Дав дюжину ратников, крепких и откормленных коней для всего отряда, да необходимого запасу в дорогу, смоленский князь простился с княжатами. Александру, полюбившемуся Мстиславу, перед самой дорогой князь подарил кривой кинжал украшенный самоцветами. Княжичи вновь отправились в путь. Впереди была дорога по Днепру и Волаге, покрывшихся крепким льдом, к родным владимиро-суздальским землям.
3. Анчуткина чащоба
Лес, подступавший к узкой тропе темными отвесными стенами, блестел под лучами холодного зимнего солнца — голые ветви деревьев и неказистые пучки кустарников, торчащие из снега, были покрыты инеем. Снег трещал под копытами коней. Пар густой струей вырывался из лошадиных ноздрей и оседал на морду, отчего казалось, что конские морды кто-то посеребрил. Отряд двигался молча — было слишком холодно, чтобы говорить, и люди ограничивались лишь необходимыми словами, которые выкрикивали, приспуская теплую повязку с лица. Лютый мороз никому не давал спуску: ни крепким и закалённым воинам, ни княжичам, ни старику Даниле. Холод превращал верхние одежды в негнущиеся панцири, сковывающие движения, а нижние одеяния насквозь промокали от пота.
До родного Переяславля оставалось немного: день пути, так как они свернули с торговой дороги и шли для быстроты не вдоль речушек, а густым лесом — по крестьянской тропе, соединяющей лесные деревеньки с Переяславлем.
Впереди, вынырнув из поворота, появились черные избушки, усыпавшие несколько ближних холмов. В селении слышался лай собак, а над избушками в безветрие зависло облако пахнущего березой дыма, лениво поднимавшегося из печных труб. Зрелище это обрадовало путников. Этот день вскорости должен был склониться к вечеру, и нужно было задуматься о ночлеге.
Федор Данилыч кликнул какого-то мужика с заледеневшей бородой, тащившего на горбатой спине связку хворостины:
— Э-эй, мужик! Как место это зовётся?
— Нет у этого места имени! Живём мы здесь и никак не зовёмся, — ответил мужик, не упустив оглядеть ни княжьего кормильца, ни других ратников.
— А следующее селенье далеко?
— Далеко! — крякнул мужик и почесал голову под завшивым и рваным собачьим треухом. — До вечеру не доберетесь, а ежели дальше сейчас двинетесь, ночевать в анчуткиной чащобе будете!
— Какая еще анчуткина чащоба? О чём толкуешь?
— Да туды! — мужик махнул рукой в сторону, куда уходила тропа, погружаясь в заснеженный лесной бор. — Лес этот у нас анчуткиной чащобой зовётся, нечистая сила, стало быть, там водится. Ночью бесы с нежитью поганой хороводы водют, песни поют, а ежели путника какого поймают, то кровь людскую пьют!
Федор Данилыч переглянулся с Мусудом.
— Хватит о бесах! — отмахнулся татарин. — Укажи-ка нам избу побогаче да подобротнее для княжичей!
— Какие богачи! Мы все здесь беднее мышей лесных, — снова крякнул мужик, но, увидев недобрый блеск в глазах княжеских ратников, всё же указал на несколько домов.
Оставив мужика в покое, отряд двинулся к указанным избам. Селеньице и впрямь было бедным и захудалым, но пышущие жаром печки и полати для отдыха нашлись. Загнав коней в покосившиеся хлева и сараи, дружинники задали им корма из тех запасов, что взяли в Смоленске, а потом разбрелись по избам. Хозяйке, в избе которой остановились на ночевку Фёдор и Александр, Мусуд дал из запасу здоровую мороженую щуку, пшена и сала — чтоб приготовила брашно да накормила княжичей.
— И сами-то после похлебаете, — добавил татарин, пожалев семью, принявшую их на ночлег: муж с женою ходили в ветхих одеждах, а дети и вовсе бегали по избе в гнилых тряпках; лица у всех угрюмые и худые, видно не раз приходилось голод терпеть. Баба, смекнув, что остатками приготовленной пищи она сможет накормить своих четырех отпрысков, согнала их всех один угол, дабы не мешали княжичам, и радостно засуетилась у большой, грубо сложенной печи.
Пока готовилась еда в печке, княжичи сидели молча — в последние дни они не ссорились меж собою, отчасти из-за того, что жизнь их стала неспокойна, и надобно было держаться крепко вместе. Старший брат водил носом по воздуху и облизывался, чуя запах рыбной похлёбки и жирной каши на сале. Александр разглядывал при неверном свете лучин шушукающихся напротив крестьянских детей — трех чумазых мальчиков и худую девочку с белесыми вихрами. Она, поглядывая исподлобья на княжича, застенчиво улыбалась. Александру хотелось подойти к ним, но гордость не позволяла. Данила сидел на лавке, подставив спину к горячей печной стене и громко храпел.
