На следующий день, едва тусклое зимнее солнце выглянуло из-за темной линии горизонта, малая дружина во главе с Александром выдвинулась из Рюрикова Городища. Княжич Андрей, оставшийся единственным наместником князя Ярослава в Новугороде, стоял на крыльце княжьих хором и провожал брата смятенным взглядом.
Не по себе было Андрею от мысли, что старший брат отправился в разведывательный поход, не прислушавшись к советам тиуна. Никак у младшего княжича не укладывалось в голове, отчего Александру не сидится спокойно в Городище, а всё тянет на рискованные затеи. В душе своей Андрей осуждал брата за то, что тот не внял наставлениям Якима Матвеевича и, вместе с тем, весьма завидовал смелости Александра. Зная, что в пути ему может грозить опасность, он все же возглавляет дружину; и понимая превосходно, что отец может сурово наказать его за своеволие, Александр все равно поступает по-своему. Хотел бы Андрей стать таким же решительным и не страшиться ни опасности, ни отцовского наказания!
— Эх, горячая голова у княжича Александра! Никакого сладу с ним нет! — тихо бормотал Яким Матвеевич, тоже смотревший вослед уходящей сотне дружинников. — И как же перед князем Ярославом буду отвечать за его дела? Как?.. Как пить дать, шкуру с меня князь снимет, когда узнает об этом! Точно снимет шкуру! Эх!..
Миланья вышла к воротам вместе с другими немногочисленными бабами, проживавшими в Городище — супругами приближенных к князю Ярославу гридников и милостников, которым князь дозволил сопровождать мужей — и так же, как и прочие жены, земно поклонилась княжичу Александру, когда тот проехал мимо. Княжич, конечно, даже не посмотрел в сторону баб, а вот Мусуд, чей конь двигался вровень с конем Александра, бросил мимолетный взгляд на жену. Поглядел коротко — и тут же отвел глаза, смотря только вперед, на открывающуюся перед дружиной дорогу.
Бабы стояли у ворот, покуда мимо не проехали последние ратники, после чего стали потихоньку расходиться. Миланья же еще долго глядела вдаль, будто надеясь еще увидеть хвост дружины, хотя та давно скрылась за поворотом дороги, уходящей через пролесок к скованной льдом реке. Рассеянным жестом она погладила свой живот — еще плоский и не выдававший её положения. Миланья и сама всего лишь несколько дней назад поняла, что находится на сносях. И она ничего не сказала о своем открытии Мусуду.
Не сказала вовсе не потому что хотела утаить от него эту весть! Её супруг, несомненно, будет рад узнать, что в своих летах обзаведется наконец-то потомством! Мусуд, как и весь прочий люд, считал Миланью бесплодной — ведь за годы супружества с Микулой Славичем, а затем в замужестве за Мусудом, она так и не понесла ни разу от мужей своих. Миланья же не разуверяла никого в этом, хотя знала твердо, что может родить — просто для этого еще не пришло время.
Да и как можно было разъяснить это тем, кто был далек от её языческого мира, что есть роковые законы, управляющие жизнью тех, кому суждено было уродиться колдунами да знахарями? Роковой закон, управляющий родом Миланьи, гласил: колдунья из её рода в нужный год сможет родить только раз и только девку, которой так же суждено будет стать колдуньей. Годы шли, а нужный год так и не наступал и порою Миланья начинала думать, что дитя так и не будет ей послано богами — но, вопреки её сомнениям, она все же смогла понести от своего мужа. Это произошло после её переезда в Новугород. Наверное, поэтому Миланью так настойчиво тянуло в эти места, ибо здесь должна была зародиться жизнь в её чреве!..
Но, подарив ей долгожданное бремя под сердцем, боги ниспослали Миланье виденье.
