Когда смысл фразы дошел до Русинского, мужик сидел уже рядом и, прищурившись, смотрел куда-то поверх тяжелых и опухших после зимней спячки волн реки.
- Чего надо? - спросил Русинский.
- Михаил Кришнович просил объяснить вам суть задания. Генерал извинялся, что не смог рассказать всего сам - срок вашей командировки был ограничен. Извините за всю эту конспирацию - как-никак, мы находимся в тылу врага. Если вы не против, давайте переместимся на явочную квартиру. Тут недалеко.
...В сером как ноябрьская демонстрация доме, на третьем этаже в апартаментах, уставленных книгами, вазами, голографическими иконками Шивы и каких-то других божеств, Русинский с удовольствием сбросил холодные скользкие ботинки и, пройдя в зал, приземлился в кресло. Мужик ушел на кухню; вскоре запахло свежесваренным кофе. Он вернулся с подносом, на котором стояли две маленькие благоухающие чашечки и бутылка азербайджанского коньяка.
- Тело есть тело, - развел руками связной. - Пока необходима машина, ей нужен бензин. Вам высокооктановый?
- Спасибо. Можно солярку.
Связной оставил чашки на журнальном столике и в руках принес фарфоровую миску с пловом.
Пока Русинский впитывал многовековой опыт восточных кулинаров, связной попивал кофе и задумчиво листал большую, в четверть листа, книгу с пожелтевшими и почему-то остро пахнущими приправой страницами. Наконец, отставив пустую миску, Русинский одним глотком выпил крепкое черное варево, на треть состоявшее из коньяка, и удовлетворенно закурил.
- Вот, кстати, известный вам случай, - сказал мужик и развернул книгу так, чтобы Русинский смог рассмотреть картинку. Это была репродукция известного всем более-менее образованным советским людям офорта Гойи.
- Сон разума?.. - узнал Русинский.
- Он самый. Трофейная книжка.
Связной закрыл альбом и неспешно погладил свою бороду.
- Меня зовут Маг. Просто Маг. Все имена, сами понимаете, ничего не значат, по большому счету, а так получается короче. Я состою в подпольной или подлунной, как угодно - оганизации "Ковпаки универсума". Партизаним понемногу. Вы готовы меня выслушать?
Русинский кивнул с готовностью, обратно пропорциональной желанию воспринимать всех магов всех универсумов.
- Когда-то мы были знакомы, но сейчас вы не сможете припомнить это время. Такое бывает. Вы слишком долго находились в этом концлагере, - Маг кивнул за окно. - Тридцать шесть лет - солидный срок, и он не способствует, конечно, духовному здоровью. Между тем диспозиция сил нисколько не изменилась. С одной стороны - Верхняя Сладкая Троица, ВСТ, для краткости, а с другой - Горькая Нижняя, ГНТ. Нижняя выглядит довольно просто. Это Дарвин, Фрейд и Ленин, как основание треугольника. Сатана для них занимает место Превышнего, поскольку он невидим и неизрекаем, но существует как главный принцип. У всех вещей по-прежнему одна суть и два проявления. ГНТ опрокинута снизу вверх, из мира демонов и незнания - в мир людей. Ее тень так называемый прогресс. ВСТ не изменила функций и помогает людям просыпаться. Эти две силы входят друг в друга, образуя знак Вишну или так называемую звезду Давида. Как вам известно, это так называемый макрокосм, в центре которого - человек. И добро, как ни сомнительно это звучит, все так же побеждает зло. Правда, победившим приходится соблюдать тщательную конспирацию и уходить по одному... Эта борьба - ГНТ и ВСТ - длится уже миллионы лет, и она естественна, ибо таков договор, заключенный в первый день мироздания. Но в последнее время - примерно пять тысяч лет назад главари ГНТ отказались от договора. Конфликт особенно обострился две тысячи лет назад, с известной вам эпохи. Силы ГНТ ударили нам в тыл; они стараются лишить человека главного: его оружия - разума, для чего используется религиозный и прочий фанатизм, а также эмпирическая наука, которая тоже существует на договорных условиях - до того момента, когда она докажет то, что было известно всегда. Силы ГНТ - жертвой которых вы едва не стали готовят большое наступление. Для него они собирают резерв мыслительной энергии из своих жертв - человеческих существ, которые добровольно отказываются от этой силы.
