— Нет, ну что за ноги… — донеслось от дверей коридора.
Меня вели обратно в камеру. Спина болела. Сегодня в неё втыкали иглы. Одну прямо в позвоночник. Обезболить не сочли нужным, хотя это можно было сделать.
— Породистая же, — отозвался кто-то, и послышались смешки.
— И норовистая. Такой сунешь, она отгрызёт!
— Так а ты суй куда положено.
Снова смех. Предки… Щёки запылали, по телу прошла дрожь.
— Вы бы потише, а то леди смущается, — крикнул мой провожатый.
Сколько же яда в голосе. Весело тебе, да?
— А разве не про неё говорили, будто таскалась с мелкотравчатыми? Уж привыкла поди к тому, что суют и куда.
Мой тюремщик, посмеиваясь, втолкнул меня внутрь. Не успела я шмыгнуть к доскам, теперь заменявшим мне кровать, как он схватил меня за плечо и развернул к себе.
— Не так быстро, мышка. Я ещё не проверил, не припрятала ли ты чего.
Глаза его довольно щурились, пока он облапывал грудь. Один из стражей у дверей заглянул внутрь.
— Ты, по-моему, не там проверяешь, — хохотнул он. — Да и сверху довольно-таки плоско.
— Эй, не задерживайся в камере, — раздался ровный голос от дверей коридора. — Не положено.
Этот стражник единственный не отпускал пошлостей при виде голой женщины. По крайней мере, сегодня. Позавчера, впервые увидев меня без одежды, они все улюлюкали. Но, может, среди них его не было?
— Да разве узнают?
— Узнают, когда она тебе нос откусит или в глаз пальцем ткнёт. А он тогда ещё сверху добавит.
Он — это их главный?
Когда меня наконец оставили в покое, я скорчилась на досках. Слёзы текли сами собой. Предки, что делать? По телу бегали мурашки и никак не хотели останавливаться. Не от холода, хоть на мне и ничего не было. Но вот эти взгляды, разговоры, непристойности били почище мороза. Лучше голышом на Драакзан. Мелкотравчатые, да? А сами-то чем лучше?
Камни разлетелись. Стражник поставил еду у порога и ушёл. В камеру они не заходили. Почти. Приказ Главного Гада.
Еда в горло лезла с трудом. Еда… Кусок хлеба, клубень медовки и стакан воды. Медовка, вопреки названию, была почти безвкусной. Впрочем, всё равно какая она. Будь передо мной изысканный обед от королевского повара, разве меня это спасёт?
У камеры теперь стоят двое солдат, ещё пара — перед дверями из темницы. Третья пара стражников — сразу за ними. И вне тюрьмы сейчас тоже у каждой двери по паре бойцов: у лаборатории, у комнаты с порталом и у дверей напротив темницы. В лаборатории всё время рядом находится ещё один солдат.
Так просто не сбежать. Вообще не сбежать. Что я могу противопоставить четырнадцати здоровякам в доспехах и при оружии? Да ещё трое генасов-учёных: со мной в ошейнике справится любой из них…
Через пару минут двери снова разлетелись. Я не успела и половины медовки съесть.
— Поднимайся.
Что ещё придумал Главный Гад?
Стражник вывел меня из темницы, но мы пошли не направо в лабораторию, как обычно, а в двери напротив. За ними оказался очень длинный коридор. Сюда меня ещё не водили. А подземелье-то большое…
В этом коридоре было несколько обычных дверей. Меня втолкнули в первую и закрыли снаружи. Здесь ничего не было кроме стула и стола. А на нём… Внутри всё скрутилось в комок, лёгкие отказались дышать. Щипцы, ножи, какие-то крючья.
Я попятилась и, наткнувшись на стену, сползла на пол. Потекли слёзы. Нет, не надо, не плачь, ещё ничего не случилось, это всё просто для вида, просто чтобы напугать. Пытки же запрещены в Светлом Лесу.
Через некоторое время послышались шаги. Я вскочила и отошла подальше от двери. И подальше от стола. В комнату вошёл…
— Ты должна была сесть, дорогая.
Главный Гад.
