Человек, первым напавший на Манчары, позвал к себе нохо:
— Что у тебя, глаза заволокло, что ли? Связывал мои ноги! Наверно, это ты нарочно, мошенник! Вот тебе за это! — и ударил его кулаком по голове.
Бедняга парень ударился затылком об острый край подножья камелька, потерял на время сознание, но очнулся и с трудом уполз за камелёк.
На большом круглом столе, стоявшем посреди юрты, зажгли яркую керосиновую лампу.
И вот в это время открылась дверь спальни, и оттуда важно выплыла хозяйка. Вид у неё был совсем незаспанный. Осторожно ступая ногами, обутыми в узорчатые замшевые торбаса с фигурными носками, она медленно, плавно подошла и села у стола. Затем мягким, певучим голосом, сладко лившимся из высокой груди, туго обтянутой шёлковым гарусным платьем, протяжно спросила ничего не подозревающим тоном:
— Что за шум произошёл в такую позднюю пору?
Как только открылась дверь спальни, пристальный взгляд Манчары устремился на женщину. Он следил за каждым её движением, за каждым его жестом. Да, действительно она была достойна той высокой славы, той громкой хвалы, которыми было окружено её имя. До чего же она была хороша — от носков до макушки головы, — словно самый искусный косторез любовно вытачивал её из мамонтовой кости и тщательно отделывал в течение целого года! Красивое, ярко-белое, словно заболонь летней берёзы, лицо её с румянцем во всю щёку казалось ещё светлее, милее от трепетно сияющих, лучистых её глаз. Чёрные брови, похожие на крылья парящей птицы, вздрагивают время от времени, будто хотят вот-вот улететь. Между тонких, чуть толще обушка охотничьего ножа, губ её сияют снежно-белые ровные зубы. Длинную свою косу, переливающуюся при трепетном свете камелька, она собрала тугим пучком на затылке. Но боже, как очаровательна, необычайно прекрасна она, когда сидит, гордо выпрямив свою белоснежную шею и небрежно закинув кверху свою хорошенькую головку! По рассказам людей, она должна быть уже пожилой женщиной, но время, видимо, бессильно над нею — оно не оставило никаких следов на этой красавице.
Манчары с удивлением и восторгом смотрел на Славную Марию, и чувство досады, что он напрасно пришёл сюда и так нелепо попался, возникшее у него поначалу, когда его вязали, стало исчезать. Он думал, что произошло какое-то недоразумение: неужели такая прекрасная женщина заставит изловить и послать на каторгу человека, пришедшего сюда без всяких злых намерений? Эти подлецы, поднявшие шумную возню от избытка сил, наверное, действовали самочинно, без ведома госпожи. Манчары почему-то убедил себя в этом. И даже решил, что она тотчас же распорядится развязать его, а этих хвастливых озорников накажет. Подумав так, он уже хотел заговорить, чтобы дать знать о себе, но в это время скороговоркой заговорил мужчина, первым напавший на него:
— Своё обещание и ваше поручение исполнили. Оказывается, правду говорили про этого вислоухого, что он ни за что не выпустит из своих рук то, во что вцепился. Видимо, и в самом деле из него со временем выйдет верзила с сильными руками и цепкими пальцами. Он оправдал то, что целое лето обжирался до отвалу в вашем доме. С этого дня вы можете сделать его своей наказующей рукой и лягающей ногой, — и указал на довольного от похвалы детину с открытым ртом и взлохмаченными волосами. Потом он повернулся к двери. — Беспокоивший всё долгое лето слухами, что собирается погостить у вас, Басылай Манчары прибыл, и вот он лежит перед вами. Смотрите, возгордясь и набравшись спеси, он встречает вас, госпожа, лёжа и валяясь на спине!
И, решив, что он высказался очень остроумно, самодовольно расхохотался.
— Вы оказались достойными мужчинами, — вполголоса сказала Славная Мария и с благодарностью кивнула им своей гордо вскинутой головой. Затем повернулась к входной двери и удивлённо заговорила: — А, это ты, милый Басылай Манчары, оказывается, пришёл? Прими привет! Мне передали твой устный наказ, и я давно приготовилась к встрече. — Края тонких губ госпожи слегка вздрогнули.