Увидела она не глазами своими, а душой своею, то, что повергло её в ужас! Сперва узрела Миланья лишь весеннюю ночь — еще холодную, слякотную и на диво звездную. А потом ощутила она отчетливо, что пахнет в воздухе оттаявшей после суровой зимы землей и речной водой, уже освободившейся от ледового плена — только вот все эти ароматы перебивает жгучий, ядовитый запах огромного пожара. Потом взору её открылся вид на Новугород — великий, свободолюбивый град полыхал неистовым пламенем во тьме ночной и зарево от этого пожарища затмевало свет звезд. Она слышала громогласный звон колоколов, истошные людские крики и видела смятение на улицах города.
А затем перед её взором встало Рюриково Городище, вотчина новугородских князей. Разглядела Миланья многочисленные тени, подкравшиеся к стенам Городища под прикрытием ночи — тени эти без труда преодолели стены, пользуясь тем, что дозорные столпились в той части крепостной стены, где открывался вид на полыхающий губительным заревом Новугород. Одна за другой тени эти взбирались на стены и, подкравшись к потерявшим бдительность дружинникам, перерезали им глотки, не давая и пикнуть. Избавившись от стражников, тени спустились к воротам и, сняв засовы, распахнули их настежь. И тогда в ворота Городища ворвалась смерть.
Вспыхнули огнем избы внутри Городища, полилась горячая кровь. Теней, несущих смерть, было много — слишком много! — а княжеских воинов мало. Почему княжьих дружинников было столь малое число, Миланья не ведала, но отчетливо разглядела среди защитников Городища мужа своего Мусуда. Тот сражался с нападавшими тенями посреди двора, у крыльца княжьего терема — сражался отчаянно, бросая в бой все свои силы, всю свою ярость.
Миланья чувствовала отчаяние, переполнявшее сердце её супруга: во тьме ночной, окруженный вооруженными до зубов врагами, Мусуд не мог добраться до Александра — он не видел его, не знал, где он и что с ним. Он, пытаясь пробиться к княжьим хоромам, дрался как дикий зверь, сражая наповал своим кривым татарским мечом противников, но на место убитых врагов вставали всё новые и новые тени…
«Олекса!.. Олекса!..» — что есть силы крикнул Мусуд, бешено озираясь вокруг себя.
В голосе его звенел неприкрытый ничем страх. Страх не за себя и не за свой жизнь свою, а за Александра, который был где-то там, за пеленой тьмы и жгучего дыма. Мусуд надеялся услышать отклик Александра на свой призыв и понять, в какой стороне тот, но никто не ответил ему. В следующее мгновение одна из теней подскочила к Мусуду со спины и, молниеносно взмахнула огромным топором, собираясь разрубить его…
От ужаса Миланья лишилась чувств и упала прямо на пол в избе.
Сколько она провалялась в беспамятстве, она и сама не знала — а когда пришла в себя, то долго еще не могла подняться на ноги и всё сидела и лила горькие слёзы. Неужто Мусуду суждено погибнуть в кровопролитном бою, которому должно случиться этой весною?.. Неужто Миланье опять придется потерять того, кого она любила и поклялась называть своим мужем? Нет, не хотела она утратить Мусуда так же, как утратила когда-то своего первого супруга Микулу Славича!
— Не отдам я тебе, матушка Смерть, Мусуда! Не отдам! — шептала Миланья обескровленными губами, раскачиваясь из стороны в сторону. — Не отнимешь ты у меня мужа, а у дочери моей отца!
Тогда она приняла решение: необходимо придумать, как обхитрить злой рок.
Когда в тот вечер Мусуд вернулся домой, Миланья ни словом, ни делом не выдала своего угнетенного состояния духа. Изо всех сил скрывая свою сердечную боль она, как это бывало прежде, ласково встретила супруга, усадила его за стол, хозяйничала у печи, угождала всячески ему. И Миланья ни словом не обмолвилась о том, что отныне носит под сердцем дитя. Рано еще об этом говорить! Сперва нужно сообразить, как увести Мусуда из-под меча, что навис над его головой…
Проведя бессонную ночь подле спящего мужа, Миланья какие только думы не передумала!