Он указал на стул. Нет… Я не буду садиться. Не надо.
— Ну же, дорогая. Мне не хотелось бы заставлять тебя.
Но через несколько секунд он грубо усадил меня на стул.
— Вот что, дорогая, — Гад нарочито медленно взял щипцы и стал разглядывать их, — ты знаешь, чего я хочу. Столько времени вне Леса — как? Где — не так важно, но я бы не отказался услышать и это тоже. Любопытства ради.
— Я не знаю. Ничего не помню.
Я старалась не смотреть на орудия пыток. Меня пугают. Просто пугают.
— С трудом верится, — сказал Главный Гад и поцокал языком.
Медленно, даже вальяжно, он прошёлся вокруг стола, обошёл меня и встал позади.
— Как тебе эти милые игрушки? — раздался вкрадчивый голос над ухом.
Щипцы сдавили кожу на спине, и я едва не закричала.
— Думаешь, ты сильная?
Снова боль. Больно стало даже глазам, полезшим из орбит, набежали слёзы. Но закусив губу, я сдержала крик. Великие силы…
Мерзавец отошёл и положил щипцы на стол.
— Что ж, может, и сильная… Проверим насколько. Ты ведь понимаешь, всё это, — говорил он, поглаживая то один, то другой инструмент, — мне не нужно?
Главный Гад снова подошёл ко мне. Рукой сдавил горло, не давая дышать.
— Это так, милое дополнение.
Когда лёгкие начали гореть, Гад ослабил нажим.
— Вы же сказали, вам не нужны мои ответы, — прохрипела я, чуть отдышавшись.
Его пальцы снова сжались, и в глазах потемнело. Крепкие Когти, спаси меня…
— Не очень нужны, но процесс их получения довольно приятен, не так ли?
***
— Слишком уж они усердствуют, — хмыкнул фераген, укладывая меня на стол и закрепляя каменными оковами. — Пусть позовут кого-нибудь убраться там.
Это предназначалось стражнику рядом.
Я едва дышала от боли. Сегодня ему пришлось забирать меня — ноги отказывались двигаться. Мне сломали руки. Кажется, уже в третий или четвёртый раз. Мысли разлетались. Не могу вспомнить, сколько дней прошло с первой пытки. Двадцать? Или двадцать два? Вода окутала меня, и стало легче.
— Её так калекой сделают, — сказал кто-то второй. — Как вообще выдерживает…
— Не выдерживает, — откликнулся фераген. — Сегодня вот обмочилась.
Безразличие в голосах. Я… просто объект для исследования. И пыток.
Чего хочет Главный Гад? Сам ведь больше не приходил. Как там он сказал после первого раза? «Жаль, моя дорогая, не смогу навещать тебя так часто, как хотелось бы». И пообещал прислать замену. Обещание он сдержал.
Зачем вообще ему это? На допросах я уже наговорила всё, что только смогла придумать. Говорила даже правду. Но как они отличат её ото лжи? И всё продолжалось… Сколько я выдержу? Как бежать? Не могу придумать хоть сколько-нибудь подходящего варианта: без силы я не выйду даже из камеры.
Позже, скорчившись на досках и теребя ошейник, я в очередной раз пыталась придумать, что делать. В теле засела боль. В пальцах, запястьях, по рукам, спине… Ну не так это лечат. Не так. Но им, видимо, всё равно.
Зачем я вообще пошла в Эйрад?! Мне никак не сбежать. Никак. Крепкие Когти, забери меня…
Это что?
Пальцы на ошейнике остановились. Скол? Я медленно ощупала атал снова. Раньше этого точно не было. Его можно сломать? Вроде нет, но вот же, скол и… трещинка! Как такое… О, предки, если он треснет совсем, у меня будет сила! Как же… Они сами его ломают? Часто ведь душат — камнем, водой. Такими приёмами можно разбить защиту. Или шею свернуть. В лаборатории тоже этим не брезгуют. Неужели они, сами того не зная, портят ошейник?
Следующим утром — определить время я, конечно, не могла, поэтому считала, что в пыточную меня отводят утром, — камни стены разлетелись, и в камеру вошёл стражник. Кажется, его снова сменили. У прежнего глаза были зелёные, у этого карие. Главный Гад часто меняет солдат — пусть не привыкают и не теряют бдительность.
