День сто четырнадцатый
Нападение на город закончилось.
Поверить в это никак не удавалось. Ничто больше не будет прежним.
Горожане остались в бомбоубежище на ночь. Потрясенные и оцепеневшие.
Хотя Лиам и Бишоп уничтожили «Черного ястреба», жители Фолл-Крика слишком испугались, чтобы уйти, даже после того, как команды безопасности заверили их, что вторичное нападение не грозит.
Наконец, люди выбрались из подземной тьмы на дневной свет, чтобы оценить разрушения и подсчитать потери, которых оказалось немало.
В результате обстрела оказались разрушены несколько зданий. Среди обломков остались только стены или провалившаяся крыша. Парикмахерская. Банк. Пиццерия.
Начальную школу так изрешетили, что она напоминала швейцарский сыр.
Дороги разбиты к чертям. Повсюду куски бетона и штукатурки.
Драгоценное электричество в «Винтер Хейвене» пропало — возможно, навсегда.
Одиннадцать горожан погибли. Четверо тяжело ранены.
Квинн знала их имена, но последствия утраты едва ощущались.
Единственным важным для нее человеком была бабушка.
Квинн ехала на велосипеде домой, не чувствуя своих ног, каждое движение было заученным и механическим.
Ее одежда была грязной. На ней засохла кровь. Кожу покрывала пыль, грязь и копоть. Красные полоски под ногтями.
Онемевшими руками она отпирала входную дверь, поворачивая ключ с полдюжины раз.
Ханна не хотела, чтобы Квинн шла домой одна. Но она помогала всем остальным. Ускользнуть не составило труда. Так же легко, как и тогда, когда Квинн сбежала на склад.
Она не чувствовала никакого удовлетворения. Не чувствовала ничего, кроме дыры в груди размером с гранату.
Внутри дома пылевые мотыльки кружились в лучах солнца, заливающего теплым ярким светом деревянные полы и потертую мебель.
В доме было прохладно; пламя в дровяной печи угасло до пепла.
Пять кошек бросились на нее с жалобным воплем, обвились вокруг лодыжек, глядя с тоскливым кошачьим выражением. Даже Хель, правительница подземного мира, которая редко покидала свой насест на холодильнике.
В ноздри ударила вонь кошачьей мочи. Кошки сидели дома со вчерашнего утра. Ни еды, ни наполнителя для кошачьего туалета. Они держались, сколько могли, а потом воспользовались половичком на кухне.
Квинн положила винтовку на кухонный стол и наполнила их миски водой из кувшина, стоявшего на стойке. Хель и Валькирия протиснулись первыми, Локи не отставал.
Она выбросила испачканный коврик на улицу и оставила дверь открытой, чтобы кошки могли сделать свои дела и найти завтрак.
Валькирия выскочила на улицу поохотиться. Локи пронесся по кухне, бросился на стул и запрыгнул на стол.
Пораженный, он уселся поудобнее и уставился на Квинн своей острой, хитрой мордой, словно приглашая ее накричать на него.
— Брысь!
Он издал негодующий вопль, глядя мимо нее, словно ища свою настоящую хозяйку.
— Я сказала, уходи!
Он не двинулся с места, просто уставился на Квинн, как будто она его обидела.
Может быть, он ожидал, что бабушка ворвется, размахивая тростью и крича, что спустит с него кожу живьем, если он не уберет свою уродливую задницу со стола.
Квинн не кричала. Она ничего не сделала.
Локи остался на столе.
Тор и Один бродили по дому, жалобно мяукая, в поисках своей хозяйки. Они чувствовали, что что-то не так.
— Ее здесь нет, — проговорила она с болью в голосе.
Квинн пошла на задний двор, зачерпнула ведро из колодца, отнесла его в ванную и сняла испачканную одежду. Она использовала холодную мочалку, чтобы стереть с тела грязь и кровь.
Бабушкина кровь. Квинн с трудом сдержала рыдание. Закончив, она вынесла ведро с грязной водой и одежду на задний двор. На теле, прикрытом лишь лифчиком и трусами, появились мурашки. Она едва заметила.
Она позаботится об одежде позже. Может быть, она ее закопает. Или сожжет.
Она больше никогда не сможет ее надеть.
Когда Квинн снова вошла в дом, Тор и Один уныло ждали у двери. Им всегда требовалось много внимания. Их бабушка любила больше всех.
Один подошел и прижался своей пушистой головой к ее голени, жалобно мяукая, словно выпрашивая лакомство. Только он хотел не угощения.
Внезапная, иррациональная ярость пронзила Квинн.
— Уходи! Я не могу тебе помочь!
С испуганным воплем оба кота бросились к дивану. Толстый Один не смог под ним уместиться, но забрался на подлокотник. Он уложил свою пушистую тушу и бросил на нее обиженный взгляд.
— Ее здесь нет! — Задушено воскликнула Квинн. — Разве ты не видишь? Ее здесь нет!
Спотыкаясь, она прошла по коридору в нижнем белье в свою спальню, подошла к комоду, достала спортивные штаны и безразмерную толстовку «Lions» и натянула одежду.
Повязки на правой руке испачкались; Квинн выбросила их вместе с одеждой. Шрамы нуждались в антибиотиках местного действия и свежих бинтах.
Одна только мысль об этом угнетала.
Квинн легла на свою кровать прямо на нестиранное покрывало, жесткая, как доска, руки по бокам, голова словно набита ватой.