— Все хорошо, Квинн. Я тоже сейчас чувствую твое горе. Все хорошо.
Эта дыра в ее сердце слишком велика для нее, но вместе, вместе они разделили ее. И где-то глубоко внутри она понимала, что этого достаточно. Этого будет достаточно.
На этот раз она не стала убегать от ситуации. Она переживала все это, позволяя боли накатывать на нее волнами.
Она плакала, а Майло обнимал ее, и через некоторое время волны печали ослабли, немного отступили. Слезы высохли, всхлипывания стихли.
Квинн чувствовала, как постепенно, медленно собираются воедино неровные и сломанные части ее самой.
Не сегодня, не завтра, но они смогут.
Она вытерла мокрые глаза и уставилась на нарисованных монстров, украшавших стены ее комнаты. Каждый квадратный дюйм стены и потолка был покрыт яркими фресками, включая книжные шкафы, письменный стол и кровать. Кинг-Конг, Годзилла, Минотавр. Гремлины и гарпии.
Ее взгляд остановился на единороге, нарисованном на дверцах ее шкафа. Майло окрестил его Джеффом — единорогом с шипами.
— Майло.
— Да?
Она прочистила горло, с трудом выговаривая слова.
— Знаю, я была… я все испортила, Мелкий. Меня не было рядом с тобой после… после Ноа. Я была нужна тебе, и я подвела тебя. Это не круто. Прости меня.
Она почувствовала, как он пожал плечами.
— Я прощаю тебя.
— И все? Кажется, слишком просто.
— Что еще нужно?
— К примеру, ты не собираешься хранить на меня обиду или заставлять делать за тебя работу по дому целый год?
— Заманчиво, но нет.
Квинн страдальчески фыркнула.
— Ну… спасибо.
— Мы можем поделиться, — сказал Майло.
— Как это?
— Тебе нужна семья, но у тебя ее нет. Я поделюсь с тобой своей. Тогда мы сможем стать братом и сестрой, по-настоящему.
— Ты действительно этого хочешь?
Он прижался к ее шее. Его копна непокорных кудрей щекотала ей щеки.
— Больше, чем Рождество. Больше, чем арахисовое масло.
Прошло несколько мгновений, прежде чем Квинн поверила своему голосу настолько, чтобы заговорить. Ее разбитое сердце пульсировало от привязанности и грусти, любви и печали. Вынести это казалось слишком тяжело.
Черт, но она любила этого мальчишку.
— Хорошо, — прошептала Квинн. Затем, громче. — Хорошо.
— Обещание на мизинчиках?
Майло поднял мизинец. Квинн зацепила свой за его маленький.
— Обещание на мизинчиках.
— Теперь мы семья, — произнес Майло с такой милой уверенностью, что Квинн снова чуть не расплакалась. — Моя семья — твоя семья. Мама и малышка Шарлотта. И Призрак. Не забывай о Призраке.
Десять минут назад она думала, что никогда больше не улыбнется. И все же среди страданий и душевной боли Квинн почувствовала это. Искру радости, обещание чего-то большего.
Неважно, насколько мрачными казались дни, завтра будет лучше.
— Хочешь послушать музыку? Мама одолжила айпод, но я его вернул. — Майло достал его из кармана и показал ей. — Я даже не забыл его зарядить.
— Только если не Элвиса.
Он усмехнулся.
— Ты не сможешь меня обмануть. Я знаю, что ты его обожаешь.
Они провели час, лежа рядом друг с другом, по наушнику для каждого, слушая Aerosmith. U2. Pink Floyd. Journey. The Beatles. И, конечно, «Love Me Tender» и «Heartbreak Hotel» Элвиса Пресли.
Песни, на которых она выросла, которые любил дедушка. Он танцевал с ней, когда она была маленькой девочкой, а бабушка смотрела, делая вид, что не замечает, но кивала головой в такт мелодии.
Те же песни Ханна когда-то пела Майло. Музыка соединила их, как нить, ведущая навстречу друг другу.
К тому времени, когда солнце село и за окнами сгустилась тьма, слезы Квинн высохли, оставив соленые дорожки на ее щеках. Майло крепко спал, прижавшись к ее боку и удовлетворенно посапывая.
Глава 48
Лиам
День сто четырнадцатый
На руках Лиама осталась кровь.
Ему пришлось убить солдат, находившихся на борту вертолета. Как только они выстрелили, стали врагами. Они напали на невинных людей. Они убили Молли. За это они заслужили свою огненную смерть.
Фолл-Крик избавился от угрозы «Черного Ястреба», но ценой больших потерь. Город снова погрузился в хаос и теперь вынужден собирать себя по частям.