Что она могла сделать, чтобы предотвратить грядущую жестокую сечу в стенах Городища? Предупредить княжича Александра или даже отца его, князя Ярослава? Попросить того не оставлять этой весной Рюриково Городище без надлежащей охраны? Да кто ж из них поверит ей! Неужто они послушают какую-то бабу, пусть и слывущую ведьмой? Никто ей не поверит, даже она станет кричать о том, что должно случиться… Нет, единственное верное решение — сделать так, чтобы этой весной Мусуд уехал прочь из Рюрикова Городища!
Но как того добиться?..
Прямо и откровенно поведать мужу о своем видении и упросить того уехать вместе с ней из Новугорода в Переяславль-Залесский? Нет, Мусуд не поверит ей, посмеется только над страхами своей жены. А даже если и поверит, то ни за что не согласится бросить княжича Александра! Он останется подле своего воспитанника вопреки мольбам своей жены, и, когда наступит страшный час резни, окажется в гуще бойни — и примет смерть, пытаясь оборонить Александра от врагов.
Нет, нельзя действовать напрямую! Нужно обманным путем увести Мусуда из Новугорода — так, чтобы он ни сном ни духом не догадывался о грядущем нападении на Рюриково Городище. Но как, как?.. Сказать Мусуду, что она хочет возвратиться в родной дом и там разродиться от бремени — и под таким предлогом упросить мужа отвезти её назад, в Переяславль-Залесский? Тоже не выйдет! Мусуд не согласится даже ради их будущего дитя отлучиться от Александра.
Потом Миланью осенило. Заводить речь о возращении домой нужно отнюдь не с Мусудом, а с господином его Александром. Если княжич согласится отправить её в Переяславль-Залесский в сопровождении мужа, то Мусуд не посмеет воспротивиться повелению свыше. Откажет ли ей Александр? Нет, не откажет, решила Миланья. Догадывалась она, что Александр, хоть и старается во всем походить на батюшку своего, но сердцем еще не зачерствел и таится в этом сердце вина за то, что он в порыве гнева хлестнул Мусуда по лицу! А раз так, постарается Александр хоть как-то угодить Мусуду и его жене. Да, княжий сын выполнит её прихоть!
На короткий миг Миланья задумалась о том, какая судьба ждет её и Мусуда, если княжич Александр погибнет в ту грядущую кровавую ночь. Князь Ярослав не простит своему гриднику гибели сына. Но и это казалось женщине делом вполне решаемым! Ежели станет известно о том, что княжич погиб, то бросят они с Мусудом дом и покинут навсегда Переяславль-Залесский. Обустроиться можно и в любом другом месте, так сочла Миланья.
Склонившись над спящим мужем, она принялась разглядывать его умиротворенное лицо. Осторожным движением, так, чтобы не нарушить его сон, Миланья прикоснулась кончиками пальцев к шраму, оставленному ударом княжеского витня. Княжич заслужил остаться без защиты в ту роковую ночь! Александр, впав в буйство, ударил того, кто бережет его как зеницу ока и готов без раздумий отдать за него жизнь. Так пусть княжич Александр получит достойное воздаяние за свой проступок!
— Так даже лучше будет. Теперь, нося под сердцем твое дитя, я уразумела это… — шептала Миланья, челом своим прижимаясь к груди мужа. — Слишком ты любишь его! Даже если б я могла тебе родить сына, а не дочь — ты бы и сына нашего не любил так крепко, как любишь Александра. А так не должно быть!..
Дружинники закрыли ворота Городища и стук от опускаемого засова заставил Миланью вздрогнуть и выйти из глубокой задумчивости, в которую она погрузилась с головой. Она осталась одна у врат, все прочие бабы уже давно разошлись. Неторопливым шагом она направилась к избе, которую определили им с Мусудом для семейного проживания.