Хозяйка подала на стол и княжата с Данилой, которого не без труда растолкали, сели трапёзничать. После, Фёдор, уставший с пути, плотно поев, сразу же увалился на полати, укрылся бараньей шкурой, и заснул. Захрапел на лавке у печи и Данила, а рядом с ним и Федор Данилыч. Александру спать не хотелось; устроившись на своем ложе он понаблюдал, как бедная семья доедает то, что осталось после их трапезы, потом заскучал. На глаза ему попался Мусуд, пристроившийся на лавке у двери и жующий сухарь.
— Мусуд, поди сюда! — позвал княжич татарина. Когда Мусуд пересел на полати рядом с Александром, тот сказал требовательно: — Скучно, Мусуд и сон не идёт! Ты богат на россказни, потешь меня, не то с тоски взвою!
— Чем же тебя потешить? — хмыкнул Мусуд, погладив черную с проседью бороду. — Про героев заморских да богатырей былинных? Тебе это и Данила-книжник сказывает.
— Тогда о своём сказывай, этого Данила уж точно не знает, — ответил Александр. — А я послушаю.
— О себе? — Мусуд устремил свои черные глаза куда-то. — Трудно это сказывать да и путано очень.
— Говори!
— Эх, какой! Ну лады, расскажу. Родился я на реке Волаге, близ Хвалынского моря, отец мой торговым человеком был — судёнышко держал, торговал товарами разными: мехами, коврами, шерстью, возил персам мёд да воск, ну а старшие мои братья с ним плавали. Как я подрос — отец и меня стал брать с собой вподмогу. И вот однажды у персидских берегов налетели на нас ушкуйники лихие, побили людей отцовских и отняли у нас и товар и лодку. Отца разбойники повесили, а нас — сыновей его — привезли на арабский базар, где невольниками торговали. Там, на базаре этом, глядели люди на нас, как на скот, ну а затем меня разлучили с братьями… Купили меня люди с черными повязками на лицах, одели мешок на голову, забросили на борзого коня и поскакали неведомо куда.
— И где ты оказался? — спросил княжич.
— А привезли меня в горы. Там, за скалистыми уступами да глубокими оврагами, стояла крепость Аламут. Принадлежала она Горному Старцу — вождю бумурман-измаилитов, воюющих против всех неверных. Старец тот был жесток и могущественен, многие слышали его имя и страшились его — и султаны, и шахи, и короли заморские! Его убийцы были повсюду и не было места во вселенной, где мог бы схорониться от кары тот, на кого указывал Старец… Меня заставили служить Старцу и я многое видел в его дворце: и райские сады для праведников с прекрасными гуриями, и отрубленные головы, пророчествующие о будущем, и многое другое…
— Отрубленные головы? — заинтересовался Александр. — Как же отрубленная голова может говорить?
— Мне то не ведомо. Но слышал я многие легенды и предания тамошних воинов, служивших Старцу. Говорили они, что Старец владеет тайнами, переданными ему предками, которые те получили от самого Пророка…
— Не понимаю, Мусуд, не спеши! — остановил его княжич. — Поясни всё о пророке! Кто такой? Он как апостолы при Исусе Христосе?
— Нет, — татарин покачал головой. — Ты наслушался греческих басен, княжич. Хоть и греки и бусурмане чтят Моисея, Соломона, Авраама и Даниила как пророков, веры тут разные. По-вашему получается, что Исус сын Божий, а по-ихнему — нет. Аллах послал Исуса на землю как пророка, равного с прочими, а последним пророком стал Муххамад. Выполняя волю Аллаха, переданную ему через ангела Джибрила, Муххамад пророчествовал и обращал язычников в истинную веру. Он убеждал людей отказаться от поклонения идолам и предать душу Аллаху молитвой, не нарушать клятв, не грабить, не убивать, прощать долги бедным, чтить добродетельных женщин и не обделять наследством вдов. Муххамад совершал чудеса исцеления над хворыми людьми, восхваляя Аллаха. Но после смерти Муххамада, его сторонники, дружившие при жизни Пророка и любящие друг друга, разделились на два враждебных лагеря, и, деля власть над землями и верующими, озлобились друг на друга! Во дворце Старца я слышал, что после убийства угодного Аллаху халифа Али, последователи истинной веры и хранители тайн Муххамада, назвав себя исмаилитами, удалились в горы и остались там в ожидании.
— В ожидании чего?
— Все правоверные знают чего ждать — Страшного дня и Суда Аллаха над всеми людьми, пред чем вначале явится посланник Иблиса-диавола — Даджал, великий грешник и искуситель людей. Он который приведет с собой огромное войско, истребляющее и пожирающее всё живое. Затем настанет конец мира.