Может, как-то проверить свою вчерашнюю теорию? Устроить что-то в пыточной, пусть побольше применят удушающих приёмов? Или…
Я ринулась из камеры наружу. Далеко не убежала — меня догнала земляная плеть, схватила за шею и повалила на пол. Затылок со звуком спелой медовки треснулся о камни. Перед глазами вспыхнули молнии. И кто из этих стражников фераген?
Убирать плеть он не спешил. Воздуха уже не хватало. Лоза сдавливала горло, руки сами собой вцепились в неё, а ноги задёргались. Послышался мерзкий смешок.
— Решила начать пораньше?
— Месяц прошёл, а она до сих пор норов показывает.
Мир уплывал прочь, голоса доносились будто издалека. Внезапно плеть ослабла, и я скорчилась на полу, хватая ртом воздух.
Солдат запустил руку мне между ног и сильно сдавил бедро с внутренней стороны слишком близко к промежности, чтобы это было только больно. Унижение и стыд — это им нужно. Пока. Но скоро они возьмут и остальное.
— Придёт время, и мы с тобой повеселимся, правда, детка?
Я харкнула мерзавцу в лицо. Удар кулака раздробил свет на осколки и бросил меня во тьму.
В себя я пришла в пыточной. Там уже находился ещё один мучитель. Этого я запомнила по кольцам на руках. Значит, будут пытать водой. Очень остроумно: иллиген топит иллигена в воде. Вторым сегодня оказался тот, что привёл, а точнее, притащил меня плетью. Когда я рухнула на пол, он хотел было пнуть меня, но иллиген остановил его.
— В живот нельзя.
Почему это…
— А-а-а!
На ладонь опустился кованый сапог, и от боли на глазах выступили слёзы. Потом шею обвило щупальце и протащило меня от двери в центр. Началось.
***
Калечат и лечат… Я снова лежала в лаборатории под присмотром генасов. Они занялись мной, бурча, как им не нравится моё состояние.
Так, фераген здесь. Его я тоже знаю. Запомнился по вечно одинаковой причёске и низкому росту. Надо подождать. Пусть подлечат, потом ведь опять побьют. Я оглядывала лабораторию. Это почти стало привычкой: осматривать и пытаться вспомнить, что здесь было вчера, а что нет. Сегодня появились какие-то коробки. На одной из них сохранились остатки почти стёртой эмблемы. Глаз со свечой вместо зрачка. Понятия не имею, что это за знак. Ладно. Начинаю.
Я пошевелилась, застонала, и фераген подошёл ко мне — хотел осмотреть ещё раз. Резко выбросив руку вперёд, я ткнула пальцами ему в глаза. И больше ничего сделать не смогла. Каменными оковами шею сдавило так, что я потеряла сознание за каких-то пару секунд.
Очнулась я в камере… с кандалами на руках и ногах. Допрыгалась. Теперь не побегать, пальцем в глаз никому не ткнуть. Кандалы не слишком тяжёлые. Можно ходить и есть. Но сделать что-то быстро — вряд ли. Но мне и без них далеко не убежать… Сейчас меня больше интересует другое.
Я стала ощупывать ошейник. В последний сеанс пыток удушение использовали гораздо чаще, чем обычно, не считая плети в коридоре и каменных оков в лаборатории. Любят душить, изверги… Так, вот скол. Кажется, он стал чуть больше, трещинка тоже, но… Или просто кажется? Или нет? Предки, пусть он и правда ломается…
Теперь почти всё время в камере я пыталась ускорить этот процесс. Место скола прятала под косу.
Руки и ноги болели: кандалы быстро натёрли кожу, превратившись в ещё одну пытку. Выводить своих палачей из себя больше не пробовала. Страшно и больно. Так или иначе, в пыточной всё равно используют удушающие приёмы. Фантазии у них нет… Хотя я могу это понять: просто, не требует много сил, эффективно. Особенно против негенасов. Кстати, ферагена, который получил пальцем в глаз, я больше не видела. Вместо него теперь был кто-то другой. Голубоглазый и высокий.