Она не переживала, что с Мусудом может что-то приключиться в нынешнем походе. Нет, он вернется благополучно! Не настал еще роковой час. Пока еще в разгаре зима, до весны далеко, а значит, волноваться рано. Покуда весна не растопила глубокие снега на земле и не согнала лёд на реках и озерах еще есть время. Еще есть время…
Александрова дружина двигалась к низовьям реки Волхов борзо, невольно ошеломляя попадавшиеся по пути купеческие санные обозы, идущие по торговому пути, зовущемуся издревле дорогой «из варяг в греки». Торговые люди, следующие по замерзшей реке в сторону Новугорода, почтительно сторонились, пропуская вооруженный отряд и шептались о том, что впервые за последние четыре года кто-то из князей, сидящих в новугородском стольце, решился показать нос из Рюрикова Городища да пройти по этим местам.
Торговля на Волхове была бойкой, а берега её заселены многолюдно — оттого все остроги, построенные еще в седую старину первыми князьями, содержались исправно. Деревеньки, выросшие под укрепленными крепостными стенами острогов, исправно снабжали несущих стражу боевые отряды житом. А сами дружинники, проживающие в крепостях, не забывали о необходимости набирать новых ратников из местных племен и обучать их воинскому ремеслу. Даже голод, бушевавший на югах Новугородской области три года подряд, не нарушил установленного военного порядка в этих местах. Мусуд, которого Александр назначил старшиной, осматривая новугородские остроги, нахваливал перед княжичем преданность острожных воевод своему долгу.
Миновав Ладогу, Александр свернул у Невы и, оказавшись в Водской Пятине, двинулся по ей в сторону реки Нарова. Покуда продвигался отряд по землям Новугородской вольницы, не было у Александра повода серчать на то, как заправляли воеводы острогами. Но как только вышел отряд к Нарове, где пролегала граница между псковскими землями и новугородскими, то княжич заметно помрачнел — вестовые не лгали, сообщая о том, что псковские власти перестали держать в порядке линию обороны своей земли.
Здесь, на переменчивой реке Нарова, с ее мирным и раздольным течением в одних местах, и порогами да водопадами в других, не было безопасности ни для купцов, идущих торговыми путями, ни для простого люда, жившего на речных берегах. Объехав несколько северных псковских острогов и найдя их брошенными, Александр направился вверх по течению Наровы и перед ним открылось зрелище ослабевшей от беззакония земли — потерявшие страх разбойники, поставив свои ушкуи на зимовье, устраивали пешие облавы на прибрежные веси и торговые обозы. И некому было приструнить ушкуйников, ведь пустовали без стражи остроги, должные защищать торговые пути и здешний мирный люд от набегов.
— Дурни стоеросовые псковские бояре! — угрюмо бормотал Мусуд всякий раз, когда доводилось проезжать мимо сожженного селения или разграбленных обозов, вокруг которых валялись вмерзшие в лёд мертвецы. — Такую землю разбазаривают! Такие дороги торговые на поток отдают!
Александр слушал кормильца молча, но глаза его поблескивали недобрым огнем.
Ночевки на псковских землях отряду приходилось устраивать где попало — то останавливаясь в заброшенных острогах, то ночуя в сожжённых деревнях, а то и вовсе под открытым небом. Мусуд всякий раз выставлял усиленную стражу вокруг становища, опасаясь нападения лихих людей на отряд. Но до поры до времени с ушкуйниками они не встречались.
На подходах к Чудьскому озеру княжеский отряд нагнал один из торговых обозов, двигавшихся по льду в сторону Пскова. Издали дружинники заприметили темную точку на слабо припорошенном снегом льду Наровы — это был хвост обоза, в котором ехали четверо вооруженных мечами и копьями ратника, нанятых купцами для охраны в пути.
Когда между отрядом Александра и обозом оставалось не больше версты, как доселе прямая Нарова делала поворот вправо, скрываясь за подступающим к реке густым сосновым бором. Когда торговый обоз, следуя за изгибом речного русла, тоже свернул и скрылся за плотным строем высоких столетних сосен, колючий зимний воздух прорезал залихватский ушкуйничий свист. Мусуд тут же поднял руку, подавая сигнал отряду немедля остановиться.
— Ушкуйники облаву на обоз устроили! — сказал он и повернулся к Александру. — Что делать будем, княже?
