Княжич не знал, что Ярославу стало известно о его самовольстве еще до того, как Андрей выдал брата. О том, что Александр ходил на волка-людоеда, князю доложил один из милостников, которому Ярослав приказал тайно приглядывать за княжичем. И всё это от того, что отец мог быть спокоен за ленивого Фёдора и за младенца-Андрея, но не за Александра. Знал Ярослав нрав своего второго сына так же хорошо как и свой собственный; оттого и переживал за него. Оттого и держал рядом с Александром усиленную охрану. И допрос этот Ярослав устроил единственно за тем, чтобы подразнить своевольного сына:
— Мусуд? — князь одобрительно покачал головой. — А он молодец! Награжу его за такую удаль… А ты, Андрей, что? Чего делал в мое отсутствие?
— Из лука бить по цели учился, батюшка, — благоговея перед своим отцом, сказал княжич Андрей. — Кормилец мой, Савелий, которого приставил ты ко мне, старается всему меня обучить.
— Ну и хорошо тогда! И ладно об этом. Садитесь на скамью, да слушайте крепко, о чём я сейчас разговор поведу, — подытожил Ярослав. — А дело вот какое. Отказался князь черниговский от новугородского княжения, бросил он Новугород да и откатился в свое княжество. Сейчас, получается, Новугород без князя стоит да в бедах по самые уши. Голод там свирепствует и мор, обеднели граждане, оскудели совсем — стон великий стоит на той земле. Единственно, что спасёт Новугород — это подвоз жита купцами по торговым путям. Вот пусть мудрые бояре переяславские мне присоветуют в торговом деле, потому как я не торгаш, а воин.
Бояре поежились. Они-то понимали, что Ярослав лукавит с ними, щелкает обидно по носу. Разве не сам Ярослав накинул эту петлю на шею Новугорода и затянул её как следует? Разве не Ярослав захватил Волок Ламский с той целью, чтоб держать под своей властью пути торговые? Уж кто-кто, а князь в том, что касалось наживы, спуску никому не давал.
Бояре в ответ заговорили очень ласково, стараясь словами угодить Ярославу:
— Только ты, князь, своею милостью сможешь спасти неразумный тот град! В твоей власти пути торговые. Одно слово твое — и пойдут к Новугороду купцы с житом да товарами.
— Просто как получается! — нахмурился Ярослав. — До этого я и сам додумался. Да неувязка есть — вот сколько купцы на рубежах да волоках стояли, не пропускаемые далее по торговым путям? Долго! Обозлились они, недовольны. Так они и полетят в Новугород после всех обид!
— Прибыль помогает любую обиду забыть, — сказал один из советников, Леско Жирославич, один из богатейший бояр Переяславля. — Поборы на рубежах да волоках снизить нужно, чтоб купцы могли без прежних выплат пройти по путям до Новугорода. Вот тогда купцы-то и полетят куда надо, да так быстро, как тебе того нужно будет, пресветлый князь!
Ярослав, выслушав сие, кивнул с весьма довольным видом:
— А оно вы хорошо придумали, мудрые бояре. Правда ваша!.. Так и сделаем. Купцы к Новугороду пойдут, и я туда с дружиной пойду. Порядок там надо навести, чтоб побоялись новугородцы беззакония и крамолу от нужды творить! Донесли мне, что там посадник городской — некий боярин Водовик, которого Михаил прищучить не сумел, сговорившись с тысяцким, бесчинствует в новугородском княжестве, распоряжается дружиной, как холопами обельными, грабит всех подряд, режет, кого захочет. Разве порядок это? Нет! Показать им нужно, кто на их землях истинный хозяин.
— У Михайло Черниговского длань-то хиленькая! — поддакнули бояре. — Куда ему было таким гнездом владеть!
— Владеть — не владеть…. — отозвался ехидно Ярослав, в его серо-зеленых глазах отразилось торжество. — Михаил ведь, хитрая лиса, в близкие родичи мне набивается, дочь свою предлагает для Федора. Ну что, Федор, возьмёшь черниговскую княжну?
Федор растерялся и не сразу сообразил, что ответить. Впрочем, отец и не спрашивал его, а говорил уже о решенном деле: да, действительно, в Суздале Ярослав, согласившись с наставлениями Юрия, пообещал Михаилу Черниговскому поженить дочь его Улию и сына своего Федора и тем самым укрепить шаткий мир в княжествах. Все собравшиеся в Суздале князья нашли это правильным. Испокон веков княжеские брачные союзы совершались по родительскому расчету и договору, ставя во главу всего выгодные связи и преумножение богатств. И сам Ярослав не был из того правила исключением — его брак с Ростиславой, дочерью галицкого князя Мстислава Удалого, был заключен с целью соединить знатный клан Мономахов с кланом славного Всеволода Большое Гнездо.