— Все твои приготовления я уже ощутил и телом и душой, — ответил ей Манчары, заблуждения которого уже рассеялись словно туман.
От возмущения он напряг свои мускулы, начал биться и кататься по полу, злобно стеная и скрежеща зубами. О, он всё ещё, дожив до такого возраста, обманывается в своих предположениях! И когда же это он перестанет надеяться на чьё-то честное, чистое сердце? Он ошибается и страдает от этого, разочаровывается, но всякий раз продолжает верить, и его всякий раз обманывают. В этот раз он тоже сам попался в ловушку. Эта «прекрасная», «благородная» госпожа в ожидании его прихода, оказывается, всё лето держала в доме двух силачей. Мы бы им показали, что такое сила, если бы, как предлагал мой друг крепыш Дуула, пришли сюда втроём. О, до чего же обидно и досадно!.. А кто же это там мелькает чёрной тенью и самодовольно хихикает от радости?
— Кому это удалось заставить меня споткнуться? Назови хоть имя своё и звание, окажи такую милость! — сурово сказал Манчары.
— Имя — Качикат Уйбаан. А печать — вот она! — И он со всего размаха ударил по уху связанного человека.
— Разбойник, ты давеча угрожал выпороть меня, превратить мою спину в спину бурундука! Ну как, получил свою порцию? — С этими словами князь Шишигин, успевший выбраться из-под одеяла и одеться, сутулясь и горбясь, начал тыкать в лицо Манчары носками торбасов: — Вот тебе! Вот! Так и надо!
— Госпожа Славная Мария, я хоть и крепко связан, но всё же считаюсь твоим гостем, являюсь твоим ночлежником. И потому уйми ты этих людей, — сказал Манчары. — Ну, Качикат Уйбаан, уж если мне суждено будет ещё раз вернуться, то тебе это припомню. Говорят, что мальчик трижды вешает свой колчан со стрелами и только после этого опоясывается. Пойми это! Мы встретимся на узкой дороге!
— Ты угрожаешь, да, варнак?..
Славная Мария не дала договорить своему зятю Качикат Уйбаану, махнула белой, как песец, рукой:
— И в самом деле, вы уж не очень… Девки, принесите из амбара и наварите полный котёл конских рёбер и требухи! Принесите из чулана крепкого вина и поставьте на стол! Мой гость — проезжий человек; наверное, жаждет поесть, проголодался в дороге. Так повеселимся же по случаю нашей встречи!
«Радуется ведь… Довольна, наверно, что изловила меня», — подумал Манчары.
— Госпожа Славная Мария, я пришёл сюда, чтобы взглянуть на вашу прославленную красоту, послушать ваше доброе слово, и вот попал в ловушку. Снова взошло ваше солнце, а моё солнце закатилось. Снова настало время увидеть тёмную тюрьму, оказаться в сырой, заплесневелой темнице. Госпожа Славная Мария, разрешите спеть одну песню перед тем, как расстаться с родной землёй, как уйти от своих сородичей.
— Эй, парни, вы что это заставляете моего дорогого гостя лежать у порога. Возьмите и перенесите его на почётную правую лавку и усадите на медвежью шкуру. Ослабьте ему путы! — распорядилась хозяйка дома, и голос её зазвенел звоном закалённого железа. Когда все её распоряжения были исполнены, протяжно заговорила сладеньким, медовым голоском: — Милый Басылай Манчары, всё сказанное тобой соответствует действительности. Ну-ка, раскрой свои уста, молчавшие со вчерашнего дня, разомкни свои губы, сомкнувшиеся ещё позавчера, и спой нам песню. Говорят же, что, когда погибает щука, остаются её зубы, когда умирает певец, остаются его песни. Пусть будущее поколение расскажет легенду о том, какую песню вам тут спели. Ну-ка, займите свои места! Быстро!
Манчары несколько раз глубоко вздохнул и, не спуская пристального взгляда с госпожи, горделиво вскинувшей свою головку, чистым, сильным голосом запел:
— Но-о! — сказала польщённая госпожа, томно откинув голову.
— Пой, молодец, дальше, — прошамкал князь Шишигин, подстрекая певца.
— Пой ещё! Пой!.. — воскликнули все домашние, вместе с рабами и батраками.