- И чем я могу помочь? - с неохотой спросил Русинский.
- Вы - профессионал. Пройдет немного времени, и вы вспомните все. А пока вы направляетесь в качестве поддержки к нашему старому проверенному ветерану. В одиночестве вы можете только погибнуть со славой, и то если повезет. Мой совет - не обсуждайте направление.
Сказав это, Маг открыл фолиант, взял маленький квадрат бумаги, лежавший между его страницами, и черкнул что-то своей роскошной перьевой ручкой.
- Возьмите. Это пароль. Слова покажутся вам идиотскими, но Дед их любит.
- И кто этот Дед? - с сомнением поинтересовался Русинский.
- Ему семьдесят лет, но это, сами понимаете, не возраст для Посвященного. Фронтовик, служил в разведроте. Отмечен в конфликте шестьдесят седьмого года. Зовут его Брам Халдейфец; Брам - это жреческое имя, изначальное, индийское по своему происхождению, - не А-Брам, прошу заметить, без этих отрицаний - но Деду почему-то не нравится. В общем, я все сказал.
Русинский поднялся и пожал руку Магу. "Ну и контора, ешкин пес", подумалось ему.
***
Свежепобеленные стены подъезда были, тем не менее, густо покрыты именами рок-групп, фаллосами и аллюзиями из Булгакова. Когда Русинский спустился на первый этаж, навстречу ему пробежали двое санитаров с носилками. Остановившись, Русинский рефлекторно посмотрел им вслед. Что-то в облике этих рыжих амбалов ему не понравилось - может быть, просто то обстоятельство, что это были рыжие амбалы. Уже выйдя из подъезда и сделав несколько шагов, он почувствовал страшную слабость; все повторялось, как было в комнате общаги - когда монстр пытался вытянуть из него мозг. Чувство было паническим. Как ни старался Русинский держать себя в руках, он не уберегся от чудовищного страха и ненависти к чему-то, что впилось в него и не отпускало, и пило кровь, и было настроено очень решительно. Шатаясь от внезапной и очень заметной слабости, он побрел вдоль скамеек у подъездов, прошел один ряд, другой, третий, и на автопилоте, заметив неподалеку узкий заваленный хламом аппендикс между двумя домами, держась за шероховатую кирпичную кладку, направился к нему. Земля понеслась навстречу, выгибаясь змеей. Сжав зубы, Русинский побежал, и едва достигнув темного закутка, наконец дал волю усталости, рухнув в мутную лужу, в черное небо и грязь.
***
Продолговатое жестяное крыло с едва заметным уклоном вверх отбрасывало тень на стену. Похоже, это был край карниза. Внизу, на проржавевшем изогнутом выступе, висела продолговатая капля, подрагивая под легким ветерком.
В небе скапливались первые вечерние сгустки, но Солнце еще не покинуло горизонт. На нижнем крае капли появилось небольшое утолщение, наливаясь уходящим солнечным светом все больше и больше. Казалось, что нижний край водяной границы скрипит, прогибаясь под тяжестью земного притяжения, уже не выдерживая натиск, - и вдруг от сияющего массива оторвался шарик и, вытянувшись в полете, расплющился о лоб Русинского.
Он попытался поднять руку, и движение удалось ему со второй попытки. В голове было пусто. Вставать не хотелось, но превратившийся в мерзлую глыбу мозг постепенно возращался к жизни, и Русинский, сцепив зубы, приподнялся на локте.
- Ну и оттепель, - прошептал он без всякого выражения, глядя на измазанное грязью пальто. Затем сделал еще несколько рывков, отозвавшихся резкой болью в висках и левом боку, и присел на корточки, пережидая, когда пройдут мутные позывы к рвоте.
Первым делом, поднявшись и отпустив стену с грязно-серой кирпичной кладкой, заляпанной еще строителями, Русинский снял с себя пальто и свернул его вовнутрь. Немного подумав, он освободил карманы от пачки "Родопи", коробка спичек и двух скомканных десятирублевок, и бросил пальто в жидкий снег. Ноги сами понесли его, отяжелевшего и кренящегося на оба борта, в квартиру на третьем этаже, в первом подъезде, где еще, должно быть, не выветрился кофейный аромат.
