену. -- Какая Элен Спаркс?
-- Твоя бывшая ученица, помнишь? -- Это была давняя уловка Лари, делать вид, что он ничего не помнит, и насколько я знаю, он говорил это честно. -- Она занималась два месяца назад.
-- Тяжело держать в голове всех выпускниц. Малышка из Буффало? Оптовые бакалейщики? Помню. А теперь шампунь, - обратился он к парикмахеру.
-- Конечно, мистер Вайтмен. Естественно сейчас шампунь.
-- Она хочет знать про открытки и звонки в дверь.
-- Открытки и звонки, -- задумчиво пробормотал он. -- Нет, никто не звонил, -- он хрустнул пальцами. -- А! да, да, да, да. Можешь передать ей, что я уже свихнулся от них. Каждое утро я получаю от нее открытку по почте.
-- Что она пишет?
-- Скажи ей, что почта приходит, когда я утром ем яйца, которые варю четыре минуты. Я кладу почту перед собой на стол, ее открытка сверху. Я доедаю яйца, жадно хватаю открытку. И что? Рву ее на две части, потом на четыре, потом на шестнадцать и выкидываю эту небольшую метель в корзину. Наступает время кофе. Я понятия не имею о том, что она пишет.
-- А звонки?
-- Это наказание страшней, чем открытки, -- он засмеялся. -- Фурия в аду ничто, по сравнению с брошенной женщиной. Итак, каждый день в половину третьего, как только я начинаю репетировать, происходит что?
-- Она отрывает тебя от земли пятиминутной канонадой звонка?
-- У нее не хватает смелости. Каждый день я слышу один короткий, даже незаметный биип, потом переключается передача и глупый ребенок уезжает.
-- Тебя это не беспокоит, да?
- Беспокоит? Она была права, когда считала меня чувствительным, но она недооценила мою приспособляемость. Это беспокоило меня первые пару дней, но сейчас я замечаю это не больше, чем шум трамваев. Мне действительно надо было минуту подумать, прежде чем понять, о чем ты меня спросил.
-- У этой девочки глава налиты кровью.
-- Лучше бы она приберегла эту кровь для своих мозгов. Кстати, что ты думаешь про мою новую студентку?
-- Кристину? Если бы она была моей дочерью, я бы послал ее в школу сварочников. Она из тех, кого учителя в начальной школе называют слушателями. Учителя ставят их в угол, просят отбивать такт ногами и закрыть свои маленькие рты, пока весь класс поет.
-- Она страстно хочет учиться, -- сказал Лари в оправдание. Он плохо реагировал на намеки, что его интерес в студентках какой угодно, но не профессиональный. И в свое оправдание, он был воинственно предан артистическим способностям своих подопечных. Например, свою ядовитую оценку голоса Элен он держал при себе, пока не был готов бросить ее в каменный мешок.
-- Через десять лет Кристина будет готова петь "Пасхальные булочки".
-- Она может удивить тебя.
-- Она вряд ли, а вот Элен способна, -- я был взволнован тем, что Элен давала волю ужасным неодолимым силам. И все-таки в этих открытках и звонках была только глупость.
-- Какая Элен? -- как в тумане спросил Лари из-под горячем полотенца.
У парикмахера зазвонил телефон. Он собрался снять трубку, но телефон замолчал. Парикмахер пожал плечами.
-- Забавно. В последнее время, когда мистер Вайтмен здесь, телефон всегда так себя ведет.
У моей кровати зазвонил телефон.
-- Это Лари Вайтмен!
-- Отвали, Лари Вайтмен! -- часы показывали два часа ночи.
-- Скажи этой девчонке, чтобы она перестала, слышишь?
-- Хорошо, еще бы, с радостью, -- хрипло ответил я. -- Кому?
-- Этой оптовой бакалейщике, конечно! Этой из Буффало. Слышишь? Она должна немедленно прекратить. Свет, этот проклятый свет.
Я собрался положить трубку, надеясь на случится чудо, и у него порвется барабанная перепока, когда очнулся и понял, что восхищен. Элен наконец использовала секретное оружие. У Лари был сольный концерт сегодня вечером. Может она хотела, опозорить его перед всеми. -- Она ослепила тебя светом?
-- Хуже! Когда свет в доме погас, она осветила свое глупое лицо одним из идиотских фонариков, который люди носят на цепочке с ключами, пока батарейки не сядут. Она ухмылялась из темноты как смерть.
-- Весь вечер? Мне кажется, батарейки должны были сесть.
-- Она стояла, пока была уверена, что я ее вижу, затем погасила его. И начался кашель. Господи! Кашель!
-- Кто-то всегда кашляет.