— Ты, Фёдор, уже взрослый! — продолжил князь Ярослав. — В былые времена князья в твоих годках уже при жёнах были, семью держали. Так что пора и тебе в жизнь вступать. В будущем году, или около того, оженю тебя с Улией Михайловной. Что не отвечаешь, али от счастья язык проглотил?
Пришлось Федору соскочить с лавки и немедленно отвесить поклон отцу.
— Как скажешь, батюшка, так и будет! — сказал старший сын. — Твое слово для меня закон.
— А то как же, — кивнул князь строго. — Ну а пока до свадебного пира еще не дошло, я тебя да братьев твоих возьму с собой в Новугород. Увидите вы, как я гордыню их пополам согну и землю передо мной целовать заставлю.
Ярослав внимательно поглядел на то, как сыновья с благодарностью ему кланяются, а затем отпустил их. Братья чинно покинули гридницу, не глядя друг на друга. Оказавшись снаружи, Александр оставил Фёдора и Андрея и побежал разыскивать Мусуда.
— Приключилось что? — удивился Мусуд, завидев взволнованного княжича; он дожидался Александра у крыльца княжьего терема.
— Мусуд, отец на Новугород с дружиной выходит и берет нас с братьями! — сообщил княжич татарину. Глаза Александра сверкали огнём, некоторая угрюмость, преследовавшая мальчика после неудачной охоты на волка, исчезла. Он был счастлив.
Проводы князя и его дружины были многолюдными.
Взволнованная чернь толпилась на улицах и возле крепостных стен, православные церкви звенели колоколами, благословляя Ярослава на удачный поход. Несмотря на торжественность, бабы плакали, отпуская с князем Ярославом отцов, мужей и сыновей, старики и старухи, щуря подслеповатые глаза, вздыхали тяжело.
Княгиня Ростислава не скрывала слёз, провожая своего младшенького сына — Андрея — ему за свои семь годков впервые приходилось покидать Переяславль. И отправлялся он не на гуляния какие-то, а в мятежные новугородские земли, куда Ярослав шел наводить свои порядки.
Ох, как переживала Ростислава! Но могла ли она изменить что-то? Не имела она прав на своих сыновей — негоже женщине, пусть даже княжеского рода, руководить сыновьями. То дело отца и кормильцев, к ним приставленных. Таков обычай. Ярослав желал вырастить из сыновей воинов ловких и бесстрашных, а не лодырей теремных или монахов смиренных. Кто ж не знал, что отец без сильных сыновей, всё равно что крепость без защитников? Пусть укреплена она и богата, но если нет у неё достойных воинов, то всякий захватит её, ограбит и разрушит. А князь Ярослав, хоть и властен и силён сейчас, однажды состарится и станет немощен, кто же тогда защитит его и его владения от посягательств врагов? Кто сбережет то, что было накоплено, и приумножит отцовское достояние? Кто будет рядом до самого последнего его вздоха, согревая отцовское сердце добрыми словами, и закроет ему, мёртвому, глаза?…
— Не тужи, княгинюшка! — уговаривала Ростиславу сердобольная Дуняша. — Разве кто-нибудь даст Андрюшу в обиду? Князь охрану приставил к нему, заботиться о нём станут как и дома! Сыт-согрет будет!
— Дуняша, Дуняша!… — шептала на это Ростислава, глядя куда-то застывшим и невидящим взором. — Кто знает, как судьбы человеческие на земле этой грешной решаются? Кто даст ответ?… Только бог знает, кто жить будет, а кто в сыру землю ляжет. А что ты, что я, созданья несчастные? Разве можем мы сказать, что будет всё так, как нам хочется?…
— Ты молись как следует, княгинюшка. Бог не мошка, видит немножко! Не откажет он тебе, православной, выслушает, тугу с сердца уберет да обнадёжит. Ты молись!
— Ах, Дуняша, Дуняша!…
Дружина князя Ярослава Всеволодовича покинула Переяславль-Залесский. В голове рати, окруженный хозяйской дружиной, ехал князь и три его сына. Позади следовала старшая дружина — из наиболее опытных и хорошо снаряженных ратников, в самом конце — младшая дружина, куда были набраны молодые воины, еще не доказавшие в полной мере своего ратного мастерства.
Дорога вела их к реке Волаге, славившейся и торговлей бойкой и грабежом отъявленным. Ходили по ней и купцы на торговых шняках и свободолюбивые разбойники на сосновых ушкуях, не верившие ни в сон, ни в чох. Ну а там, за великими водами Волаги, начинались просторы новугородских земель.