Княжич, прищурившись, смотрел туда, где за поворотом в этот миг разгорелся бой между охранниками обоза и разбойниками. Лесные заросли не позволяли увидеть самого сражения и нельзя было понять, какими силами обладают ушкуйники. Впрочем, это совсем не смутило Александра — напротив, взор его вспыхнул предвкушением.
— Нагнать обоз и перерезать всех ушкуйников! — ответил княжич с железными нотками в голосе.
Предвидя, что княжич сам захочет повести отряд на бой, Мусуд тут же схватил его коня за узду.
— Ты, княже, останешься позади! Негоже тебе самому лезть в драку, — решительно заявил он. — Сам знаешь! Князь Ярослав запретил тебе рисковать. Не гневи батюшку своего понапрасну!
Лицо Александра исказила гримаса злости и разочарования, однако на сей раз он не попытался ударить Мусуда витнем и через то освободиться от его сдерживающей хватки. Усилием воли поборов свои буйные чувства, мальчик согласно кивнул кормильцу, признавая его неоспоримую правоту.
— Веди дружину ты, Мусуд, — сказал он тогда.
— Нет уж! Я от тебя ни на шаг не отойду! — возразил Мусуд, опасаясь оставить Александра на попечение охраны. Мало ли что! Вдруг нападет кто из зарослей, покуда дружина режется с разбойниками. Или княжич все же вздумает ввязаться в сечу, а кроме него, Мусуда, никто не сумеет удержать мальчишку от опрометчивого поступка. Оглянувшись на дружину, татарин громко скомандовал: — Охрана князя остается при нас! Остальных поведет Глеб Синица! Вперед, други, и положите всех ушкуйников без пощады!
Опытный в ратном деле дружинник Глеб Синица протрубил в рог и дал сигнал отряду скакать за ним к месту столкновения купцов и ушкуйников. Дружина, набирая ход, двинулась вперед, к сгибу русла, за которым развязался бой. Сотрясая копытами лёд, конница достигла поворота и скрылась за ним. Александру, окруженному дюжиной охранников, ничего не оставалось делать, как ждать развязки поодаль.
— Когда же мне дозволят участвовать в сече? — насупился княжич, не спуская при этом глаз с поворота реки.
— Известно, когда! — ответил Мусуд, продолжая держать руку на узде его коня. — Вот проведет князь Ярослав над тобой обряд крещения боем, так сможешь рубиться, сколько душенька твоя пожелает!
Александр вздохнул сердито, как бы говоря: слишком долго ждать!
Стычка дружинников и оравы ушкуйников длилась недолго: хорошо вооруженные и облаченные в латы ратники без особого труда смяли сопротивление разбойников и перебили их. Вскоре из-за поворота показался вестовой, отосланный к княжичу с сообщением, что ушкуйники поголовно разбиты и можно подойти к месту сражения.
Оказавшись подле остановившегося посреди реки обозу, Александр увидел залитый кровью лёд и тела убитых ушкуйников, коих насчиталось не меньше трех дюжин. Почти все ратники, сопровождавшие обоз для охраны, тоже лежали мертвые — их успели заколоть разбойники, прежде чем княжеская дружина пришла им на помощь. Купцы и их служки, уже приготовившиеся принять смерть лютую от рук разбойников, в потрясении взирали на появившегося пред ними Александра.
— Чего же вы, люди торговые, ходите этими путями? — спросил их княжич, приостановив своего коня подле них. — Али не заметили, что остроги на этой земле заброшены и некому вас защищать? Отчего не пошли через Водскую Пятину да по Волхову? Там безопаснее!
Старший среди купцов — догадавшись, что говорит с ними отпрыск какого-то высокого рода — поспешил сдернуть с себя меховую шапку. Его спутники тоже торопливо обнажили головы, изъявляя тем самым почтение к своему спасителю.
— Идти через Пятину — кругаля давать и время терять! — отвесив поклон княжичу заговорил старший купец. — Решили мы нанять побольше ратников да попробовать пойти коротким путем чрез Чудьское озеро.
— И как, выручили вас ратники? — насмешливо поднял брови Александр.