***
Боль будто стирала память. Боль. Лечение. Боль. Снова лечение. И так день за днём.
Звон миски привёл меня в чувство — стражник швырнул в камеру ужин. Уже давно мне давали склизкую вонючую кашу. Никаких медовок. Даже понять невозможно, из чего эта бурда приготовлена. И вряд ли я хочу это знать. Порой в ней попадались белёсые черви. Стражники чуть ли не в полный голос удивлялись, как я могу такое есть. Но это лучше, чем ничего.
А ничего мне уже перепадало. Несколько раз в течение двух-трёх — однажды даже четырёх — дней мне не давали еды. Я слышала шаги стражников, иногда чувствовала запахи и слышала журчание воды, когда им приносили перекусы, но ко мне никто не заходил…
Так что даже эта каша — это хорошо. А когда она два раза в день — ещё лучше.
На четвереньках, так как вставать не хотелось, я поползла к миске. О нет, слишком далеко! Я тянула руки, как могла, но еда оставалась в недосягаемости — кандалы, прикреплённые к стене напротив двери, не позволяли достать до миски даже мизинцем. Видимо, сегодня ужина не будет.
Я заплакала, лёжа ничком на каменном полу. Сколько ещё всё это терпеть…
Руки по привычке потянулись к аталу на шее.
Как долго я здесь? Полтора месяца? Два? Или боль…
Я села, судорожно ощупывая ошейник в месте трещины. Кажется… Предки! Атал полностью треснул? Я снова тщательно ощупала ошейник. Так и есть — сломан. Теперь можно немного сдвинуть один конец относительно другого, но сделать это оказалось очень тяжело. И силы всё равно нет. Неужели всё зря? Может, именно поэтому эти гады не боятся, что атал сломается? От разочарования слёзы хлынули с новой силой.
Я умру здесь…
Послышались шаги, и камни разлетелись. Стражник пришёл забрать чашку. Остановившись в дверях, он, кажется, усмехнулся, поняв, что поесть я не смогла. Подняв миску, солдат швырнул её содержимое в меня и ушёл. Комья каши расползлись по животу и рукам, разлетелись по полу.
Собирая склизкую бурду, я тут же запихивала её в рот и думала.
Двери не смыкаются, когда между ними что-то есть. Может, действие атала прекратится, если в трещину вставить что-нибудь? Но у меня ничего нет…
Снова донёсся звук шагов, и я вздрогнула. Вскоре в мою камеру вошло двое.
— Приятного аппетита, дорогая. Давно не виделись, правда?
Главный Гад. Комок каши, который я отлепила от живота и засунула в рот, застрял в горле.
— Извини, у меня были важные дела. Вот, выдалась свободная минутка.
Вокруг второго эльфа закружились водяные капли, и через мгновение щупальце подняло меня на ноги, а волна воды окутала тело, и я стала чистой. Своего подчинённого Главный Гад отослал прочь.
Камни сомкнулись, и мы остались одни. Внутри всё заскулило.
— Как думаешь, нам хватит минутки, чтобы познакомиться чуточку поближе?
Лицо его оказалось совсем рядом с моим. Сердце будто прижалось к позвоночнику. Началась дрожь.
— Ну-ну, не стоит бояться. Разве это так ужасно? Некоторым очень даже нравится.
Когда Гад коснулся живота, я ударила его по руке. Точнее, попыталась. Что я могла сделать против мужчины гораздо сильнее меня? Через пару мгновений он прижал меня к каменной стене.
— Дорогая моя, разве ты ещё не поняла? — прошептал Главный Гад, и его губы его касались моего уха. — Я могу делать всё, что захочу.
Внезапно камни разлетелись.
— Господин, требуется ваше присутствие в лаборатории. Это касается объекта номер пятьсот шестнадцать.
Гад вздохнул.
— Продолжим наш разговор в другой раз, дорогая. Надеюсь, ты будешь ждать. И кстати, — сказал он уже в дверях, — если хочешь знать, ты — объект номер тысяча семьсот тридцать один. Но самый ценный.