Голос Манчары звучал все свободнее:
— Но-о! — Старый князь поддакивал, подливал масла в огонь. — Что же дальше?
— Какой же он бедняга!.. — Мягкими нежными пальчиками, на которых никогда не бывало мозолей, Славная Мария вытерла слезы. До чего же он складно поёт, как искусно изъясняется!
— Ха-ха! Ну-ну! — Качикат Уйбаан погладил свои усы, свесившиеся по обе стороны рта.
— Но-о! Слагай дальше! — послышались одобряющие голоса батраков.
Манчары остановился, слегка прокашлялся и, не спуская глаз с хозяйки дома, склонился в её сторону и продолжал петь:
— Но-о! А дальше как было? — опять оживился князь Шишигин.
— Но-о!.. — с тихим выдохом произнесла Славная Мария и махнула рукой в сторону левой половины дома.
Это, видимо, означало: «торопитесь с варевом». В пылающий и без того камин подбросили дров.
Склонившийся Манчары вдруг сразу выпрямился, взгляд его заострился:
— Чего-чего он болтает там? — Качикат Уйбаан стукнул кулаком по столу. — Ведь он же оскорбляет и поносит! Прекрати! Перестань!
Манчары со связанными руками поднялся на ноги. И гремящим как гром голосом, заглушая все другие голоса, запел так, что казалось, вздрогнул и приподнялся потолок юрты:
Верёвки, которыми был связан Манчары, со скрипом натянулись и затрещали.
— Но-но-о!.. — заикнулся было из-за печки тихий одобрительный голос, но тотчас же смолк.
— Цыть! — перебивая, рявкнул Качикат Уйбаан и, опрокинув сиденье-чурбан, вскочил на ноги. — Хотя ты обругал и облаял нас, но мы с тобой, однако, ещё поговорим!..
Славная Мария тихо подошла к Манчары и встала перед ним, подбоченясь.
— Варнак Манчары, за песню свою прими мою благодарность. Я достаточно состоятельная женщина, чтобы заплатить воздаяние за одну песню. Я достаточно богата, чтобы напоить, накормить одного гостя. На, пей эту водку! — сказала она и, взяв бутылку водки, стоявшую на столе, бросила к ногам Манчары. Бутылка разбилась вдребезги. Затем Славная Мария повернулась к камину: — Это варево пусть кипит всю ночь! Преступник Манчары, неужели ты посмеешь сказать, что тебя не уважили и не угостили? Это для тебя я поставила бутылку водки, сварила полный котёл жирного мяса.
И медленно, как пава, поплыла в свою спальню.
— Ха-ха! Уважили дорогого гостя: напоили, накормили, — загоготал во всё горло Качикат Уйбаан. — Ну, Манчары Басылай, утолилась твоя жажда крепкой водкой, наполнился твой желудок жирным мясом?
…Утром Манчары увезли в город, в тюрьму. А к вечеру он бежал из тюрьмы.
Выехав на опушку леса, за которой простиралась широкая долина, Манчары соскочил с коня, стал энергично двигать руками и потягиваться, чтобы размять онемевшую спину. Казалось, что руки и ноги его отнялись. И неудивительно, ведь он проехал свыше ста вёрст, не слезая с лошади. Вчера вечером он ещё находился в Качикатцах, нагнал страху на знаменитых баев Западного Кангаласа, переправился через реку и остановился в Качикатских лесах, чтобы отдохнуть. Но по его следам уже гнался исправник с отрядом казаков. Кое-как Манчары удалось ускользнуть от этих жестоких и опытных преследователей. Помогли друзья, которые всё вовремя разузнали и успели предупредить. О, как, наверное, нервничает и ярится с досады господин исправник, найдя только следы уже давно остывшего костра!
Уставший, проголодавшийся конь, как только остановился, сразу же начал жадно щипать траву. «Ну, пусть поест», — подумал Манчары и отпустил поводья. Знойное июньское солнце находилось в самом зените. Притихший в тёплой неге лес, подёрнутый переливающейся цветущей зеленью, замер. Простирающаяся на несколько километров долина с синеющей кромкой противоположного края плещется ковром ярких цветов. Отовсюду слышатся голоса зверьков и звонкое пение птичек.