* * *
— А Водовик, должно быть, где-то неподалеку, — размышлял вслух князь Ярослав, сидя в тереме посадника Торжка.
— Далеко он уйти не мог! Хоронится где-то в здешних лесах, ведь без княжича Ростислава идти ему некуда… — ответил городской посадник Григорий Рубака, сидевший перед князем в просторной горнице. Посадник был стар, но богатырской выправки, которой был славен на полях брани, с возрастом не растерял. С достоинством он прибавил: — Но княжич не виноват в беззакониях, что творил этот новугородский боярин. Пресветлый князь, разве не отправишь ты его в Чернигов к отцу?
Ярослав бросил на него один из своих непроницаемых и пытливых взглядов.
— Почему не отправлю? Чай, не враг мне Михаил Черниговский уже! Отправлю.
«Ах, лукавит, дьявол!» — подумал Рубака с горечью.
Княжич Ростислав, восьмилетний сын Михаила Черниговского, сейчас целиком находился во власти переяславского князя. Михаил, сбежав во Владимир, оставил наместником в Новугороде сына своего Ростислава, от имени которого везде распоряжался кровожадный посадник Водовик. Когда новугородцы узнали, что князь Черниговский запросил мира с Ярославом, то пришли в ярость и отчаяние: они лишились последнего заступника перед гневом Ярослава. Боярин Водовик, зная точно, что по приходу Ярослава и его дружины он окажется среди первых же повешенных, не стал дожидаться казни и, прихватив с собой Ростислава, сбежал из Новугорода в Торжок. Под предлогом охраны княжича Водовик увел с собою сотню лучших ратников из городского ополчения.
В Торжке бывший новугородский посадник думал затаиться на время, а затем отправиться в Чернигов, к Михаилу. Не думал он, что Ярослав так быстро прибудет со своей дружиной! Узнав, что переяславская рать на подходах к Торжку, Водовик струхнул, заскочил на коня, кликнул дружинников и помчался прочь. Так торопился этот боярин, что впопыхах забыл главное — княжича Ростислава, без которого Водовик никак не сможет появиться перед Михаилом Черниговским! Последнее особенно веселило Ярослава.
— Приведите сюда княжича Ростислава! — велел князь.
Ростислав Михайлович оказался тщедушным мальчиком, чей болезненный вид делал его похожим на изнеможенных иконописных святых. Из-за слабого здоровья только недавно над ним провели обряд Пострига, во время которого мальчика благословляют быть мужчиной и воином. В то время, когда сыновья Ярослава в его возрасте уже умели и меч держать и дробить противнику нос в рукопашной, он только начинал познавать эту науку.
— Соскучился поди по отцу, а? — обманчиво ласково обратился к Ростиславу князь.
— Да, пресветлый князь! — подтвердил княжич, растроганный участием Ярослава. Ростиславу говорили, что переяславский князь больно уж суров, а сейчас вдруг оказалось, что это не так. — Очень соскучился. Жду — не дождусь, когда смогу батюшку увидеть.
— Вот и славно! Сыновья такими и должны быть! — Ярослав погладил бороду и неторопливо изрёк следующее: — Вот выловим этого Водовика, так сразу велю тебя отправить в Чернигов.
Ростислав изумлённо захлопал ресницами.
— Пресветлый князь…
— А как иначе? — всё так же ласково сказал Ярослав. — Он ведь беззакониями грешил. Грабил, дома богатые зажигал, убивал тех, кто служил мне верой и правдой. Столько бед на земле новугородской сотворил! Не духовник я, чтоб грехи отпускать! Дело святого человека — молиться, а дело князя — наказывать, чтоб другим неповадно было бесчинствовать. А если всякую обиду и хулу спускать, то будут ли такого князя бояться да волю его исполнять? Как нельзя избу построить на болотной жиже, так и княжий столец нельзя поставить на головы смутьянов и крамольников. Для таких как боярин Водовик у меня один приговор… Вижу, недоволен ты, княжич? Ну скажи, что будет, если я отправлю тебя в Чернигов прежде, чем поймаю Водовика?
— Не знаю, пресветлый князь, — выдавил из себя еще более побледневший Ростислав.
— А я скажу, что будет. Водовик, прослышав, что у батюшки ты своего, спокойненько прибудет в черниговское княжество — да и будет обогрет Михаилом. Ведь батюшка твой больно добросердечен, ровно Петр Святой! — глаза князя перестали смотреть ласково. — Жалеет он всякую душу заблудшую, перед Всевышним выслуживается… При таком раскладе уйдёт Водовик от петли! А мне то не нужно. Понятно ли тебе это, княжич Ростислав?