— И ты тоже ждёшь этого, Мусуд?
Татарин неопределённо пожал плечами:
— Я верю в это и этого достаточно. Ну а что до моей службы старцу — когда я достаточно подрос, то бежал из крепости, много дней блуждал без еды и питья по горам, пока, наконец, не вышел к людскому жилью. Там меня спрятали от мстителей, посланных Старцем на мои поиски, и выходили. Я не мог остаться в горах, поэтому стал скитаться по свету; в крепости Старца меня славно обучили воинскому ремеслу — вот я и стал наниматься воином, сражаться по приказу, а когда лишался господина, то искал нового. Много я повидал в жизни…
— Говори подробнее!
— Пред тем как я пришел на земли русские служить, был я воином у хорезмшаха Муххамада, правителя, значит, Хорезма. То был глупый человек, недальновидный. Когда войско дикаря Темучина или, как его кликали, хана Чингиса, пришедшего из степей, завоевало Бухару и Самарканд, Хорезмшах не сделал ничего, чтобы усилиться и ждать нападения. А дикие народы, которые хан Чингиз сплотил под своим стягом, не знали поражений и покоряли одно царство за другим. Когда же хан Чингиз вошел со своим войском в Хорезм, то Муххамад вначале убил его послов, а затем струсил и бежал. Говорят, он умер в одиночестве и бедности.
— А Хорезм? — сверкнул глазами княжич.
— Покорили и разграбили. Реки крови были пролиты там… Я бежал из Хорезма вначале на половецкие земли, а оттуда к словенам. Ну а про Калкскую битву ты слыхал и от других! Тогда два воеводы хана Чингиса — звали их Джабе-воевода и Субудай-воевода, пришли в половецкие земли, то тамошний хан бросился к русским князьям за помощью. Когда же войско русичей, которое вел твой славный дед Мстислав Удалой, и половецкое ополчение вышли супротив ратей Джабе и Субудая, то слабые половцы дрогнули и побежали, потоптав много русских воев. Враги побили сметённых русских ратников, и немногие тогда спаслись. Я, шедший на битву в русских рядах, раненный упал в реку и тем и спасся от смерти. После я пришел в дружину твоего батюшки, Ярослава Всеволодовича. Вот и весь сказ.
Александр зачаровано смотрел на Мусуда, потом потребовал:
— Сказывай еще! Еще!
— Нет уж, княжич! — проявил твердость Мусуд. — Наутро вставать да в путь, а ты требуешь речи сказывать! Спи, а завтра, ежели захочешь, снова расскажу что-нибудь.
Александр, не скрывая неудовольствия, растянулся на полатях. Впрочем, дулся он недолго — крепкий сон сковал его веки через миг. Мусуд укрыл его потеплее, любуясь его умиротворившимся лицом и размышляя о том, что из этого любознательного и своенравного мальчишки вырастет в свое время красавец-богатырь. Повезло Олексе с отцом — Ярослав, хоть и крут на управу бывает, зато от сердца хочет вырастить своих сыновей и воинами и людьми учеными и — дай Бог! — при такой заботе все достоинства княжича расцветут как цветы полевые под ласковым солнцем. Охваченный внезапной жгучей привязанностью к Александру, Мусуд пожалел о том, что не ему суждено быть при княжиче наставником — ведь оказался он рядом мальчиком только по случайности. А ведь знает он, Мусуд, многое, то, что не ведомо Федору Данилычу да и другим русским богатырям — то, чему его научили в крепости Аламут — и передать бы эти навыки Олексе! Да только кто позволит?
У другой стены укладывалась спать деревенская семья. Мусуд подошел к печке и сел на пол рядом с кучей сухого валежника, предназначенного для растопки, прижавшись к ней спиною. Согретый, он, склонив голову на бок, прикорнул. Погасла последняя лучина и изба погрузилась во мрак.
С утра небо было необыкновенно ясным. Ни единое облачко не омрачало яркий солнечный свет, и, так же как и вчера, воздух был совершенно неподвижен — ни малейшего ветерка.
— Добрая погода! — одобрительно кивал головою Мусуд. — Так мы мигом по Переяславля доберемся!
Дружинники, радуясь благоприятным обстоятельствам, уже прикидывали каждый своё: кто увидеть милую жену, кто любимую девку, а кто — попариться в бане да сытно поесть. В отряде царили веселье и нетерпение: всем хотелось побыстрее выдвинуться в путь к стенам Переяславля. Когда княжичи сели на коней, из избы, принимавшей их на ночлег, выбежали двое мальчишек, старших сыновей хозяев. Надев лыченцы на босы ноги и кутаясь в рваные тулупки из собачьих шкур, они подбежали к Александру и Федору и отвесили неуклюжие поклоны.
Мусуд, проверяющий узду у княжеских коней, удивлённо поглядел на мальчишек.