Дверь была приоткрыта. Мертвенное чувство - первое за последние десять минут, после боли и усталости - поднялось от диафрагмы и сжалось в горле, когда Русинский толкнул дверь и вошел внутрь.
Комната пережила непродолжительную схватку: пара ваз была разбита, журнальный стол опрокинулся. Маг лежал на ковре в зале, подогнув под себя левую руку и выбросив вперед, в сторону окна, правую. На его груди был заметен аккуратный порез, сделанный ножом с треугольным лезвием. Под лопаткой и возле рта собралось немного крови.
Русинский опустился на диван, с силой сдавив ладонями голову. Партизан... Кино. Но они не смогли взять то, за чем пришли.
Закурив, Русинский обвел комнату взглядом. Затем бросил сигарету в пустой кофейник, поднялся и, взяв с вешалки в прихожей черный плащ Мага, осторожно прикрыл дверь. Только на выходе из подъезда он подумал, как ему повезло - никто не вызвал милицию.
VIII
23 марта 1986 года. 10:05 вечера
Гвардейское предместье лежало во влажной холодной тьме, будто затонувшая подлодка. Русинский осторожно пробирался вдоль единственной улицы, лишь по собачьему лаю догадываясь, что где-то рядом есть жизнь.
Полчаса назад, оставив попутный трактор с портвейновым рыцарем полей, испытывавшим явное влияние ницшеанства, Русинский понял, что дом Брама ему придется искать интуитивно или наощупь - в общем, полностью положась на судьбу. Дом номер двадцать один, сороковой от точки пересечения центрального бездорожья с местным, - эти несложные на первый взгляд координаты заставили его ходить от одной стороны улицы к другой, от забора к забору, но ни один не обозначался цифрой. Сбившись со счета, он насчитал уже как минимум три сороковых дома, но все они оказались развалинами, населенными псами. Русинский решил идти до конца - не до конца улицы, которую он прочесал уже трижды, но до конца круга, должного размотаться в спираль с наступлением утра или со смертью терпения.
Улица выливалась в поле, перечерченное квадратами Гвардейского Ордена Кутузова кладбища. Там гулял ветер и кто-то орал песни. В черном холоде поблескивали островки пористого льдистого снега. Русинский обнаружил, что вновь его вынесло на окраину, и сжав кулаки, решил вернуться обратно.
Метров через двести он остановился как вкопанный. Он мог поклясться, что это этого дома здесь не было еще пять минут назад. И тем не менее, крепкий сруб с витиеватым узором на окнах (ему почудились замысловатые комбинации со звездой Давида) - дом с большой белой цифрой 21 и горящим в окнах светом, немного выступавший в прямую как могила улицу, стоял перед ним.
Справа от массивных ворот была дверь. Русинский постучал в нее кулаком. Где-то взвилась, затявкала шавка, разом поддержанная другими. Во дворе по-прежнему царила тишина. Ни единого звука. Русинский отошел на полметра и с чувством всадил ногу в доски двери. Шавки замерли, затем взорвались оглушительным испуганным лаем, уже не по привычке и от чувства долга, но вполне по личным мотивам, поскольку цепь мешала им убежать. Вдруг Русинский заметил крохотную кнопку звонка и, мысленно измываясь над самим собой, придавил ее пальцем.
Через мгновение дверь приоткрылась. В щели возникло грубое и волевое, словно из куска базальта вырубленное лицо с горящими выпуклыми глазами. На минуту лицо впилось взглядом в Русинского, пристрастно изучая его и словно к чему-то принюхиваясь. Наконец Русинский произнес:
- Вам привет от Неисчислимого.
- Ты знаком с Богом? - хрипло спросило лицо.
- Я знаком с математикой.
- Проходи. Эйн-Соф Ковалевский, твою мать...
Громыхнул замок, звякнула цепочка, поразившая Русинского самим фактом своего существования в этом предместье, и Русинский проник во двор.
***
Следуя за огромной спиной он вошел в избу. Обстановка была казарменная: стол, тумбочка, две табуретки, с истеричной аккуратностью заправленная кровать и древний, но весьма дорогой шкаф из красного дерева, словно притащенный сюда каким-нибудь прапорщиком, охраняющим музей. Вокруг распространялся пряный запах табака Drum, перебиваемый амбре явно самогонного происхождения.