— Меня? Ну, допустим, Николай.
— Как попал в наши края? Откуда?
— Издалека я… Меня сослали сюда. — Николай вздохнул и показал на юг: — С юга я. Государственный…
— Государственный?
Манчары положил ружьё на землю и вскочил, широко улыбаясь. Николай не удивился внезапной перемене в настроении нового знакомого. Он знал, что якуты с большим уважением относятся к «государственным преступникам», как царское правительство именовало политических ссыльных. Однако Николай не ожидал, что этот якут с суровым лицом и острым взглядом так обрадуется известию, что перед ним «государственный».
И на родине, и в остроге, и на каторге Манчары много слышал о политических ссыльных. Он знал, что их ссылали в Якутский край за то, что они восставали против царя. Манчары точно не знал, за что эти люди боролись, но догадывался, что их и его дела чем-то близки. Он давно мечтал познакомиться с кем-нибудь из «государственных». И вот встреча в долине, среди глухой тайги!..
— За что тебя сослали? — шёпотом спросил Манчары, словно опасаясь, что их могут подслушать.
— За что? — Русский горько усмехнулся. — Подожди, а ты кто?
Манчары осёкся на полуслове. Он пристально посмотрел на собеседника и подумал: «Зачем мне скрывать от него, кто я?»
Много глаз видел Манчары: чёрных, синих, карих, радостных и грустных, открытых до дна, ласковых, но не внушающих доверия. А у Николая глаза чистые, голубые, как весеннее небо.
«Что же делать? — размышлял Манчары. — Назваться первым попавшимся именем — он всё равно поверит. Нет, нужно сказать настоящее!»
— Меня зовут Манчары.
— Манчары? Ты — Манчары?
Русский схватил Манчары за руку и крепко пожал её. Он и удивился и обрадовался встрече. В этом далёком краю Николай часто слышал и от якутов и от ссыльных о подвигах Манчары. Вот он, оказывается, какой — гроза якутских баев, заступник бедняков! Николай давно мечтал встретить этого отважного человека, поговорить с ним по душам.
«Неужели настоящий Манчары?» — про себя усомнился Николай.
Манчары улыбнулся, увидев повеселевшие глаза Николая. «Значит, слышал обо мне!» — подумал он.
Русский и якут обнялись.
…Усталое солнце, завершив свой путь, опускалось за лес. Зной спал. Новые друзья мирно беседовали, лёжа возле ярко горящего костра. Николай рассказывал о жизни на своей далёкой родине, о декабрьском восстании тысяча восемьсот двадцать пятого года. За участие в восстании он был приговорён к каторге и ссылке.
Воспоминания всколыхнули давно пережитое, и Николай, опустив голову, умолк.
— Что бы вы сделали с царём? — спросил Манчары.
— То, что делают со всеми тиранами, — казнили бы.
— Казнили?
Русский пристально взглянул на озадаченное лицо Манчары и убеждённо произнёс:
— Да!
За беседой они и не заметили, как промелькнула короткая летняя ночь. Зарделся восток. Лес наполнился птичьими голосами. Манчары встрепенулся. Ему пора было уходить.
— Ну, прощай! — сказал Николай, пожимая ему руку. — Никогда не забывай, о чём я говорил. От царя счастья и милости не жди.
— Прощай! Не забуду! — дрогнувшим голосом произнёс Манчары. Он долго смотрел в приветливые глаза нового товарища и повторял: — Прощай. До смерти тебя помнить буду!
Они обнялись и по-русски троекратно поцеловались, как родные братья.
Манчары медленно шагал по росистой тропинке. Сердце его сжималось, глаза туманились. Дойдя до опушки, он оглянулся. Его русский друг стоял у шалаша и махал рукой. Красным пламенем полыхал костёр.
Манчары махнул рукой и исчез в лесу.
Бай Бахсырыя — единоличный глава и безраздельный хозяин одного из захолустных наслегов Западнокангаласского улуса — вернулся домой после того, как обошёл своих косарей и дал им задание. По документам он значится Матвеем Малгинъш. Но, несмотря на это, для всех ближних и дальних жителей наслега он более всего известен своим прозвищем — Обжора. Внешне отнюдь не было заметно, что он вобрал в себя такое количество пищи. На вид он тощ, словно давно не ел ничего сытного, тоненький, жиденький, как исхудавшее от лютой стужи деревцо.
Но вот как-то Бахсырыя проглотил столько еды, сколько хватило бы на десяток батраков, и улёгся на главную лавку. Когда он уже начал храпеть, раздался пискливый голосок маленького батрачонка:
— Люди едут! Конные!
Бахсырыя, не открывая глаз, рявкнул ему сквозь сон:
— Не галдите! Кто в такую страдную пору может ещё разъезжать на конях? Это, наверное, табун бродячих лошадей.
Прошло еше немного времени, как мальчишка вбежал ещё более возбуждённым:
— Свернули с большой дороги! Едут сюда!
Бахсырыя с трудом протёр глаза, сел на лавке:
— Что ты говоришь, сопляк?
— Едут!..
— Пойди и ещё раз хорошенько посмотри!
Не успел Бахсырыя натянуть на ноги торбаса и завязать ремешки, как дверь снова открылась.
— Привязывают коней к коновязи. Видимо, тойоны. Очень хорошо одеты.
— Очень хорошо одеты, говоришь?
— На одном серебряный пояс…
— Хватит, убирайся! Давайте расходитесь кто куда! Скорей убирайтесь с глаз!
А сам Бахсырыя напустил на себя важный вид и сел на главную лавку под образами.
Домашние ещё не успели навести порядок, как гости вошли в дом.
— Кепсене!