— Впредь мудрее станем! А тебе, добрый господин, наша вечная благодарность за спасение! — воскликнул купец, продолжая отбивать земные поклоны. — Но кто же ты будешь, наш спаситель? Вижу, что ты не боярин даже, а благородный князь! Но какого ты рода?
— Перед тобой сын князя Ярослава Всеволодовича! Князь Александр! — заговорил Мусуд, когда княжич горделиво промолчал в ответ на вопрос купца. Произнес он это настолько грозно, что купцы попадали на колени и принялись отбивать поклоны, касаясь лбами льда.
— Пресветлый князь! Прости неразумных за непочтительность!
— Довольно речи разводить, — отмахнулся от них княжич и отдал приказ кормильцу: — Выдвигаемся дальше!
Мусуд взмахнул рукой, подавая очередной сигнал. Дружина перестроилась, вставая в строгие ряды и снова двинулась вперед по льду реки Нарова. Купцы продолжали кланяться, пока последний из княжеских ратников не проехал мимо них.
Долго они ехали молча, пока Мусуд не нарушил молчание, заговорив на тюркском языке:
— Ты мог бы забрать у них всё их добро. В благодарность за то, что спас их от гибели неминуемой.
На иноземных языках кормилец разговаривал с Александром, когда хотел скрыть от окружающих, о чем они толкуют между собой. Когда Мусуд стал его кормильцем, любознательный княжич настоял, чтобы Мусуд научил его говорить на диковинных языках, которые татарин усвоил за время своих странствий по чужим землям. И теперь Мусуд с Александром то и дело переходили от русского языка то на тюркский, то на кипчатский, то на персидский. Сам княжич, благодаря наставникам-книжникам и ученым монахам, знал язык греческий, немецкий и латынь, но находил их употребление в своей речи не столь занятным.
Александр опустил с лица меховую повязку защищавшую его от стужи.
— Мог бы… Только вот зачем? — ответил он тоже по-тюркски. — Я в здешних землях ради другого дела.
— Отец твой поступил бы куда иначе, — закончил свою мысль Мусуд.
Княжич ничего не ответил, только пожал плечами и снова натянул повязку на лицо.
Татарин скрыл улыбку, невольно появившуюся на его устах. Благородство Александра, не покусившегося на купеческое достояние, хотя те оказались совершенно беззащитны перед ним, вдруг растрогало его. Пусть Олекса и походит во многом на отца своего, но где-то в сердце своем он отличается от сребролюбивого Ярослава. Где-то в сердце этого мальчишки, который бывает и гневливым и скорым на расправу, доброта человеческая таится. Доброта, скрываемая тщательно ото всех, ведь не одобрит того князь Ярослав, осудит тот сына за это! А что же будет потом? Что победит в сердце Олексы, когда возмужает он?..
На следующий день отряд вышел к истокам реки Наровы — Чудьскому озеру.
Остроги выстроенные на восточном — русском — берегу озера уже не пустовали. В них еще сохранялась стража во главе с воеводами, однако ж и они тоже страдали от лишений — от недостатка довольства, вооружения и от того, что псковские заправилы не выплачивают исправно содержания ратникам. На расспросы Мусуда, воеводы жалобились на то, что набеги с латинской стороны на мирные селения случаются все чаще и, кроме того, латиняне начали строить крепости на западном берегу озера.
— А знают ли псковские воеводы о крепостях этих? — спрашивал татарин.
— Да как не знать-то! Знают! Только не веруют, что латиняне зло супротив нашей земли замышляют! — так отвечали воеводы.
Продвигаясь всё дальше по Чудьскому озеру в сторону Пскова, дружина Александра подошла к месту, где озеро заметно сужалось, становясь похожим на тесную протоку. И тут же, вырастая из толщи льда, возвышалась над озером могучая скала устрашающего красно-бурого цвета.
— Это узкое место зовется Узменью, — сказал Глеб Синица, хорошо знавший псковские земли, потом он указал на скалу и добавил: — А это Вороний камень.